Но это такой долгий путь, мистер Лаграсса, и всё в одиночестве, говорила она. Поезжайте на поезде.
Я ведь смогу увидеть всю большую счастливую страну.
И это, несомненно, важно, так что возьмите место у окна.
Мне так хочется увидеть полянку с красивыми цветами, остановиться и нарвать букет.
Но вы, я полагаю, никогда не ездили за рулем на такие расстояния.
Я хотел сказать, вмешался Чиччо, на днях вы поворачивали у моста
Я видел тебя, подтвердил Рокко. Парень был среди тех сорванцов, которые бросают в реку ржавые запчасти от старых автомобилей и щебень.
Да, вы поворачивали, и я услышал, как внутри авто что-то лязгнуло.
Вот машина сломается в какой-нибудь глуши, и что будете делать со своими цветами? спросила мадам.
Мне кажется, у вас сломалась одна из опор двигателя, продолжал Чиччо. Вы поворачивали, возможно, двигатель вращался в другую сторону, вентилятор качнулся вперед, и, вероятно, он коснулся кожуха и радиатора.
Рокко пережевывал кусок персика, сложив руки на столе и не сводя глаз с мальчика. Наконец он проглотил.
Разумное предположение, но нет.
Вытянув руку, он пристроил косточку на край тарелки мальчика.
Значит, я ошибся?
Это не поломка. Хочешь, расскажу?
Да, разумеется.
Эту штуку я сам придумал, заявил Рокко, спрашивая себя о том, как осмелился класть мусор на чужую тарелку. Внутреннее «я» отозвалось мгновенно. Этим жестом взрослые мужчины пользуются иногда, чтобы дать понять более молодому мужчине или мальчишке, кто здесь старший. Мол, я здесь главный, но ты мне нравишься.
Вот это да. Расскажете?
Если хочешь, да, я расскажу.
Не тяните, пожалуйста, произнесла пожилая дама, вонзая нож в сыр.
Парень заправляет мой бак бензином. Я кладу в карман сдачу. Приезжаю домой и бросаю монеты в бак. Когда машина выходит из строя, я вырезаю отверстие в баке и забираю деньги как раз на новую машину.
Вот вы сядете в вагон, заговорила миссис Марини, вывинчивая косточку из мякоти, вздремнете, сходите в вагон-ресторан, купите себе сэндвич. Разве не прекрасное времяпрепровождение?
Рокко испросил разрешения выкурить сигарету. Мальчик тут же был отправлен за пепельницей.
Разговор зашел о войне и недавнем прекращении огня, а затем о любопытной истории, которую, к его удивлению, она не заметила ни в газете «Глас народа», ни в «Газете запаса». Сразу после заключения перемирия северокорейцы согласились отпустить часть пленных солдат ООН до официального обмена пленными. (Рокко никогда бы не смог узнать, оказался ли среди них Миммо.) Но как только обмен был завершен, без вести пропали около дюжины пленных из оговоренного числа
Мальчик принес пепельницу и коробок спичек, выдвинул стул и перехватил взгляд пожилой женщины.
Что? В чем дело?
Она подняла руку:
Еще кое-что.
Она подняла руку еще на дюйм и взрослый мальчик поплелся в кухню, откуда вскоре до Рокко донеслись звуки мытья посуды.
Разговор продолжился тем, что с момента обмена прошла неделя, а новостей больше не было. Потом вышло интервью с первой партией освобожденных заключенных, которые рассказали об условиях содержания в лагере: миска дробленой кукурузы в день, мужчин неделями держали в ямах, слишком маленьких, чтобы стоять в полный рост или лежать; люди умирали от гноящихся ран, недоедания и дизентерии. Северные корейцы заставляли пленных курить травку, пытались промыть мозги, вызвать ненависть к ворам-империалистам, говорили о победе революции и власти пролетариата. Цветные и белые содержались вместе в бараках, которые не отапливались даже при минусовой температуре. Но именно цветным военнопленным мозги промывали с особым усердием. Например, им показывали хроники, как полиция в их стране расправляется с толпами цветных, участвовавших в политических демонстрациях.
И некоторые из цветных пленных в конце концов сдались под этим потоком пропаганды. Им предлагали дом, молодую жену и работу в красном Китае, где рабочие, говорят, живут как в раю и они приняли это предложение. Похоже, именно их и не досчитались при официальном обмене. Важно ли это?
Зловоние августовского полдня проникло в столовую. Шумела, готовая к празднику, собравшаяся на проспекте толпа.
Как грустно, заключил Рокко, и еще раз доказывает, что, к сожалению, негры[2] лишены патриотических чувств, коими наделен человек белый.
Ни вы, ни я, продолжала дама, никогда бы не отказались от частички себя ради дома, новой супруги и работы на другом конце света. Эта мысль никогда не поселилась бы в наших головах.
Как сказать.
Даже ради спасения собственной жизни я бы так не поступила.
Минутку, минутку, вы не так меня поняли. Скажу вам две вещи. Одно дело переехать из страны в страну, и совсем другое дезертировать. Это уже не просто сменить место жительства. Это преступление. Измена.
Всего десять лет назад я пожертвовала честно заработанные доллары на восстановление Кассино он находится в той же провинции, где я родилась.
Это другое. Не совсем одно и то же, это другое.
Вы сказали: «Две вещи».
Это другое, и я перехожу ко второй своей мысли: этих людей привезли, а мы приехали сами. Вот и разница. Будь я цветным, стал бы отдавать честь флагу? Спорный вопрос.
Но ввоз рабов в эту страну был запрещен еще в 1808-м. Она втянула воздух сквозь зубы.
Сейчас я в состоянии представить общую картину, отреагировал Рокко. Сегодня было как-то особенно сложно контролировать речь.
Непереваренное содержимое мозга мгновенно выскакивало наружу через рот, и Рокко самому приходилось прислушиваться, размышляя, что же он говорит. Он как бы раздвоился: один сосредоточился на мире внешнем, разглагольствовал, второй же не выбирался за границы тела, наблюдал за происходящим, находясь одновременно в состоянии бодрствования и сна, испытывая приятное чувство как бы его назвать? пожалуй, восторга. Однако в этот самый момент его не было. Пару секунд назад был, а сейчас, стоило обратить внимание, исчез. И ему так хотелось, чтобы это случилось с восторгом вновь, если такое возможно, хотелось потерять и вновь обрести, испытать то же, что христиане, поверившие в Господа.
Позвольте мне сказать, надеюсь, вы не обидитесь, но вы видите малую часть картины, произнес Рокко. Это все равно что начать выискивать мелкие недостатки в тех, кто привез сюда их дедов. Вы, уж простите, говорите, как все эти люди.
Какие люди?
Которые кричат: «Надо позволить воробью спариваться с вороной!» И все такое прочее.
В столовую вернулся Чиччо, на шее его, будто шарф, висело полотенце.
Чиччо все слышал? спросила она.
В общих чертах, уклончиво ответил мальчик.
Сноски
1
Уильям Шекспир, «Сонет 27», пер. В. Набокова. Здесь и далее примечания редактора.
2
В английском языке термин «негр» исторически использовался для обозначения чернокожих африканцев; сейчас считается устаревшим и оскорбительным, но в годы, которые охватывает книга, являлся нейтральным.