Из конюшни вышел папа и закурил.
Все деньги пропил или что-то осталось? с сочувствием спросил он, когда меня перестало рвать, и я опять закурил.
Не должен всё пропить, ответил я, хотя ещё не проверял свои заначки и карманы одежды, Какое сегодня число?
У! протянул он с сочувствием, Как всё плохо!
Двадцать четвёртое февраля? спросил я.
Нет, только семнадцатое февраля, ответил он.
Блин! с досадой сказал я, Хорошо я погулял! Воспоминаний как от целой недели!
На хрена вчера пил с Длинным? спросил он, Он же явно опять угощал тебя «синюхой»!
Вполне может быть, поморщился я, вспомнив квартиру матери Сани Дунаева и привкус жжёной резины во рту после опохмела с утра в субботу, пятнадцатого, я зашёл ещё и к нему, где продолжил похмеляться. Кажется, даже немного поспал у него и ушёл до Вовы уже ближе к вечеру. Саня после армии устроился на железную дорогу и частенько таскал домой тормозную жидкость от какой-то техники, которую после некоторой обработки вполне можно было пить, однако это была та ещё отрава! Вова же буквально через пару месяцев после возвращения из армии устроился в охрану какой-то тюряги в самой Перми. Теперь бывает у матери не чаще одного раза в месяц. Вроде бы, тоже с деньгами напряг, хотя есть какое-то едва ли не натуральное довольствие. Типа получает продукты.
Он тебя вчера и привёл домой, сказал папа о Длинном, Говорил, что ты к нему завалился часов в семь вечера, а привёл домой часов в десять.
Значит, после отъезда Вовы Бутова я больше нигде не был напился у Длинного, и он проводил меня домой.
Как понимаю, ни сегодня, и даже ни завтра, ты никуда не едешь, как обещал в пятницу? спросил он.
Нет! ответил я, Теперь только через неделю. С Вовой договорился, что он за эту неделю попытается что-то подыскать мне.
Это было ложью Вова и сам-то с трудом в Перми нашёл работу. И то это было по профилю армейской службы второго его года устроился охранником в колонию. Я ему в этот раз ещё денег в долг дал. У него были напряги с деньгами. Говорит, что должны выдать в начале этой недели.
«К чертям собачьим такую жизнь! опять вернулись мрачные мысли, которые начинали преследовать меня в конце 93-го года, Даже в крупных городах нет работы! С моим образованием мне там точно не найти работы сейчас этих юристов со средним специальным образованием выпустили столько, что мне там точно не найти работу. В Кунгуре и своих с таким образованием хватает. Даже из нашего выпуска в семьдесят человек было человек сорок из Кунгура, а есть ещё два бывших техникума (теперь они тоже колледжи), которые тоже выпускают таких же юристов. В Перми же вообще труба там чего стоит один Универ с его высшим юридическим образованием! С развалом СССР вообще невозможно стало жить! В посёлке работы практически нет. Раньше в нашей школе нас пугали, что, если не будешь учиться, то пойдёшь в леспромхоз баланы (брёвна) катать или сучки в лес рубить. Сейчас и такой работы нет! Леспромхоз на ладан дышит. В лесхозе (точнее, в лесничестве) тоже практически нет работы. Папа хоть и устроился туда электриком-сварщиком-слесарем, но денег от его работы мы практически не видим оплата идёт товарами. По осени получил два мешка гречки. Уже тошнит от этой гречи! Греча с мясом, греча с фаршем и просто гречневая каша! Не огород бы с коровой вообще бы было туго. От огорода картошка, морковь и прочие овощи, от коровы молочные продукты, и от телёнка мясо. Плюс от леса грибы и ягоды. Приходится пахать на огороде и покосе, а также колесить пёхом по лесам при сборе малины, земляники и грибов К херам! Всё! Мысль созрела окончательно! Сегодня же иду на железку и бросаюсь под поезд!..»
О своих мыслях я, само собой, ничего не сказал папе. Мне опять стало очень плохо. Я, словно в тумане, затушил сигарету в пепельницу на крыльце и прошёл домой. С трудом разделся и прошёл в свою комнату, где упал на кровать.
