Тогоева Ирина Алексеевна - Правила вежливости стр 3.

Шрифт
Фон

И все же, как оказалось, в данный момент все мои мысли были обращены в прошлое. Отвернувшись от идеалов дня нынешнего и от всех тяжким трудом заработанных благ, я всей душой устремилась назад, к сладостной неуверенности того года со всеми его случайными знакомствами тогда эти знакомства казались мне совершенно неожиданными и невероятно возбуждающими, но со временем все они обрели некое сходство с судьбой.

Да, на меня прямо-таки нахлынули воспоминания, и передо мной как живые предстали Тинкер, Ив, Уоллес Уолкотт, Дики Вандервайл, Анна Гранден. Перед глазами вновь замелькали, точно при поворотах калейдоскопа, те яркие картинки, что придавали цвет и форму моей жизни в 1938 году.

И я, стоя рядом с мужем, вдруг почувствовала, что хочу сохранить воспоминания об этом времени только для себя.

Но вовсе не потому, что некоторые из этих воспоминаний носили скандальный характер и могли бы шокировать Вэла или даже угрожать нашему гармоничному браку как раз наоборот, если бы я вздумала разделить их с Вэлом, он, пожалуй, стал бы мне еще дороже. Нет, дело было в том, что мне не хотелось ни с кем этими воспоминаниями делиться. Не хотелось растворять их в словах, не хотелось их обескровливать.

А более всего мне сейчас хотелось остаться одной. Хотелось выйти за пределы того сияющего круга, внутри которого я теперь существовала. Хотелось просто зайти в бар любого отеля и выпить. А еще лучше было бы взять такси и поехать в Виллидж, как у нас называют Гринвич-Виллидж. Поехать просто так впервые не помню уж за сколько лет

Да, на той фотографии Тинкер выглядел настоящим бедняком. Он выглядел бедным, голодным и явно не имевшим в будущем особых перспектив. Зато он был молод, бодр, полон сомнений и желания их разрешить. В общем, был каким-то невероятно живым.


У меня вдруг возникло такое ощущение, будто глаза этих людей на фотографиях устремлены прямо на меня. Что они наблюдают за мной, эти призраки подземки, усталые и одинокие, с пониманием вглядываясь в мое лицо и обнаруживая на нем следы тех компромиссов, которые всегда придают лицам стареющих людей выражение некой затаенной печали, которая, впрочем, у каждого своя.

И тут Вэл меня удивил.

 Все, идем отсюда,  решительно заявил он.

Я удивленно вскинула на него глаза, и он улыбнулся.

 Идем-идем. Лучше придем еще раз как-нибудь утром, когда здесь не будет такого столпотворения.

 Окей.

Центральный зал и впрямь оказался битком забит народом, так что нам пришлось огибать его по боковым проходам, а потому на фотографии мы уже почти не глядели. Я лишь мельком замечала глядевшие на нас со стен глаза, и мне казалось, что это глаза заключенных, которые теперь видят мир только сквозь маленькое квадратное окошко в стене своей камеры, максимально безопасной для других людей, оставшихся на свободе. Эти глаза неотрывно смотрели мне вслед и словно спрашивали: А куда это ты так спешишь? И уже почти у выхода из музея одна из фотографий все-таки заставила меня внезапно остановиться.

Я невольно улыбнулась, однако улыбка эта была больше похожа на гримасу.

 В чем дело?  встревожился Вэл.

 Это опять он.

На стене между фотографическими портретами двух пожилых женщин я снова увидела Тинкера. На этой фотографии он был чисто выбрит, на нем было кашемировое пальто, свежая хрустящая сорочка, сшитая на заказ, и галстук, завязанный сложным виндзорским узлом.

Вэл был так удивлен, что, схватив меня за руку, подтащил так близко к портрету, что до него оказалось не больше фута.

 Ты хочешь сказать, что это тот же парень, что и на предыдущей фотографии?

 Да.

 Быть этого не может!

Вэл помчался обратно, желая еще раз рассмотреть первый портрет. И мне даже через забитый народом зал было видно, как внимательно он изучает грязноватое лицо молодого бродяги, выискивая какие-то отличительные детали. Вскоре он вернулся и снова уставился на портрет молодого красавца в кашемировом пальто, чуть ли не утыкаясь в него носом.

