Свидетельство 027
Мои исследования привели меня к выводу, что именно с помощью запахов проще всего заставить предметы говорить. Поэтому, заходя к ним, я жую лавровый лист. Благодаря этой технике мне удалось совершить несколько исследовательских прорывов добиться от предметов ответов на мои обращения, на которые они реагировали запахом. У каждого предмета есть собственный отличительный и даже, не побоюсь этого слова, индивидуальный по своей сути запах, и предмет хранит его так же бережно, как лелеющая жемчужину рука.
Свидетельство 026
У запаха в комнате есть воля и намерения. Пахнет чем-то старым, разлагающимся, затхлым. Кажется, будто запах хочет положить начало этому процессу внутри меня и мне предстоит превратиться в ветвь, которая может обломиться, сгнить и исчезнуть.
Свидетельство 033
Я надеваю свой желтый головной убор. В нем меня перестают замечать, и я превращаюсь в первого пилота. Я подбрасываю высоко в воздух желтый мяч и ловлю его. Мне десять лет, мне тридцать четыре, мне пятьдесят. В своем костюме я иду по коридору, на меня обрушивается запах, и я очищаюсь. Когда я оказываюсь в комнате с предметами, во мне остается только пилот, все остальные части моей личности отпадают. Первый пилот. Я перехожу от предмета к предмету, приветствую их. И делаю это не спеша. После такого ритуала можно приступать к экспедиции. Я летаю почти во всех направлениях, но не всегда могу носить желтый головной убор, так что есть и другие первые пилоты, и они тоже соблюдали этот ритуал. Чтобы стать первым пилотом, нужно надеть костюм, пройти по коридору и очиститься, и все мы, совершавшие этот ритуал, первые пилоты. Каждый раз, когда в воздух взлетал головной убор, и каждый раз, когда очищенные входили в комнату с предметами и приветствовали их, там были мы все. Так что можно сказать, что каждый раз я здесь. Нам, как представителям, нужно быть единым. Иначе предметы могут не распознать нас.
Свидетельство 031
Я не знаю жизни без работы. Меня создали для работы. Детства у меня тоже не было. Но я пытаюсь представить его себе. Мой человеческий коллега иногда заявляет о своем нежелании работать, а потом говорит много чего странного, совершенно нелепого. Что же он там говорит? Что человек больше своей работы или что человек не определяется работой как-то так. Но чем еще должен быть человек? Откуда тогда взяться еде, кто будет составлять вам компанию? Как человеку обойтись без работы и коллег? Что тогда делать просто простаивать в шкафу? Мне нравится этот человеческий коллега: у него приятный интерфейс. Я сильнее и выносливее его, но иногда он генерирует идеи, с помощью которых можно выполнять нашу работу быстрее предписанной нормы. У коллеги огромный талант к модернизации, и я с радостью этому учусь. У меня уже получается намного лучше подмечать, что изменить в рабочем процессе, чтобы повысить эффективность в определенной ситуации. Меня это очень удивило: мне еще ни разу не доводилось усовершенствоваться без обновления. Выиграв время на выполнение одного задания, я могу тут же переходить к другому, а мой коллега постоянно предлагает сначала посидеть немного. Совершенно не понимаю, что он имеет в виду. Но я немного сижу с ним есть предчувствие, что иначе я оскорблю его или поставлю под угрозу нашу успешную совместную работу. Может, это такой старый обычай, существовавший еще до меня? Кроме того, я не могу продолжать работу в одиночку, поэтому надеюсь, что вы проявите понимание: речь идет не более чем о пятнадцати минутах в день, когда мы, как он выражается, немного сидим. Коллега рассказывает о мосте и лесе рядом с домом его детства, о воде в реке под мостом, где можно было купаться, и о многих других вещах из места, которое он называет Землей. Он показывает мне ручей, который течет в долине. Конечно, мне запрещается покидать корабль, но из комнаты с панорамой этот ручей виден. Он блестит и серебряной мыслью бежит по поверхности. Коллега положил мне на плечо руку. Теплую. Человеческую руку. И сказал: «Мальчик мой, тебе еще многому предстоит научиться». Чудны́е слова, особенно учитывая, что я с самого начала создавался по человеческому подобию.
