В эту минуту они миновали поворот и оказались в «Аллее». Это был отрезок дороги, над которым сплетались ветвями два ряда огромных разросшихся яблонь.
Девочка откинулась назад в кабриолете, в восторге подняв лицо к белому великолепию, простиравшемуся над головой. И даже когда они уже выехали из «Аллеи», она все еще не двигалась и не говорила, глядя на пылающее закатное небо.
Ты, наверное, устала и голодна, отважился наконец сказать Мэтью, который не мог найти другого объяснения этому долгому молчанию. Но нам уже недалеко, около мили.
Девочка с глубоким вздохом вышла из задумчивости и посмотрела на него мечтательным взором существа, долго блуждавшего в далеких звездных пространствах.
Мистер Касберт, прошептала она, то белое место, которое мы проезжали что это было?
М-м ты, наверное, имеешь в виду «Аллею», сказал Мэтью после недолгого, но глубокого раздумья. Очень красивое место.
Красивое? Нет, ему больше подходит слово «чудесное»! Его даже нельзя вообразить еще чудеснее. От него в груди такая странная, приятная боль. У вас когда-нибудь бывает такая боль, мистер Касберт?
М-м да не помню, чтобы когда-нибудь была.
У меня часто бывает каждый раз, когда я вижу что-то по-настоящему красивое. Но название «Аллея» ничего не выражает. Нужно назвать это место сейчас, подумаю Белый Путь Очарования. Когда мне не нравится название места или имя человека, я всегда придумываю новое и потом так их всегда и называю Нам в самом деле осталось проехать всего милю? Мне и грустно, и радостно. Грустно потому, что кончается путешествие. А радостно оттого, что у меня наконец будет родной дом. И опять появляется эта приятная боль в груди, как только подумаю, что еду в настоящий, свой дом!
Они спускались с холма к мосту, пересекавшему почти посередине длинный, извилистый пруд. Ниже моста, до того места, где янтарный пояс песчаных холмов отделял пруд от голубого морского залива, вода сверкала и переливалась всеми оттенками оранжевого, розового, бледно-зеленого и лилового. А выше моста, где пруд вился между рощами елей и кленов, его поверхность сверкала холодной темнотой среди колеблющихся теней.
Это пруд Барри, сказал Мэтью.
Нет, это имя мне тоже не нравится. Я назову его дайте подумать Озеро Сверкающих Вод. Да, это правильное имя. Я знаю это по дрожи. Когда я нахожу имя, которое точно подходит, я чувствую дрожь восторга.
Когда дорога снова повернула, Мэтью сказал:
Мы почти дома. Наша ферма
Нет-нет, не показывайте! перебила она. Позвольте мне угадать.
В мягком послезакатном свете была хорошо видна зеленая долина и множество ухоженных фермерских двориков. Глаза девочки перебегали от одного из них к другому, и наконец взгляд ее остановился на одной ферме, белевшей в дымке цветущих деревьев далеко слева от дороги как раз там, где над лесом в вечернем небе сверкала, словно маяк, огромная хрустально-белая звезда.
Вон та, правда? сказала девочка, указывая рукой.
Угадала! Мэтью в восхищении хлестнул кобылу вожжами.
Как только я увидела Зеленые Мезонины, я почувствовала, что это мой дом!
И со вздохом восторга она снова погрузилась в молчание. Мэтью беспокойно ерзал на своем месте. Он думал не о тех хлопотах, которые произошедшая ошибка доставит ему и Марилле, но об ожидающем девочку разочаровании.
Глава 3. Марилла Касберт удивляется
Когда Мэтью открыл дверь, Марилла быстро поднялась ему навстречу. Но как только ее взгляд упал на маленькую странную фигурку с длинными ярко-рыжими косами и радостно сияющими глазами, она остановилась в изумлении.
Мэтью, кто это? воскликнула она. Где же мальчик?
Там не было мальчика, отвечал Мэтью с несчастным видом.
Как не было мальчика? Ведь мы просили миссис Спенсер привезти мальчика, настаивала Марилла.
Она привезла вот ее. Он кивнул на девочку, только теперь вспомнив, что даже не спросил, как ее зовут. Пришлось взять ее домой. Нельзя же было оставить ребенка одного на ночь на станции, хоть и произошла ошибка.
Хорошенькое дело! воскликнула Марилла.
