Однодневки. Они только открывают двери - Сергей Валерьевич Мельников

Сергей Мельников

Однодневки. Они только открывают двери

В свою новую жизнь Семён въехал на скорой. Подкатил к старой пятиэтажке на жёлто-красной "Газели" с отзеркаленной надписью "Ambulance" на капоте. Синие всполохи заметались по кустам цветущей сирени, стене с облезлой штукатуркой, морщинистым лицам за пыльными окнами. Затормозив у подъезда, пожилой водитель с белой щёточкой усов повернулся к нему в салон и протянул ключи.

 Приехали, Сём. Теперь ты живёшь здесь,  сказал он.

Семён выглянул в окно. Он сразу попал с корабля на бал или с "Титаника" на каторгу. Опомниться, войти в курс, обжиться ему не дали: первый в новой жизни вызов поступил сразу. В состоянии едва не утонувшего дайвера, глотающего воздух, на истерике, под обрывочные объяснения водителя он всё-таки сделал, как надо. А потом пришёл откат и невыносимое нежелание повторять, и безысходное понимание, что повторит ещё не раз. Будет жить в этом старом доме неизвестно где, без родных и друзей, без любимой девушки, от вызова до вызова.

 Так тяжело будет всегда?  спросил он.

 Привыкнешь. Подъезд этот, этаж четвёртый, квартира тридцать один. Лифта, извини нет. Вещи уже там. Всё, отдыхай!

Семён подхватил пластиковый чемоданчик с красным крестом и открыл сдвижную дверь в тёмный летний двор. Пахнуло пыльной сиренью, чужой едой и чем-то неуловимым, чем всегда пахнет в южных городках. Он вылез, посмотрел на голые лодыжки, торчащие из-под слишком короткой для его роста формы. Водитель рассмеялся.

 Извини, брат, на такую каланчу готовой формы не было. Ничего, закажем новую. Не кисни, слышишь? Сём! Цени, что имеешь. Тебе, считай, повезло. Добро?

Семён неуверенно кивнул.

 Добро. Иван Ильич, вы б люстру выключили, всех бабок переполошите.

 Так нету уже никого.

С ехидной улыбкой водитель посмотрел на окна. Они опустели: скорая ни к кому, новостей не будет.

 До завтра?

 Как вызовут. Пейджер не снимай. Запищал мчись вниз.

Семён с сомнением покрутил коробочку с крошечным экраном.

 Зачем он, когда у всех мобилы?

 Чтоб твои отмазки не слушать, поколение зэт! На связи!

Скорая скрылась за углом, и Семён вошёл в подъезд. На четвёртом этаже он открыл обитую дерматином дверь в своё новое жилище. В квартире напротив мигнул глазок, но никто не выглянул.

Квартира была пустой: раскладушка, четыре коробки его пожитков. На кухне эмалированная раковина с чёрными проплешинами, шкафчики из расслоившегося ДСП, которые поленились выкинуть при переезде. Семён выкопал со дна одной из коробок чайник и достал из него завёрнутую в тряпку кружку с котом Леопольдом.

 Ребята, давайте жить дружно,  взывал нарисованный кот к мышиному здравомыслию.

 Хотел бы, да не выходит,  вздохнул Семён.

Только он вышел с парящей кружкой из кухни, затрещал дверной звонок. Семён удивился: он здесь никого не знал и никого не ждал. Пауза затянулась, и снаружи тактично покашляли.

 добрый вечер,  раздалось оттуда.  Я ваш сосед напротив. Извините, что беспокою

Семён открыл. На пороге стоял интеллигентного вида мужчина в очках и вязанной кофте. Он смущённо пригладил седые волосы, стриженные бобриком.

 Вы позволите войти?

Семён отступил на шаг, впуская гостя. Сосед бросил опасливый взгляд на дверь своей квартиры и перешагнул порог.

 Благодарю вас Э-э

 Семён.

 А по батюшке?

 Просто Семён.

 А я Борис Борисович, очень приятно.

Семён протянул руку ко входу в единственную комнату.

 Проходите, присаживайтесь. Чай будете?

 Я бы не хотел вас утруждать.

Семён протянул ему свою кружку:

 Пейте, я только заварил.

Он усадил гостя на раскладушку, сам сел на полу напротив. Борис Борисович сделал глоток.

 Горячий. А как же вы?

 А я потом. Кружка у меня одна.

Повисло неловкое молчание. Семён улыбнулся, улыбка получилась вымученной.

 Ну что? За знакомство?

