Когда Цезарь подошел к платформе, Цицерон поднялся на ноги, не сводя глаз с завоевателя Галлии. «Гай Юлий Цезарь, начал он чистым и звучным голосом, ты стоишь перед этим августейшим телом как герой Рима, человек, принесший славу и честь нашему великому городу. В знак признания ваших достижений Сенат постановил, что вам будет дарован триумф, празднование ваших побед и свидетельство вашего величия».
Цезарь склонил голову в знак благодарности, не сводя глаз с Цицерона. «Для меня большая честь щедрость Сената, и я принимаю их дань уважения с благодарностью и смирением. Я посвятил свою жизнь служению Риму, и я буду продолжать делать это до тех пор, пока я дышу».
Когда Сенат разразился аплодисментами, Цезарь почувствовал, как по его спине пробежал внезапный холодок, как будто за ним наблюдали невидимые глаза. Он осмотрел комнату в поисках источника своего беспокойства, и его взгляд упал на фигуру, сидящую в тени, лицо которой было скрыто складками тоги.
Когда мужчина поднял глаза, его капюшон отвалился, обнажив суровое и преследуемое лицо Марка Юния Брута, бывшего друга и союзника Цезаря, который предал его в последние дни гражданской войны. Вид Брута вызвал бурю эмоций в Цезаре гнев, печаль и глубокое, щемящее чувство потери. Он не видел Брута с того дня, как тот изгнал его из Рима, и боль от их разорванной связи все еще оставалась, как открытая рана.
Когда их глаза встретились, выражение лица Брута было нечитаемым, маска стоицизма, которая не выдавала ни намека на суматоху, которая, несомненно, бушевала внутри него. Тем не менее, когда аплодисменты сената стихли, Брут поднялся на ноги, и его голос раздался по всему залу.
Цезарь, сказал он холодным и размеренным тоном, я стою перед тобой сегодня не как друг, а как сослужитель Рима. Мы оба принесли жертвы на благо нашего города, и мы оба заплатили высокую цену за наши действия. Но прошлое осталось позади, и мы должны смотреть в будущее, в вызовы, которые ждут нас впереди».
Цезарь смотрел на Брута со смесью любопытства и осторожности, не будучи уверенным в намерениях своего бывшего друга. «И что ты хочешь, чтобы мы сделали, Брут? Как бы вы предложили нам противостоять вызовам будущего?»
Брут на мгновение заколебался, затем ответил: «Я хотел бы, чтобы мы отложили в сторону наши разногласия, Цезарь, и работали вместе на благо Рима. Наш город разделен, его жители раздираемы раздорами и раздорами. Мы должны найти способ залечить раны прошлого и проложить новый путь, путь единства и процветания».
Цезарь обдумывал слова Брута, его инстинкты предупреждали его о потенциальной опасности принятия предложения своего бывшего друга. Но он также знал, что Рим нуждается в исцелении, и что он не может сделать это в одиночку. С тяжелым сердцем он протянул руку Бруту, жест примирения и доверия.
Очень хорошо, Брут, сказал он твердым и решительным голосом. «Давайте оставим прошлое позади и будем работать вместе на благо Рима. Но знайте: я не потерплю предательства и без колебаний буду защищать себя и свой город от любого, кто попытается причинить нам вред».
Брут сжал руку Цезаря, выражение его лица было непостижимым. «Я понимаю, Цезарь, и даю тебе слово, что останусь верным Риму и тебе. Вместе мы столкнемся с испытаниями, которые нас ждут, и преодолеем их».
Когда сенат снова разразился аплодисментами, Цезарь не мог избавиться от дурного предчувствия, которое цеплялось за него, как тень. Он знал, что предстоящий путь будет полон опасностей и интриг и что узы дружбы и верности будут испытаны как никогда раньше.