 Невероятно!  вырвалось у него.  Неужели это действительно один и тот же человек?

 Пожалуйста, отойдите от произведения искусства,  строго сказал нам охранник.

Мы послушно отошли, но Вэл никак не мог успокоиться.

 Если не знать, так наверняка скажешь, что это два совершенно разных человека.

 Да, ты прав, так оно и есть,  подтвердила я.

 Значит, он все-таки сумел снова встать на ноги!

Вэл внезапно пришел в хорошее настроение, мысленно проделав путешествие от поношенной куртки к элегантному кашемировому пальто и тем самым восстановив свойственное ему оптимистичное отношение к жизни.

 Нет,  возразила я.  Этот снимок был сделан раньше, чем тот, в куртке.

 То есть как?!

 А так. Та фотография сделана позже этой. Уже в 1939 году.

Я ткнула пальцем в табличку.

 Смотри: это снимок 1938 года.

Трудно винить Вэла в том, что он ошибся. Вполне естественно было предположить, что эта фотография, в кашемировом пальто, более поздняя и не только потому, что она вывешена в одном ряду с более поздними работами Эванса. На этой фотографии 1938 года Тинкер выглядит не только процветающим, но еще и кажется несколько старше своих лет; здесь у него и лицо полнее, и выражение этакое прагматичное, с оттенком всемирной усталости, как если бы в его жизни череда успехов тянула за собой еще и парочку довольно-таки безобразных истин. Тогда как на снимке, сделанном годом позже, он похож на двадцатилетнего юношу мирного, довоенного, времени и кажется полным жизненной энергии, бесстрашным и немного наивным.

Вэла, похоже, смутила подобная метаморфоза.

 Ох,  сказал он,  мне так жаль

И снова взял меня за руку, сокрушенно качая головой и сочувствуя не только Тинкеру, но и всем нам.

 Значит, как говорят русские, из князей в грязь?[6] спросил он.

 Нет,  возразила я,  не совсем так.


Нью-Йорк, 1969

Зима

Глава первая

Дружба прежних дней[7]

Был последний вечер 1937 года.

Поскольку никаких лучших планов и перспектив у нас не имелось, Ив, моя соседка по комнате, поволокла меня в «Хотспот»[8], заведение в Гринвич-Виллидж, страстно желавшее называться ночным клубом и расположенное на четыре фута ниже уровня земли.


Обстановка в этом клубе нисколько не свидетельствовала о том, что сейчас канун Нового года. Там не было ни маскарадных шляп, ни ярких ленточек серпантина, ни бумажных труб. В задней части помещения, как бы нависая над маленьким пустым танцполом, джазовый квартет наигрывал популярные мелодии типа «любил-он-забыл-он», но пока без вокалиста. Саксофонист, печальный великан с невероятно черной кожей цвета машинного масла, явно заплутал в лабиринте своего чересчур затянувшегося соло. Однако контрабасист, мулат с кожей цвета кофе-с-молоком и маленькими усиками, придававшими его лицу почтительное выражение, аккомпанировал ему весьма осторожно, стараясь его не торопить. Бум, бум, бум, наигрывал он раза в два медленнее биения человеческого сердца.

Немногочисленные посетители казались столь же заторможенными, как и музыканты. Никому явно и в голову не пришло принарядиться. По углам, правда, сидели парочки, но в целом романтикой и не пахло. Те, что были по-настоящему влюблены друг в друга или в деньги, собрались в кафе «Сосайти» за углом и медленно покачивались в танце под свинги, исполняемые маленьким джаз-бандом. В ближайшие лет двадцать весь мир будет сидеть в таких вот полуподвальных клубах, слушая, как некий мрачный и необщительный солист изливает с помощью своего инструмента собственную душевную боль и неустроенность; но в тот последний вечер 1937 года если вам и приходилось слушать всего лишь квартет, то только потому, что вы не могли себе позволить послушать большой оркестр, или потому, что у вас не было особой причины встречать Новый год радостным колокольным звоном[9].

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Скачать книгу

Если нет возможности читать онлайн, скачайте книгу файлом для электронной книжки и читайте офлайн.

fb2.zip txt txt.zip rtf.zip a4.pdf a6.pdf mobi.prc epub ios.epub fb3