Все оживление погасло в лице девочки. Уронив свой драгоценный саквояж, она заломила руки.
Вы не хотите взять меня, потому что я не мальчик! Я вам не нужна!
Упав на стул, она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. Марилла и Мэтью растерянно переглянулись. Затем Марилла неуклюже попыталась поправить дело:
Ну-ну, не о чем плакать.
Не о чем? Девочка подняла голову, и показалось залитое слезами лицо и дрожащие губы. Да это самая трагичная минута в моей жизни!
Что-то вроде невольной улыбки смягчило суровое выражение лица Мариллы.
Ну-ну, не плачь. Мы же не выгоняем тебя из дома. Как тебя зовут?
Девочка на мгновение заколебалась, а затем горячо сказала:
Пожалуйста, называйте меня Корделией! Ведь вам все равно, как называть меня, если я останусь у вас ненадолго, правда?
Называть Корделией? Ничего не понимаю. Если твое имя не Корделия, то как тебя зовут?
Аня Ширли, неохотно пробормотала девочка. Такое неромантичное имя
Неромантичное! Чепуха! сказала Марилла без всякого сочувствия. Послушай, Аня Ширли, не можешь ли ты объяснить, что за ошибка произошла? Мы просили передать миссис Спенсер, чтобы она привезла нам мальчика. Разве в приюте нет мальчиков?
Их там даже слишком много. Но миссис Спенсер ясно сказала, что вы хотите девочку лет одиннадцати. И заведующая решила, что я вам подойду. Я не могла спать от радости всю прошлую ночь. Ах, добавила она с упреком, обернувшись к Мэтью, почему вы не сказали мне на станции, что я вам не нужна, и не оставили меня там? Если бы я не видела Белого Пути Очарования и Озера Сверкающих Вод, мне не было бы теперь так тяжело на душе.
О чем она говорит? спросила Марилла, удивленно взглянув на Мэтью.
Она вспоминает, о чем мы говорили по дороге, сказал Мэтью поспешно. Я пойду распрягу кобылу, Марилла. Приготовь чай к моему возвращению.
Миссис Спенсер везла еще какого-нибудь ребенка кроме тебя? продолжила расспросы Марилла, когда Мэтью вышел.
Она везла Лили Джоунс для себя. Лили всего пять лет, и она очень красивая. У нее каштановые волосы. Если бы я была очень красивая и с каштановыми волосами, вы бы все равно меня не взяли?
Нет. Нам нужен мальчик, чтобы помогать Мэтью на ферме. Девочка нам ни к чему. Сними шляпу. Я положу ее и твою сумку на столе в передней.
Аня послушно сняла шляпу. В этот момент вернулся Мэтью, и они сели ужинать. Но Аня не могла есть. Напрасно она щипала хлеб с маслом и клевала яблочное повидло из маленького блюдечка, стоявшего возле ее тарелки. Она совсем не продвинулась в этом деле.
Ты ничего не ешь, сказала Марилла сурово, как будто это был поступок, достойный осуждения.
Не могу, вздохнула Аня. Я в пучине горя. Очень неприятное чувство. Когда пытаешься есть, комок встает в горле и невозможно ничего проглотить, даже если бы это была шоколадная конфета. Я однажды ела шоколадную конфету. Это было восхитительно. Мне часто после этого снится, что у меня много шоколадных конфет, но я всегда просыпаюсь, как только хочу съесть хоть одну. Все здесь невероятно вкусно, но все равно я не могу есть.
Я думаю, она устала, сказал Мэтью, который не проронил еще ни слова с тех пор, как вернулся из конюшни. Лучше всего, Марилла, уложить ее в постель.
Марилла как раз размышляла о том, где положить Аню спать. Она приготовила кушетку в каморке возле кухни для желанного и долгожданного мальчика. Но хотя там было чисто и опрятно, все-таки для девочки это место казалось неподходящим. О том, чтобы поместить это бездомное создание в комнате для гостей, не могло быть и речи, так что оставалась только комната в мезонине, выходившая окнами на восток. Марилла зажгла свечу и велела Ане следовать за собой, что та и сделала, забрав по дороге со стола в передней свою шляпу и саквояж. Передняя была пугающе чистой, а маленькая комнатка в мезонине, куда они вошли через минуту, казалась еще чище.