Меня вывозили на дачу, сказал он, извиняясь. Я не мог вам сообщить: я не знаю вашего телефона. Я вам не помешаю?
В комнате он достал из пакета небольшую картонную коробочку.
Я подумал, что одна кружка в доме к одиночеству. Тем более вы мне её подарили. Вот, купил вам
Семён открыл коробку, внутри лежала кружка с Карлсоном, влетающим в окно.
Я искал что-нибудь с ангелом. Вы же, врачи, как ангелы: прилетаете, когда совсем плохо, спасаете жизни, но, представляете? В магазине ничего такого не было. Ангелы почему-то непопулярны.
Я фельдшер, поправил Семён.
Это неважно. Карлсон, он ведь тоже прилетал, когда Малышу было плохо и грустно Семён, Борис Борисович тревожно заглянул ему в глаза, я вас не обидел? Я не хотел сравнивать вас
Всё в порядке, остановил его Семён. Пойду поставлю чайник.
"Влетает в окна, устраивает разгром", бормотал он себе под нос, разжигая конфорку.
Снова запищал пейджер. Когда Семён вернулся домой после вызова, там было пусто. На расстеленном полотенце стояли две мытые кружки: с Карлсоном и Леопольдом.
В эту ночь удалось поспать всего пару часов. Вместо будильника снова разбудил экстренный вызов. Зевая и ёжась от предрассветного холода, Семён спустился вниз. Скорая уже стояла под подъездом с погашенными мигалками. Хмурый Иван Ильич пожал протянутую руку.
Сейчас вместе пойдём. Клиент, похоже, под наркотой. Сам можешь не справиться.
Скорая промчалась по пустым улицам в постепенно сереющих сумерках. Семён зевал до боли в челюстях.
Соберись, Сём, попросил Иван Ильич, наркоманы очень опасны, это не шутки.
Он затормозил перед двухэтажным бараком с колонкой во дворе. Вытащил из-под сидения монтировку и сказал Семёну:
Набери седативное и иди за мной. Вперёд не лезь! Добро?
Они вошли в воняющий ржавыми трубами и трухлявым деревом подъезд, поднялись по рассохшейся лестнице на второй этаж. В тёмном коридоре Иван Ильич, подсвечивая фонариком в телефоне, нашёл нужную дверь и вытянул предостерегающе руку. Семён встал сбоку у стенки. Иван Ильич осторожно провернул круглую латунную ручку, но дверь не открылась. Тогда он врезался в неё плечом. Треснули доски, дверь громко стукнула в стену. Иван Ильич вошёл внутрь, Семён за ним.
За заваленным окурками и бутылками журнальным столиком сидела избитая женщина. В её грязных пальцах дымилась сигарета, взгляд плавал в клубах табачного дыма. Вошедших она не заметила. На диване за её спиной спал мальчик лет пяти.
Посреди комнаты, на половике, сплетённом из разноцветных тряпок, танцевал человек с ножом в руке. Танец был странным, странным был и человек. Масляно блестящие длинные волосы, как у индейца, орлиный тонкий нос. На дряблом нездорово-красном теле болталась кожаная жилетка и такие же кожаные штаны. Он дёргался, пожимая плечами, и напевал какую-то невнятную мелодию.
Иван Ильич молча стукнул монтировкой по правой руке "индейца". Не дав опомниться, прыгнул, обхватил руками его поперёк туловища, прижимая руки к бокам.
Коли! крикнул Иван Ильич.
Семён растерялся. Он стоял с шприцом и не знал, что делать дальше. Под покрытой прыщами кожей обдолбанного "индейца" вздулись мышцы, он задёргался, вырываясь.
В шею! подсказал Иван Ильич. Седые усы на побагровевшем от напряжения лице казались совсем белыми.
Не очень понимая куда, Семён ткнул иглой. "Индеец" задёргался, прорычал что-то неразборчиво. Он всё ещё брыкался, но уже нехотя, вполсилы. Вдвоём они дотащили его до кровати, заваленной ветхим тряпьём и кинули сверху. "Индеец" упал, лицо его обмякло, глаза с расширенными зрачками слепо смотрели мимо нависших над ним медиков.