Хорошо, что они всегда завозили сначала сестру в детский садик, что позволяло ему увеличить это недолгое автомобильное путешествие. Он жадно впитывал все пролетавшее за окном, каждого прохожего, каждого дворника, каждый пустой трамвай, каждую улицу. Потому что совсем скоро, кроме исписанных фломастерами и ручками парт, он больше уже ничего не увидит на протяжении всего дня, перед тем как за ним приедут забирать. Родители часто говорят, как они завидуют ему, ведь походы в школу это были самые счастливые дни в их жизни.
Он не понимал, что может быть веселого в хождении в школу, ведь интереснее в сто раз ездить на работу на машине, или сидеть за большим столом с бумагами с видом на большой фонтан. Они сетовали на то, что в университете меньше свободного времени, а потом работа вовсе убивает его окончательно. Ему сравнить было не с чем, поэтому он не верил им.
Ему как никогда хотелось побыстрее повзрослеть, одеть дорогой костюм, завести серьезных друзей и свои серьезные взгляды на жизнь, которые он бы отстаивал с другими взрослыми. Вообще детство казалось таким скучным и неинтересным, хотелось побыстрее повзрослеть, ведь там казалось больше радости. Никто ничего не запрещает, делаешь все что хочешь и когда хочешь, да и в школу ходить не обязательно.
Когда он зашел в класс, учителя еще не было, поэтому все болтали о своем. Шум делился на части, так как обсуждения велись по три-пять собеседников в разных углах. Как правило, обсуждали новинки кино, либо новинки игр, либо новинки одежды. Конечно, кто во всем этом разбирался, считался абсолютным лидером в классе, а он, которому все это было абсолютно не интересно, считался лузером.
Он спокойно сел на свое место и стал раскладывать учебники, и зачем-то достал их все сразу. Его раздражал этот громкий шум, и хотелось, чтобы по раньше пришел учитель, чтобы все замолчали, как разом закрытый кран в раковине. Мимо как бы случайно проходил Кирилл, крупный парень из богатой семьи.
Он всегда ходил и говорил так, будто ему тесно в том пространстве, которое он способен занимать своим телом. Раскинув широко ноги и руки, он проходя мимо него, опрокинул всю стопку учебников на пол, и они разлетелись почти до учительского стола. Он лишь слегка обернувшись, косо ухмыльнулся, намекая на то, что в этом тот сам виноват.
Так не охота, и так стыдно ему было собирать свои учебники под ногами группы девчонок, которые обсуждали перспективы применения косметики, и лишь искоса свысока поглядывали на него. Вошла учительница и все сразу в миг умолкли, и разошли как по команде по своим местам. Он поднял последний учебник под столом учителя, чем и заслужил неодобрительный ее взгляд, будто он ей что-то подложил под стол.
Проводя его повелительным взглядом, она слегка нагнулась и посмотрела внимательно под стол, а затем спокойно села. «И так начнем!», сухо и резко сказала она, видимо ей, как и ему не хотелось сегодня идти в школу. «Тема наших занятий сегодня «Экология стран Африки в начале двадцатого века», все менее интереснее произнесла она.
Все поочередно стали зевать, как бы намекая на очередной скучный урок. Дальше она вызвала отличницу, которая сидела всегда на первой парте, и та стала записывать на доске все то, что она читала по бумажке. Отличница с удовольствием и улыбкой на лице исполняла все поручения не только этого учителя, но и всех, и за это ей ставили автоматом пятерки, при том, что сама она мало что понимала в том, что сама писала на доске. Да и никто в классе у нас не стремился к обучению, все делали лишь вид обучения, включая самого учителя.
Звонок зазвенел в тот момент, кода он уже в своем воображении спасал планету от иноземных захватчиков, вонзив лазерный меч прямо в грудь королю инопланетной цивилизации. Оставаться в классе на перемене он не любил, это сулило очередными провокациями. В коридоре было более безопасно, так как там чаще проходили другие учителя и всегда могли вмешаться в конфликт.
Он всегда стоит у окна спиной к футбольному полю, глядя на тех, кто спешил на перемене в туалет. Все школьники если и стремились к чему-то, то к тому, чтобы побыстрее повзрослеть. Им всем тогда казалось, что у взрослых больше игрушек, но они даже не пытались понять, почему те в них не играют так часто, как могли бы они дети. Взрослые игры это были уже не игры.
Позже объявили, что последнего урока по географии не будет, так как ее вызвали срочно в администрацию. Отец должен был забрать его только через час, и он решил просидеть это время в школьном парке, почитав книжку. Когда он спускался вниз к выходу, он заметил что некоторые старшеклассники косо на него посматривают, но не придал этому значения.
Выйдя из дверей на улицу, он сразу наткнулся на группу ребят, которые сидели на ступеньках запасного и давно неиспользуемого входа. Среди них был его одноклассник Кирилл, и еще пару ребят из других классов, и все они были крупного телосложения. Один из них не отрывал от него взгляда, и сказал сквозь зубы: «Меня бесит твоя рожа!». В тот момент он понял, что того бесит его расслабленность и не серьезность, в то время как тот уже считал себя взрослым, при том, что был всего на год его старше.
Он не знал, что бы такое сказать, чтобы не обидеть, и одновременно избежать не нужного конфликта. «Чего уставился придурок?», снова резко бросил тот в его сторону. После этой фразы он вообще не знал, что ответить. Вокруг выходили и выходили, будто бы кто-то их всех звал на грандиозное зрелище, что не внушало ему надежды избежать конфликта. Видимо это провокация была спланирована заранее, слишком уж много навалило так быстро народу вокруг.
Его обступало все больше любопытных, которым было интересно чем это закончится, хотя по сути всем было понятно, чем это могло закончится, им просто хотелось увидеть чужие слезы на дешевой одежде и чужую кровь на грязном асфальте. Неизбежность физической боли стала для него очевидной, его мучил только вопрос: когда она будет через минуту или десять минут. «Ну че, пойдем биться!», спокойно сказал тот же исподлобья. Его соседи по скамье стали высокомерно посмеиваться, а Кирилл сплюнул в его сторону.
Тут же толпа засуетилась и стала его подталкивать отойти от дверей школы, пока не увидели учителя. Они медленно, но решительно все вместе спустились к уличным тренажерам, где росли большие деревья, которые закрывали почти все окна из школы. Это было уютное место для беспредела, сюда бегали курить, и делать все, что следовало скрывать от взрослых. Они загоняли его как кролика в тупик гончими собаками.
Да честно говоря, уходить было так же нелепо, как и не отвечать на угрозу. Была маленькая надежда, что все еще обойдется словами, вдруг все закончится предупреждением или словесными оскорблениями, к которым он уже давно привык. Но что-то подсказывало ему, что боль и позор для него уже неизбежны. Он не мог ни противиться, ни сопротивляться им, потому что они были спланированы не им, и даже не для него, а для собственного себялюбия и вседозволенности. Не всякому возмездию свое время.
Но шум и обсуждения толпы раззадорила зачинщиков, и тот, кто обзывал его, стал медленно подходить к нему, подробно разглядывая его испуганный вид, затем плюнул в лицо, крикнул: «Ну что ты мне сделаешь?». Слюна была теплая, и с осколками вроде каких-то семечек или орехов; противная и мерзкая от того, что была не его, а чужая.
Он быстро ее вытер рукавом рубашки, и приготовился исчезнуть под землю. «Ну что ты мне сделаешь?», повторил задира снова, более громко, теперь наверное уже для толпы, презрение сквозило из взгляда.