Фелиция Вебер как всегда позвонила брату накануне Дня святого Патрика, чтобы условиться о встрече. В жилах Веберов не текло ни капли ирландской крови, но так сложилось, что этот день они с детства проводили вместе.
Надо сказать, что Патрик и Фелиция были двойняшками. Не близнецами. В наш биологически просвещенный век, увы, не все знают разницу между этими понятиями, поэтому для краткости заметим, что близнецы всегда похожи как две капли воды, а двойняшки — нет. К тому же Фелиция была старше в их паре, умудрившись родиться на полтора часа раньше брата.
Как только Вебер-отец, безумно любящий жену и мечтавший о ее повторении в дочери, узнал о появлении наследницы, он сразу же помчался к ювелиру за бриллиантовыми серьгами для матери и дочери. Каково же было его удивление, когда, вернувшись в больницу, он узнал о появлении еще и сына. Врачи разводили руками — это был первый подобный «прокол» в их практике, но ведь госпожа Вебер была так редко в Штатах и так занята весь срок, что наблюдать ее не было никакой возможности.
Всю жизнь Вебер относился к сыну с настороженной недоверчивостью. Патрик остро это чувствовал. В детстве в день рождения ему казалось, что все эти гости — взрослые и дети — собрались в их доме только в честь его сестры и он — просто один из них.
Как-то в День святого Патрика, когда родители, как всегда, были в заокеанском турне, миссис Литтл, домоправительница Веберов, устроила маленький праздник в честь Патрика. Мальчик был счастлив — теперь и у него был только его праздник. Это устроило родителей и стало традицией.
Материнство нарушило великосветский образ жизни Веберов, к тому же отец ревновал жену к детям, считая, что они забирают часть причитающейся ему любви и внимания. Да и мать тоже быстро удовлетворила свой родительский инстинкт: несмотря на штат гувернанток, дети мешали привычному распорядку; как только они подросли, их отправили учиться в респектабельную частную школу на полный пансион. За школой последовал колледж, затем юридическая школа Принстонского университета. Они оба выбрали область гражданского права: брат стал крупным специалистом по бракоразводным делам, а Фелиция вошла в первую десятку международных экспертов по наследованию.
Встречаясь, они не вспоминали детство и не стремились в родительское поместье на Лонг-Айленде. Брат и сестра имели собственные квартиры в Нью-Йорке, а замок и сад над заливом за чугунной решеткой постепенно ветшали. В порядке поддерживался лишь один этаж — пара комнат для живущей обслуги да гостевая квартира на всякий случай. И случай не преминул представиться — местные краеведы, раскопав в архивах, что замок был перевезен по камешку из Англии в XVIII веке и в мире таких больше не осталось, внесли поместье в реестр исторических достопримечательностей Лонг-Айленда и потребовали, взывая к правовой культуре наследников, открытия его для осмотра хотя бы на Пасху и Рождество. Скрепя сердце Веберы согласились и даже начали ремонт.
— Патрик, могу я попросить тебя об одолжении? — вкрадчиво спросила Фелиция.
— Конечно, дорогая. — Вебер напрягся, ожидая пересказа очередных рекомендаций краеведов по восстановлению ландшафтной архитектуры или юридического казуса.
— Могу ли я в твой день прийти на этот раз не одна? — Фелиция запнулась. — Это важно для нас обоих.
— Опять тупиковый случай с клиентом, миллионным наследством и разводом? — рассмеялся Патрик.
— Клиент-то есть, но наследство, увы, осталось в Польше. Его приезд в Америку — это скорее утешительный приз от разбогатевших враз родственников.
— Договорились, я закажу столик в негритянском кабаре «Коттон Клаб», на европейцев это производит потрясающее впечатление.
Войдя в кабаре, Патрик сразу увидел на подиуме танцующую пару — жгучую брюнетку Фелицию и ее молодого белокурого партнера. Танго закончилось, и Фелиция представила гостя. Тадеуш, или по-американски Тед, оказался веселым разговорчивым парнем.
Черное шоу потрясло Тадеуша, и он отправился к танцорам, чтобы высказать им слова восхищения и сфотографироваться.
— Ну, как он тебе? — Фелиция пытливо посмотрела на брата.
— Симпатичный парнишка, — улыбнулся Патрик, — столько в нем искренности и прямодушия.
— Значит, ты одобрил мой выбор, — облегченно вздохнула сестра.