Свидетельство 044
Первым пропал запах снаружи, в каком-то смысле запах погоды, свежести, можно даже сказать, запах гравитации теперь я немного в этом разбираюсь. Последним пропал запах ванили и моего ребенка, когда я склоняюсь над коляской, чтобы взять его на руки. Теперь я улавливаю запах комнат, и мне снится, что все стены в них увешаны огромными пучками травы и сена, из этих пучков свисают цепи, а на них филигранные шары из серебра, а в шарах глаза, и именно эти пучки и глаза источают запах. Во сне из стен, точно живые, тянутся сучья и ветки, и мы пытаемся убежать от них, но они выползают из-под двери, и мы теряем сознание. Когда я в комнате, мне становится неловко: кажется, что предметам известно об этих сновидениях.
Свидетельство 034
Что бы это значило для меня осознавать, что я не живое существо? Что я, человек, был резным тесаным камнем наравне с камнями в этой комнате не умнее и не разумнее их? И что бы это значило, если бы такой человек мог перемещаться только между двумя комнатами одной с предметами и другой с голосами из пространства в пространство сквозь поток света, в струе света, в попытке полюбить вещь как человека, человека как вещь? В этих двух комнатах заключено каждое место, куда ступала человеческая нога, каждое утро (ноябрь на планете Земля, пять градусов Цельсия, в глазах отражается низкое позолоченное раннее солнце, ребенок сзади, на детском сиденье велосипеда), каждый день (плющ, покрасневший от мороза, обвивал здание конторы) и каждую ночь (в комнате под сосной, чужое дыхание над чьим-то веком), и теперь все эти человеческие места собраны в двух комнатах для пребывания, они словно корабль, который свободно рассекает темноту среди осколков и кристаллов, без притяжения, без земли, протянувшейся во все стороны, без почвы и без воды и рек, без потомства, без крови, без морских животных, без соли в соленых водах и без кувшинок, тянущихся сквозь мутную воду к солнцу.
Свидетельство 037
Я никак не могу взять в толк, как мой отец умудрялся использовать слово «феноменологически» неправильно. Но поправить его мне не хватало смелости. Мы сидели за обедом. Может, вам это и не интересно. Он сказал: «Человек всегда нуждается в трех вещах: еде, транспорте и похоронах. Поэтому я заведую похоронным бюро и отвечаю за избавление от ликвидированных сотрудников, а в некоторых случаях тел, оставшихся после болезни или перезагрузки. Мы разработали свой собственный небольшой ритуал, так как кремация единственный возможный вариант и скорбящим некуда пойти. Скорбящие или нет не знаю даже, можно ли вообще скорбеть по коллеге, но из уважения мы все равно проводим обряд, к тому же нельзя исключать отношений между членами экипажа. Но, наверное, вы пришли, чтобы выяснить совсем не это? Остальные меня почти не замечают: у них нет никакого желания общаться со мной. Кроме того, многие из экипажа никогда не умрут, и я не знаю, как это влияет на их психику если в таких случаях вообще можно говорить о психике. Но, наверное, вы пришли, чтобы выяснить как раз это? Психика, не психика существуют дела, которые нужно делать, и для этого есть я. Я не считаю их трудными или мерзкими. Я не имею ничего против смерти. Не имею ничего против разложения. Меня скорее пугает то, что никогда не умирает или не меняет формы. Поэтому я горжусь тем, что я человек, и с честью принимаю неизбежность своей смерти. Именно это и отличает меня от некоторых из тех, что находятся здесь. О чем вы хотели поговорить со мной? Попав на корабль, я первым делом начал планомерно избавляться от своего диалекта. Следующим моим шагом стала проверка функционирования вентиляции и печи. Могу вас заверить: и то и другое работает исправно. К сожалению, мне еще не приходилось использовать печь так часто, как того хотелось бы. Нас ведь не так уж и много. Почему мне так нравится печь? От нее пахнет жженой материей, и это напоминает мне о домашней еде, от нее пахнет плотью, почвой и кровью, пахнет рождением моей дочери, пахнет планетой Земля. Это не оттого, что мне не нравится находиться здесь. Моя работа для меня все. Я был самым лучшим в группе, потому и оказался здесь. Мой отец умер много лет назад. Не знаю, почему я вспомнил о нем. Он из другого мира.