Лишь одно омрачало ставший привычным порядок вещей обострившаяся болезнь Лины. Несмотря на уговоры, она не соглашалась лечь в больницу и доверить здоровье профессиональным врачам. Если человек сам не желает чего-либо, то какими бы настойчивыми ни были попытки помочь, они не увенчаются успехом.
Это так глупо строить планы, считать что бы то ни было нерушимым. Наша жизнь самая зыбкая из субстанций. Она умиротворенно улыбнулась. От осознания ее слов меня пробрала дрожь.
Поначалу мы продолжали гулять. Лина настаивала на ежедневном прохождении привычного маршрута четырехкилометровой тропы ко́ры[4], которая петляла меж горных хребтов над монастырем. Мы любовались завораживающими видами, встречали рассвет и провожали день на закате. Смех и чистые неподдельные эмоции исцеляли раненую душу. Но со временем голоса становилась тише, а длительность трекинга и пройденная дистанция неумолимо сокращались.
Однажды солнечным весенним днем Лина созналась, что больше не в состоянии выходить на прогулки. Именно в тот момент я поняла, что это начало конца. Под виновато опущенными ресницами стелилась поволока тоски и стыда за внезапную немощь, словно бы она считала, что подвела меня. Боль разрывала сердце, но сделать что-либо было не в моей власти. Единственное, что я могла просто быть рядом и подбадривать, помогая не утратить веру в лучшее.
Вскоре Лина легла в «госпиталь» при монастыре. Лекарствами здесь не пользовались, об аппаратах МРТ никто и не слышал. Ее окуривали дымом, читая специальные мантры, якобы исцеляющие, поили отварами трав тех самых, что мы, увлеченные процессом, собирали вместе еще совсем недавно. Не помогало ничто. Даже арура дерево, в дословном переводе, «крадущее болезни», которое местные врачеватели наделяли чудотворными свойствами, и «целебная ртуть», призванная усилить лекарственный эффект трав. Увидев, насколько бесполезна нетрадиционная медицина в действии, я всей душой возненавидела проклятые растения.
Так, постепенно мое восхищение монастырской жизнью Непала сменилось осуждением и гневом. Мир грез рухнул, выдав свою тайну он был соткан из хрупкого стекла. Разлетевшиеся осколки обнажили действительность шарлатанство, прикрытое пестрой ширмой морали. Все происходящее обрело в моих глазах подобие секты, адепты которой ортодоксально прославляли фикцию, в то время как жизнь отдельно взятого человека не имела ни малейшей ценности.
Я не боюсь умирать, сказала однажды Лина. Лицо ее было безмятежным, не выражало ни капли тревоги.
Прошу тебя, не говори об этом!
Она улыбнулась и взяла меня за руку:
Это не конец, а лишь начало нового пути. Как дыхание без выдоха не будет вдоха.
Лина! перебила я. Человек должен бороться за жизнь! Почему ты опускаешь руки? Не смей, слышишь?! Я и изо всех сил старалась сохранить контроль над собой и не расплакаться.
Нет смысла бороться, когда все уже предрешено, произнесла она шепотом. Я исполнила свое предназначение. И сейчас отчетливо ощутила это. Знаешь почему?
Объясни мне
Твои слова, Катрин! Ты только что сказала, что человек должен бороться за жизнь! Неужели мне все-таки удалось переубедить тебя?! Выходит, ты не безнадежна. Она попыталась улыбнуться, но уголки губ лишь слабо дрогнули.
Это правда, ты изменила меня к лучшему. А ведь я так редко говорила слова благодарности, часто была груба Прости меня!
Я никогда не обижалась, даже не думай об этом.
Так многое переменилось во мне с тех пор, как мы познакомились. Я начала оживать
Пожалуй, это лучшее, что я могла услышать на прощание. Голос ее звучал слабо, но был преисполнен безмятежности.
Не говори о прощании! Позволь мне помочь! Прошу, Лина! Тебе ведь нужен врач
Нет, торопливо произнесла она, словно отмахиваясь от назойливой букашки. Лучше пообещай мне одну вещь, пожалуйста. Дай слово, что выполнишь просьбу.
Конечно! Разумеется! Я, не раздумывая, согласилась.
Пройди путь ко́ры вокруг Кайласа. Сделай это, Катрин! Я так долго мечтала прикоснуться к святыне, но не успела
Я молча смотрела на ее исхудавшее, но по-прежнему одухотворенное лицо и не могла сдержать слез. Если пациент не стремится к выздоровлению, даже лучшие доктора зачастую оказываются бессильны перед болезнью. Воля человека определяет слишком многое.
