А, так «почтовый двадцать», в городе.
Мне как будто по башке обухом дали. Какой на хрен «почтовый двадцать»? Наш «двадцатый», что ли? «Сатурн»? Как он только ни назывался, но в народе именно «почтовым двадцать» его звали давно это было. Наверное, задолго до моего рождения. Это название из Союза еще, тогда наш город, как и многие другие, где существовали оборонные предприятия, был закрытым, а завод был номерным почтовым ящиком. На нем движки к самолетам делали, да и делают до сих пор, только название сменили.
В Рыбинске? робко уточняю.
А где ж еще, сынок? Конечно, в Рыбинске. Так и мы с тобой сейчас в городе, я по старой памяти деревню тебе назвала, а так город это, город. Все дальше и дальше расползается, в тридцатых к нам пришли, начали людей расселять, когда тут строительный комбинат построили. Вы что же, не знаете, где вы?
И вот как ей сказать?
Ой, Лидия Николаевна, скажу не поверите, начал я.
Да чего уж, рассказывай, махнула рукой бабуля, а выражение лица при этом было такое, словно бы говорила: «Давай, мальчишка, попробуй удивить старую женщину!»
Мы под Угличем живем, точнее, жили. Знаете, где это?
Конечно, не бывала никогда, но слышала, уверенно так кивнула бабулька, он ведь ближе к Москве?
Да, километров семьдесят отсюда, по прямой. У нас дом сгорел, мы жили в охотхозяйстве, одни, родители умерли недавно, вот и жили одни. Аленка родилась уже там.
Сколько же девчушке вашей? перебила меня Лидия Николаевна.
Пять, ответил я наугад. А что, Аленка теперь на пять и выглядит, а Катя на двадцать. Если я так же помолодел, то и мне столько же. Выходит, мы как-то разом, всей семьей помолодели ровно вдвое. Еще бы узнать, как? Значит, если что, то нам по двадцать три, а то поймут неправильно. Поехали в Рыбинск, у нас тут родственники живут, не в городе, в деревне за Волгой.
Далеко?
Не очень, мы не были там, знаем только на словах, да по карте я смотрел не раз, километров двадцать, что ли.
Понятно. Значит, к родне подались? Правильно. Чего одним в лесу-то жить, молодые еще, да и девочке скоро в школу.
В том числе и поэтому сюда направились.
Но как вы тут оказались, на окраине, да еще и в деревне?
Да по дурости моей, Лидия Николаевна. Трясло в автобусе, умучились все за дорогу, а тут водитель и объявил, что, если кто не хочет ехать до вокзала, может сойти и на окраине. Автобусы, дескать, ходят, уедете куда надо. Я и предложил Кате погулять, город посмотреть. Посмотрели
Вас здесь, в деревне ограбили? Тут же нет никого, бабуля очень удивилась.
Да не понял я даже, как и забрели к Волге. Реку только увидели, шли себе и шли, а тут компания. Испугался за девчонок и не стал лезть в драку. Отдали все, что было, деньги, документы, даже одежду. Бандиты, видимо, хотели, чтобы мы замерзли. И ведь почти угадали. Промерзли мы так, что до сих пор мне кажется, что лицо щиплет.
Для наглядности я растирал лицо ладонями, показывая, как мне холодно. Пургу я гоню, а что делать-то? Я подозреваю уже, что именно случилось, но боюсь озвучивать этот факт даже самому себе. По словам бабушки, мы в Мягкой, это деревня такая была когда-то, в километре от нашего дома. Как и почему мы там очутились, да еще в таком виде, не понимаю. Хотя, стоп, с внешним видом-то все как раз более или менее понятно, мы ж спали уже, значит, все произошло во сне. Что именно? Хм Ладно уж, произнесу. Мы, похоже, в прошлом, но это не точно, просто подозрения. Расселение, завод с «номером», деревня знакомая.
Что ж вам делать-то теперь. Казалось, бабушка напрягла все свои извилины, а спустя минуту выдала ответ на свой же вопрос: Так, жене твоей я что-нибудь подберу, если не побрезгует, отдам все от дочери. Она замуж вышла четыре года назад, да в столицу уехала. На тебя от сына подберем, мало чего осталось, что-то он выкинул, что-то забрал, но кое-как, думаю, оденем. С малюткой вашей сложнее, но ничего, выкрутимся. Пенсию я получаю, тратить особо некуда, откладываю на похороны
Лидия Николаевна, я не смогу
Так, перестань болтать ерунду. Вам нужнее, сможешь потом отдать хорошо, нет ничего страшного не случится.