Полчаса приходил в себя, потом попил с папой чаю, и опять ушёл в комнату. Теперь сел за стол и решил написать предсмертную записку. К тому же, денег осталось вообще гроши едва ли хватит доехать до Закамска, где живёт Вова. Выходит, что я отдал ему почти все деньги, что оставлял себе.
Мысли топтались на месте. Я три раза с трудом написал записки с разным текстом и корявым почерком и так-то руки потряхиваются, а с похмелья совсем не слушались. Даже чай пил с трудом трясло так, что с трудом держал в обеих руках кружку. Изорвал неудачные записки и в конце концов остановился на самой короткой: «Простите меня за всё. Я не хочу так жить!»
Вышел из комнаты и закинул в печку, которая уже топилась, неудачные записки. Последний вариант оставил на столе, но текстом вниз.
Далеко собрался? насторожился папа, когда я одевался уже в «выходную» фуфайку и «парадные» валенки.
Он уже почти собрался на работу, но не торопился явно дожидался, пока мама вернётся от коровы. Я посмотрел на настенные часы, где было уже 7:45. Папа явно опоздает на работу. Впрочем, едва ли на пять минут. Как понимаю, опоздает на разнарядку. Я бы тоже на его месте особо не торопился на неё и так скажут, чем заниматься в течение этого дня или даже недели.
Невольно поймал себя на мысли: «Куда девалось время?» Выходит, я успел вздремнуть или так долго сочинял предсмертную записку.
Не могу лежать, соврал я, Пойду погуляю по лесным дорогам. Подышу свежим воздухом.
Карманы выверни! с угрозой сказал он.
В другой раз я, может быть, и возмутился такой просьбе, но сейчас мне стало всё равно, и я без возражений показал содержимое карманов в них были лишь документы (паспорт, военный билет и трудовая книжка), спички и пачка «Примы» без пары сигарет. Он не поверил мне пролистал паспорт с военным билетом и проверил карманы чтоб в них не было денег.
Зачем документы взял? с сомнением спросил папа.
Они у меня тут лежат с четверга, ответил я, Как ходил за увольнением, так и болтаются в карманах. Пусть болтаются!..
Только в долги не лезь, сказал он с сомнением.
Прости меня, папа, сказал я и вышел.
Я вышел на дорогу и осмотрелся.
«Может быть, и не стоит бросаться под поезд? шевельнулась мысль, Может быть, стоит ещё немного потерпеть и посмотреть, чем закончится эта разруха в России? Что, если Россия выкарабкается из этой пропасти? Да, и даже рухнет в неё, развалившись на части, может быть, кусочки под внешним управлением (Запада) будут жить лучше, чем сейчас? Глядишь, появятся новые рабочие места?»
С такими невесёлыми мыслями я повернул не в сторону железной дороги, а в сторону леса мы жили на окраине посёлка. Дорога там не заканчивалась лесхоз за нашими огородами поддерживал зимой дорогу вывозил или вытаскивал из леса древесину из санитарных рубок. Да и трактора, которые чистили улицы, зачастую делали очистку улиц в один прогон проезжали по нашей улице, а потом уходили на соседнюю. За огородом я свернул направо, где была лесхозовская дорога в лес. Захотелось курить, но решил воздержаться опять может накатить рвота и головокружение.
Стояла довольно тёмная ночь, хотя сугробы и дорога вполне угадывались. Я заметил, что при направлении к речке вправо, прочь из посёлка, уходит какое-то ответвление, а основная дорога продолжается по окраине посёлка. Мне стало интересно, в каком месте лесхоз работал в этот раз это ответвление должно было выйти на противопожарную Грань, в той её части, где уже было болото. Впрочем, в середине февраля на том болоте вполне ожидаемо валить лес. Признаться, прожил почти двадцать один год, а те места для меня до сих пор являются своего рода «белым пятном» в то болото и дебри не было никакого желания лезть. Да и что там искать? Грибов там точно не может быть. А вне грибного сезона там вообще нечего делать малинников там тоже нет. Да и там такой бурелом, что ноги можно переломать. Ещё и встречаются ямы от завалившихся деревьев там болотистая местность.