Она начала читать, и уже через секунду брови ее поползли вверх, высоко поднявшись над оправой солнцезащитных очков.
– Они что, совсем спятили?! – возмущенно воскликнула Ирина, дочитав небольшую заметку до конца. – Надо же иметь хоть какую-то совесть! Поразительное невежество!
– Да, – посмеиваясь, согласился Сиверов, – следует признать, что на этот раз они превзошли самих себя.
Он сел в шезлонге прямо, по-турецки подобрал под себя ноги и снова закурил, глядя из-под пляжного зонтика на море.
– Идиотизм какой-то! – продолжала возмущаться жена. – Они бы хоть потрудились заглянуть в энциклопедию, хотя бы в школьную, прежде чем выносить на публику этот безграмотный бред! Тамплиер, похороненный в Пскове!
– Скажи спасибо, что они не поместили рядышком фараона, – посоветовал Глеб. – А впрочем, это скорее всего обыкновенная опечатка, элементарный газетный ляп. Я думаю, что они имели в виду рыцаря Тевтонского ордена. Или Ливонского. Уж кого-кого, а их в наших северо-западных землях полегло видимо-невидимо.
– Все равно это возмутительно, – сердито сказала Ирина, брезгливо отбрасывая сложенную газету к основанию зонтика.
– Ну вот, – не оборачиваясь, с оттенком огорчения в голосе произнес Сиверов. – Я хотел тебя насмешить, а ты возмущаешься. Нашла повод для раздражения! Люди просто зарабатывают, как умеют, стараются занять наш досуг...
– Если бы я так же профессионально делала проекты домов, как они свою газету, вряд ли хоть кто-то усмотрел бы в этом повод для веселья, – заявила Быстрицкая.
– Ну, так ведь газета – не дом, – возразил Сиверов. – Прочел и выбросил, а бумага все стерпит. И потом, я уверен, что твое... э... профессиональное совершенство с успехом компенсируют строители из братских республик бывшего Советского Союза, которые возводят дома по твоим проектам и делают это точно так же, как эти типы свою газету – как умеют.
– Вот за это, – с чувством произнесла Ирина, – тебя просто необходимо утопить.
– А уж вот это, – передразнивая, откликнулся Сиверов, – как получится.
– Я все-таки попробую, – проинформировала его жена. – А ну, марш в воду! Я не собираюсь тащить тебя за ногу!
– За ногу, – сокрушенно повторил Глеб. – На спине. По гальке...
– Кто сказал, что на спине?
– Значит, на физиономии? – Сиверов перегнулся с шезлонга, выбрал внизу камешек покрупнее и погасил о него окурок. – М-да... Жестокий вы все-таки народ – женщины! Видно, придется идти самому. Просто чтобы патологоанатомам было меньше работы. Они-то ни в чем не виноваты!
– Вьедь мы ж ни в чьем не вьиноваты! – произнесла Ирина хриплым голосом наркоторговца из кинофильма "Красная жара" и, привстав в шезлонге, выставила перед собой руки со скрюченными, как когти хищной птицы, пальцами.
– Ой! – закричал агент по кличке Слепой и, вскочив, побежал по горячей гальке туда, где лениво плескалось набегающее на берег море. – Ой, боюсь, боюсь!
– Ага! – крикнула ему вслед Ирина. – Попался! Трепещи, негодяй!
Смеясь, мгновенно забыв о глупой газетной заметке, едва не ставшей предметом очередного горячего спора, она побежала вслед за Глебом навстречу теплому, ласковому морскому прибою. Брошенная газета осталась лежать в тени у основания покинутого пляжного зонтика, шелестя уголками страниц под порывами легкого ветерка, с явным, но пока неосуществимым намерением улететь от стыда в глубь Евразийского материка.
Глава 3
Аспирант Гена Быков посмотрел на свет через запотевший поллитровый бокал со светлым пивом, отхлебнул, довольно крякнул, поставил бокал на крышку столика, которая на первый взгляд могла показаться мраморной, и небрежным жестом вытряхнул из лежавшей рядом с пепельницей пачки (принадлежавшей Дубову) третью по счету сигарету.
– Обижаться, старик, надо на себя, – сообщил он, чиркая колесиком зажигалки.
– Правда? – переспросил Дубов.
Он был обижен. Разумеется, недоброжелательные, а сплошь и рядом попросту ругательные отклики на ту или иную публикацию – неотъемлемая часть работы любого журналиста. К этому быстро привыкаешь и перестаешь воспринимать раздающуюся в твой адрес ругань как какую-то трагедию или свидетельство профессиональной несостоятельности. Ругаются – значит, зацепило; значит, ты не зря тратил время и марал бумагу. Тут возможны разные варианты. Можно выволочь на свет божий чье-то грязное белье, и тогда гневные письма в редакцию будут признанием высокого профессионализма. Или, наоборот, эти самые отклики могут быть вызваны твоей неумышленной, допущенной по недосмотру ошибкой, и тогда следует, особо не расшаркиваясь, с достоинством признать свою вину, дать в газете официальное уточнение (и не дай бог назвать его опровержением!) и впредь быть внимательнее. Однажды после празднования Нового года, прямо второго января, Леха Дубов с могучего похмелья отправился в мэрию на еженедельную тамошнюю планерку. В самом конце мероприятия выступил начальник ГИБДД, рассказавший, как под Новый год патрульная машина сопровождала автобус с детьми и какой-то ухарь вылетел на своей "девятке" в гололед на встречную полосу. Одна из участвовавших в ДТП машин угодила прямиком под автобус, все, кто в ней сидел, погибли. Лехе с похмелья почему-то послышалось, что под автобус въехала именно милицейская машина сопровождения. Так он и написал, и, когда газета вышла, на ГИБДД обрушился шквал звонков с соболезнованиями. Было очень неприятно, и пришлось, разумеется, извиняться, но тут, по крайней мере, все было ясно: перебрал, не проспался, недослышал, не проверил, наврал – получи по заслугам.