Киблс внезапно напряглась, наверняка отреагировав на что-то, что сделала призрачная горошина.
При виде предостерегающе поднятого розового хвоста собаки Сэм ухмыльнулась. Она выкрасила его в розовый цвет пару месяцев назад, и результат оказался настолько восхитительным, что она не стала ничего менять. Однажды Сэм даже подумывала украсить его и блестками, но мама устроила истерику, заявив, что блестки в итоге будут рассыпаны по всему дому. Наверняка она была права, но это явно того стоило бы.
Киблс! позвала собаку Сэм.
Та крутнулась на месте так, как умела лишь Киблс, полный разворот на сто восемьдесят градусов за какую-то миллисекунду. А потом запрыгнула на кровать, пыхтя Сэм в щеку и тычась в нее влажным прохладным носом.
Сэм почесала ее за ухом.
Кто у нас хорошая девочка? Кто? Кто у нас очень хорошая девочка?
Киблс завороженно уставилась на нее, явно озадаченная вопросом. Кто-то в этой комнате хорошая девочка. Очень хорошая девочка И кто же это может быть?
Это ты! Ты у нас хорошая девочка!
Киблс исполнила небольшой танец, виляя хвостом и радостно вывалив язык. Ну конечно же, это она хорошая девочка! Это лучший исход, на какой можно было только надеяться.
Сэм лишь вздохнула. Вот была бы она собакой
Если у нее и были какие-то подозрения касательно поездки в Северную Каролину, то они сразу раздулись как на дрожжах, стоило упомянуть про них папе. Тот почти сразу же отвел взгляд, засуетившись так, как это делал Бен, стоило маме застукать его на том, что он притаскивает своего мерзкого паука туда, куда не разрешается. Оставалось лишь как-то добыть из него правду.
Неоднократно насмотревшись на то, как это делает мама, Сэм уже знала все приемы. Повторяла последние слова, сказанные папой. Задавала ему бесконечные открытые вопросы предполагающие не просто «да» или «нет», а сразу несколько вариантов ответа. И у Сэм имелись и свои собственные приемы, каких у мамы не было. К примеру, если сказать папе, что он делает что-то лучше мамы, он моментально начинает говорить. Это вроде волшебства. «Ого, па, ты готовишь спагетти гораздо лучше мамы!», и бам! получаешь в ответ десятиминутную лекцию о том, как какой-то его приятель из колледжа научил его правильно готовить спагетти весь секрет в базилике и чесноке для соуса, и что, конечно же, у мамы есть другие отличные качества, которые никогда не упоминались конкретно. И с этого момента тебе остается лишь аккуратно направлять разговор в нужную сторону.
Это заняло у Сэм меньше часа. Итак, мама родилась в Северной Каролине. И что-то там с ней случилось.
Поскольку никакой конкретики не последовало, ей пришлось опять позволить своему воображению заполнить пробелы. Она глянула на часы. Еще не так уж и поздно. Бен наверняка еще не спит, а при нем мама не станет разговаривать. Придется подождать, пока он не уснет. Поскольку сегодня вечером Сэм твердо вознамерилась получить кое-какие ответы. Наконец-то выяснить, что произошло с мамой много лет назад.
Глава 8
Дорожная сумка, полная далеких, болезненных воспоминаний, стояла на полу. Эбби долго смотрела на нее, а потом подняла на обеденный стол и открыла.
На самом верху лежало то, что наконец попало к ней в руки, газетная статья с портретом отца. Он стоял, улыбаясь, в окружении цветочных букетов вроде как довольно высокий, статный мужчина с окладистой бородой и густыми бровями. Глаза мягкие, добрые. Подпись под фото гласила: «Дэвид Ричардсон, владелец местного цветочного магазина «Волшебный сад».
Эбби попыталась вызвать любые воспоминания о нем. Может, припомнится, как он ее обнимал? Или тот момент, когда они вместе подстригали цветы для букета? Так ничего и не проявилось. У нее были такие живые и яркие воспоминания о детстве, но отец каким-то образом ускользал сквозь трещины в сознании, не оставив после себя практически ничего.