Обещаю, заверила я, несмотря на то, что просьба показалась безрассудной. Но как же я без тебя?! А знаешь, что, мы вместе пройдем ко́ру! Тон оказался неубедительным. Слова, в которые я и сама не верила, прозвучали лживо, натянуто.
Конечно. Она слабо кивнула. Я буду рядом.
Боже, Лина Я отвернулась к окну, тщетно пытаясь скрыть отчаяние.
В этом месте ты обретешь судьбу. Не спрашивай, откуда я знаю, просто доверься. В ее голосе и взгляде, в каждой мимолетной интонации и непроизвольном жесте сквозила неиссякаемая убежденность, будто уста изрекали пророчество. И прекращай плакать. Не люблю прощаться на минорной ноте.
* * *
Порой мы встречаем людей, которые не задерживаются надолго, но оставляют за собой шлейф исцеляющей энергии, и он впоследствии тянется красной нитью через всю дальнейшую жизнь. Люди наставники, учителя мудрые, дарующие познание истин, с магической точностью сделав это в нужное время. Они вспыхивают подобно факелу во тьме и освещают путь, указывают дальнейшее направление, в конце которого брезжит свет. И вот когда мы встаем на верную стезю, они тихо уходят, оставляя нас одних посреди дороги жизни с увесистым багажом новых знаний
Лина покинула меня спустя неделю. Ее сердце остановилось во сне. Я терзала и корила себя за то, что не была рядом с ней в момент последнего вздоха. Но одновременно благодарила высшие силы за то, что уход ее не был мучительным и долгим.
Нескольких дней хватило, чтобы возненавидеть все то, что я успела искренне полюбить. Больше ничто не держало меня в монастыре. Возможно, только Лина была связующим звеном между мной и этим обособленным мирком, затерявшемся на просторах необъятного мира.
В день похорон меня не покидала мысль, что именно я стала виновником трагедии, невольно сыграв роль главного злодея.
Я выкачала из нее саму жизнь, обременяя грузом перенесенных невзгод. А у нее ведь хватало собственных
Неправда! уверенно парировал Цэте.
Не могу больше оставаться здесь, прошептала я, уткнувшись в его плечо, словно ища спасения от ветра, который норовил того и гляди сбить с ног, и от боли, что неустанно терзала душу. Казалось, сама природа оплакивала потерю.
В ответ он лишь молча обнял меня, передавая через тактильный контакт частичку своего спокойствия, уверенности и мудрости принятия.
Жизнь быстротечна и мимолетна, как взмах птичьего крыла. Согласно волеизъявлению Лины, ее похороны проходили по традиционному для Непала обычаю. Так называемое небесное погребение, когда монахи читают молитвы из Книги Мертвых, способствуя скорейшему продвижению души сквозь бардо[5], после чего тело отдают на съедение грифам. Воссоединение с небесами на птичьих крыльях. В этом прощальном акте самопожертвования проявляется вся философия буддизма.
Таким образом мы отдаем последние долги. С тибетского языка название обряда переводится как «раздача милостыни птицам», разъяснил Цэте.
Это ужасно! Мое неподготовленное сознание наотрез отказывалось принять чуждую традицию.
Так ли на самом деле важен способ погребения? Он ответил лишь риторическим вопросом.
Нельзя же поступать с человеком, как с падалью! В моем понимании этот обряд настоящее кощунство.
Все имеет тенденцию к разрушению и завершению. Принцип безукоризненно работает во всех аспектах бытия, не говоря уж о такой хрупкой субстанции, как жизнь отдельно взятого существа. Вы на западе выстраиваете кладбища целые города мертвых, подобно древнему Некрополю, тщательно блюдете могилы, ставите дорогостоящие памятники. Цэте рассуждал с добродушной усмешкой, на мой взгляд, совершенно неподобающей ситуации. Вам кажется, что, водрузив мраморную плиту колоссальных размеров, вы искупите грехи перед тем, кто упокоен под ней. Но умерший не оценит стараний, тогда как одно доброе слово, услышанное при жизни, способно продлить драгоценные годы. Важно только то, что происходит, пока бьется сердце. В отличие от вечной души, тело бренно. Время стирает лица, заставляет забыть имена и даты. Остаются лишь плоды совершенных поступков.