Он протянул кулак. Борис Борисович неуверенно посмотрел на него, потом сообразил, торопливо коснулся кружкой руки Семёна. Пока отхлёбывал, расплескал часть, покраснел до кончиков ушей.

 Простите,  смущённо сказал он,  Я сейчас вытру. Где у вас тряпка?

 Там же, где и вторая кружка: её ещё нет. Не переживайте, всё равно полы ещё не мыл. Позже разжалую какую-нибудь старую футболку. У вас всё в порядке?

 Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

 Показалось. Вы так посмотрели на дверь своей квартиры, будто она вот-вот откроется и вас туда насильно затащат.

 Ну, в этом есть определённая доля правды Борис Борисович, казалось, только сейчас заметил, во что одет Семён.  А вы врач?

 Я фельдшер. Работаю на скорой помощи,  соврал тот. Врать Семён не умел с детства и лицо сразу загорелось, но Борис Борисович ничего не заметил.

 Прекрасная профессия. Это очень хорошо, что вы медицинский работник. Вы, как любой медик, обладаете здоровым цинизмом, с этим намного проще жить. Завидую. Вы видите человеческую натуру и снаружи и изнутри, во всей её неприглядности. Вас не удивить, а, значит, не разочаровать. А я преподаватель. По сути я вижу не людей, а личины, которые они себе выбрали.

Семёну нестерпимо захотелось выпить, но было нечего. А ещё в душе сидел страх, что запищит пейджер, и ему придётся пьяным ехать на вызов.

 Это так, не спорьте,  сосед заметно оживился.  Медик самый лучший собеседник, с ним не нужно притворяться. Можно говорить о чём угодно. Ну чем вас удивишь? Ой!  он привстал с раскладушки.  Какой я дурак! Вы же, наверное, со смены, устали, а тут я со своими разговорами. Вы извините, я пойду.

В подъезде раздались шаги, и Борис Борисович испуганно обернулся.

 Борис Борисович,  сказал Семён.  У меня и правда был тяжёлый день, но не физически, а морально. Я лучше поговорю с вами, чем буду пялиться на пустую стену. Чай ещё будете?

Сосед посмотрел в опустевшую кружку и поднял глаза на Семёна.

 Да,  улыбнулся он,  сделайте, пожалуйста, но себе. Теперь ваша очередь.

Всё время, пока закипала вода, Семён старался не считать, но цифры упрямо лезли в голову. Он то и дело встряхивался, как лошадь, отгоняющая слепней, пытаясь стряхнуть это наваждение, но в голове опять звучало: "Десять Девять Восемь"

Одновременно со свистком запиликал пейджер. Сосед решился, наконец перейти к делу.

 Знаете, Семён, я совершенно беспомощен перед любыми видами хамства начал он, повысив голос. Семён вернулся, протянул ему кружку с чаем.

 Вы извините, срочный вызов, так что это снова вам. Я вернусь часа через два, можете оставаться здесь. Мне почему-то кажется, что домой вам идти не хочется.

 Семён, это неудобно,  возразил Борис Борисович,  ведь вы меня совсем не знаете.

 Ничего ценного здесь нет Кроме этой кружки. Могу вам её подарить. Если надо будет уйти, просто захлопните дверь.

Когда Семён, ещё более опустошённый, вернулся с вызова, в квартире было пусто. Помытая кружка с Леопольдом стояла на расстеленном полотенце.

Три дня подряд вызовов не было. Вещи Семёна так и лежали в четырёх картонных коробках: разложить их было некуда. Надо было обзавестись хотя бы шкафом, но Семёна не покидало чувство, что новая его жизнь долго не продлится. Так они и остались стоять вдоль стены в комнате без занавесок. Семён делал чай, варил пельмени в том же чайнике, высовывался из кухонного окна, рассматривал пустую дорогу с редкими тусклыми пятнами фонарного света. Пару раз выходил на улицу, на тёмный бульвар с чахлыми деревцами и вытоптанной землёй вместо газонов. Растрескавшийся асфальт давно не чинили, не для кого: жизни на бульваре не было. Это столичные бульвары, к которым он привык, были всегда полны людей. Здесь, в маленьком провинциальном городке, люди не тратили время на пустые прогулки.

Сосед не появлялся, и Семёна это расстраивало. В городке он знал двух человек: Ивана Ильича, водителя скорой, и Бориса Борисовича, перепуганного соседа напротив. С Иваном Ильичом говорить было не о чем, он резко пресекал любую рефлексию, а Борис Борисович куда-то запропастился. Но в тот вечер, когда Семён решился позвонить в квартиру напротив, сосед сам появился на его пороге с пакетом в руке.