До копейки, твердо сказал я, все верну. А вообще, завтра же пойду, найду, где подработать.
На завод так просто, да еще без документов не возьмут, но ты вроде сильный парень, молодой, здоровый, тут недалеко магазин есть, продовольственный, «Дружба» называется. Если не чураешься тяжелой работы, сможешь грузчиком к ним устроиться. Я, бывает, хожу иногда, так там всегда мужики пьяные, а ты вон какой бравый парень, польстила, ведь совсем и не знает меня, а выводы делает приятные. Сам-то как с винишком?
Да вообще не пью, у нас в семье как-то не принято было. В лесу живешь, хозяйство, дом, некогда о дури думать.
Вообще хорошо. Вот и сходи, попробуй разузнать. Если возьмут, заработаешь денежку дочке на одежку, тогда и поедете к родственникам.
Уж если возьмут, надо на всех заработать, стыдно у вас, пенсионерки, брать, я реально стыдился этого.
Ладно, иди спать, Саша, утром разбужу, сможешь до магазина сходить, если не передумаешь.
Конечно не передумаю, нам это очень надо. Спасибо вам, Лидия Николаевна, не дали умереть, так еще и помогаете жить.
Да бог с тобой, парень, что я, нелюдь, что ли? Бабушка ушла в другую комнату, отделенную от кухни занавеской, а я направился на свое место. Уже встав из-за стола и сделав пару шагов, вдруг бросил взгляд на подоконник. Там лежало то, от чего все во мне заклокотало. Газета «Труд». Так и вспомнил, как отец в моем детстве ее выписывал. Буквально подскочив к окну и взяв в руки газету, уставился на титульный лист, читая лишь одну строку, которая была мне сейчас интересна. Дата.
Спать меня уложили на полу возле печки, постелив тюфячок и дав одеяло. Но у печки и так было тепло, да и не спалось мне. Если признаться, то я просто кипел от радости, осознавая какая впереди жизнь, если все правда, и мы в прошлом. Дата на газете была указана невероятная, 5 декабря тысяча девятьсот мама дорогая, аж шестьдесят девятого года. Как это, почему? Кто смог запихнуть нас всей семьей на пятьдесят лет назад? А главное, зачем? Изменить что-то глобально? Не верю, что такое возможно. Так для чего? Ладно бы меня одного, это как раз было бы понятно, я всегда мечтал об этом, ну не нравилась мне жизнь в двадцать первом веке, каждый день осознаешь, что должен был жить в другое время. Меня бесила разобщенность людей, вражда всех со всеми, стремление людей только к одному, хапужничеству. Шмотки, гаджеты, машины и прочее, все это для меня было лишним. Да, красивая и качественная одежда это хорошо, но надо ли человеку иметь десять штанов? Покупать вещи просто потому, что хочется потратить деньги. Ведь человеку не нужно много для жизни, а все равно гонимся за покупками. Нам привили это потребилово, и мы все, как бараны, пашем и пашем, чтобы заработать лишнюю копейку и тут же спустить ее на шмотки, пиво и всякую другую хрень. Да, я осознаю, что там, где мы сейчас, нам будет очень трудно, но это будет честно. Нам не будет хватать интернета, телефонов, красивых вещей, но у нас будет хорошая пища, натуральная по крайней мере. Здесь чище воздух, проще люди, там, в прошлой жизни, я к сорока годам становился упоротым социофобом. Я прекрасно находил общий язык с людьми, но, быстро узнавая их сущность, терял всякий интерес, они мне просто надоедали и, более того, раздражали. Для нас с женой самой большой радостью всегда было Были прогулки по лесу, по берегу реки, рыбалка с берега и лодки. Нам нравилось дышать природой и чистым воздухом, которого в городе, увы, оставалось немного. И вот мы здесь. Как отреагирует Катя, не представляю, все же женщинам нужно чуть больше для счастья, чем мужику, а уж ребенку Поэтому и удивляюсь, почему закинули всей семьей, для того чтобы мне жизнь малиной не казалась? Или просто пожалели семью, не оставили их там без отца? А вообще, как бы ни было трудно, но мы справимся, я верю в это, и все будет хорошо.