После выхода из дома Нормана Льюиса в Северной Каролине Эбби уже в пятый раз перечитала статью. Это была коротенькая заметка такого рода, какую и ожидаешь от местной газетки, восхваляющая яркие букеты и добрый нрав Дэвида. Журналист упомянул, что Дэвид женат и имеет одну дочь. Во время очень короткого интервью ее отец цитировал Библию, и эту цитату она очень хорошо знала. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут»[7].
Любимая цитата Моисея Уилкокса в его проповедях.
Отложив статью в сторону, Эбби осторожно вывалила содержимое сумки на стол. Книгу о секте Уилкокса тоже отодвинула в сторонку. А потом рассортировала документы на несколько отдельных стопок. Показания свидетелей и протоколы допросов в одну, всякие газетные публикации в другую; в третью стопку попали полицейские рапорты.
Стопка отчетов о вскрытии оказалась самой высокой.
Эбби пересчитала их. Пятьдесят девять, как и говорил Норман. Изучила имена на каждом из отчетов. Однозначно опознаны были только тридцать три человека. Джордж Флетчер оказался пятым снизу. Отчета о вскрытии другого Джорджа не имелось.
Начала она с протоколов допроса трех выживших. «Абихейл Ричардсон» значилось на верхнем. Это было имя, которое выбрал для нее Моисей Уилкокс, и от него по коже у нее поползли мурашки. Никто уже много лет не называл Эбби именем, данным ей при рождении. То есть никто, пока два месяца назад она опять не повстречала Иден.
Быстро пробежав взглядом несколько строчек расшифровки беседы с самой собой, Эбби попыталась припомнить, как все это происходило. Напечатанные на бумаге слова не пробудили никаких воспоминаний, никаких эмоций. Она в основном отмалчивалась, время от времени что-то односложно отвечая. При беседе присутствовал социальный работник, который через какое-то время прервал беседу. Продолжения не последовало.
Эбби перевернула страницу, и из-под нее вывалились несколько фотографий, застав ее врасплох. Она попыталась поймать их неуклюже ухитрилась ухватить одну, слегка смяв ее. Снимки были частью отчета, в котором приводились полученные ею травмы. Фото, которое она держала в руке, представляло собой заснятый крупным планом ожог у нее на затылке. Наклонившись, Эбби подобрала два других снимка. На одном из них ее протянутые к объективу руки ладонями вниз, все расцарапанные, просто живого места нет: результат частого и грубого мытья рук, принятого в секте Уилкокса.
На третьем фото она в детстве, в отделе полиции: сидит, опустив голову и сложив руки на коленях, глядя в никуда. Из-под золотистых волос торчит оттопыренное ухо, отчего вид у нее еще более беспомощный и потерянный. Никакой официальной ценности это фото не представляло оно документально не фиксировало никаких физических повреждений, и вроде не было никакой причины, почему оно попало в отчет. Как будто фотограф, засняв ее раны, уловил другую, более глубокую рану и тоже попытался ее задокументировать.
Положив эти фото на стол, Эбби открыла самую толстую папку в стопке. Исходный полицейский рапорт. Она пролистала его. Пятнадцать страниц, описывающих ту сумбурную ночь. В общих чертах. И толстый коричневый конверт. Плотно запечатанный несколькими полосками клейкой ленты. В какой-то момент Норман наверняка решил удостовериться в том, что никогда не откроет его. Эбби подержала конверт в руке, ощущая его вес и уже предполагая, что в нем обнаружит.
Вскрыв его, она осторожно покопалась внутри пальцы скользнули по глянцевой бумаге. Опять фотографии. Эбби вынула их.
На первой было то, что осталось от большого помещения, сплошные руины, дым и пепел, завивающиеся в воздухе. И тела. Десятки изломанных, обгоревших тел повсюду. Следующее фото оказалось даже еще хуже обгоревший до неузнаваемости труп крупным планом, скорчившийся в углу. А потом третий снимок, с горой из нескольких тел возле закрытой двери. На следующем смутно узнаваемая в черном силуэте пара, запечатленная в том, что могло быть последним объятием