В последующие дни Цезарь неустанно работал над тем, чтобы принести стабильность и порядок в Рим, проведя ряд радикальных реформ, направленных на улучшение жизни жителей города. Он руководил строительством новых дорог и акведуков, созданием публичной библиотеки и реорганизацией римского календаря.
На протяжении всего этого Брут оставался рядом с Цезарем, предлагая советы и поддержку, и, казалось, был привержен их новообретенному союзу. И все же Цезарь не мог избавиться от мучительного чувства беспокойства, которое преследовало его, чувства, что семена предательства уже посеяны и что призрак мартовских ид маячит все ближе.
По мере приближения рокового дня мысли Цезаря снова обратились к пророчеству слепого прорицателя, и он начал сомневаться, сможет ли он действительно избежать руки судьбы. Приведут ли мартовские иды к его падению, как предсказывала старуха, или он окажется хозяином своей судьбы?
С каждым днем напряжение в Риме становилось ощутимым, поскольку шепот заговора и интриг заполнял улицы и переулки города. Всегда бдительный Цезарь стремился раскрыть любые заговоры против него, полагаясь на верность и мастерство своих ближайших союзников, включая Луция и даже самого Брута.
Когда наступили мартовские иды, Цезарь проснулся с чувством трепета, его сны были наполнены видениями тьмы и предательства. Он оделся в свое лучшее пурпурное одеяние, украшенное золотыми лавровыми листьями, и приготовился встретить все, что может принести день.
Луций, почувствовав беспокойство своего господина, произнес слова утешения. «Цезарь, ты сталкивался с бесчисленными вызовами и противниками, и ты всегда выходил победителем. Не позволяйте словам слепого прорицателя бросить тень на ваши достижения. Верьте в себя и в верность тех, кто служит вам».
Цезарь кивнул, и слова Люция укрепили его решимость. Ты прав, Люциус. Я не должен позволять страху управлять мной, чтобы не стать пленником собственного разума. Я встречу этот день так же, как и все остальные с мужеством и решимостью».
Когда Цезарь направился к зданию Сената, на улицах Рима было устрашающе тихо, жители города, казалось, затаили дыхание в ожидании грядущих событий. Воздух был густым от напряжения, как будто на горизонте назревала буря, ее приближение было отмечено первыми слабыми раскатами грома.
Дойдя до здания Сената, Цезарь обнаружил, что зал заполнен сенаторами, на их лицах была смесь тревоги и решимости. Поднимаясь по ступеням, он не мог не заметить отсутствие нескольких ключевых фигур, в том числе Цицерона и нескольких других его бывших союзников. Он задавался вопросом, было ли их отсутствие признаком предательства или просто совпадением, но он вытеснил эту мысль из головы, не желая, чтобы сомнения затуманили его суждение.
Когда началось заседание сената, Брут поднялся, чтобы обратиться к собранию, не сводя глаз с Цезаря. «Мои коллеги-сенаторы, мы собрались здесь сегодня не только для того, чтобы обсудить дела нашего великого города, но и для того, чтобы отметить достижения нашего уважаемого коллеги Гая Юлия Цезаря. Под его руководством Рим стал сильнее и процветать, и мы в долгу перед ним за его неустанные усилия от нашего имени».
Сенат разразился аплодисментами, и Цезарь позволил себе минуту гордости, его сердце переполнилось от осознания того, что его работа не осталась незамеченной. Тем не менее, когда аплодисменты стихли, Брут продолжил, его голос стал более мрачным, мрачным.
«Но мы также должны признать, что власть, если ее не контролировать, может быть опасной вещью. Наш долг, как стражей Рима, обеспечить, чтобы бразды правления находились в руках тех, кто владеет им с мудростью и сдержанностью, чтобы наш город не был поглощен пламенем тирании».
Цезарь напрягся, почувствовав завуалированную угрозу, скрывающуюся за словами Брута. Когда в Сенате разгорелись жаркие дебаты, он знал, что момент расплаты близок и что будущее Рима висит на волоске.