С пловом Гуров разобрался быстро. Крячко сочно зевнул в трубку на просьбу убрать забытый ужин с подоконника:
Давно, как приехал, так и убрал в надежное место. Мой живот крепость для хранения вкусной еды. Спасибо за заботу, приготовил другу с утра сытный завтрак, так что теперь работать не могу.
По продиктованным Гуровым данным Баниной приятель пообещал добыть информацию об отношениях Алисы с законом. Лев ясно слышал в трубку, как застонали пружины диванчика под Стасом, когда тот встал и с ворчанием пошел к компьютеру, продолжая подшучивать над приятелем:
А я думаю, чего оттепель такая началась. Это наш Лев решил себе пассию завести. И как настоящий опер пробить все по объекту, судимости и приводы, он беззлобно подкалывал друга, зная, как тот трепетно относится к жене даже после долгих лет брака. Ну как нарою на твою красотку компромата, так наберу.
Наконец можно было выдвигаться в больницу, где приходил в себя помощник депутата Игорь Валентинович Громов, 33 лет, как значилось в справке со «Скорой помощи». Лев натянул легкую куртку, джинсы и кроссовки, так как на улице сугробы превратились в сырую массу из грязи и тающего снега. Машину он оставил на парковке у дома, решив, несмотря на распутицу, прогуляться и потом добраться до больницы на метро, благо все располагалось в получасе ходьбы. По пути он решил зайти и поговорить с матерью вчерашнего больного парня, что забрел в управление с сообщением о беде. Лев понимал, что со стороны это выглядит странно, но ему было искренне жаль перепуганного парня и хотелось убедиться, не приключилось ли у аутиста несчастья дома. Еще ему хотелось понять, неужели все так невинно и просто, как объяснил врач, и парень всполошился всего лишь от нарушения привычного хода утреннего открытия метро. Да, Федор выглядел странным, очень странным, но мог назвать время и количество людей, которые вошли в метро. Да, он всего лишь видел картинку под другим углом, и все-таки тревожную картинку. Потому что Льва смутила одна фраза во вчерашнем рассказе Феди: «Номер один входил и выходил из метро». То есть получается, что этот человек никуда не уезжал. Тогда зачем номер один спускался в метро и поднимался наверх?»
Эти мысли, словно неудобная кровать или колючая одежда, не давали покоя, постоянно всплывая в голове, и Гуров знал лишь один способ избавиться от навязчивого вопроса лично проверить всю картинку целиком. Тем более можно это сделать по пути в больницу к Громову.
Путь до метро оказался приятным, Лев шел и не замечал ни грязи, ни луж, потому что все полчаса разговаривал по телефону с женой. Маша, которая только проснулась в сотнях километров от него, уютно бормотала, вздыхала и забавно хихикала, рассказывая о вчерашнем спектакле. Потом строгим голосом продиктовала номер рейса и время прилета, чтобы муж встретил ее в аэропорту после выходных. Он знал, что Маша ужасно боится летать, и после полета ей было всегда легче, если в машине на родном плече можно было всплакнуть после перенесенного стресса. Поэтому Лев всегда старался ее встретить, хоть театр и оплачивал актерам такси до дома. От родного голоса у него все внутри сжалось, так сильно он соскучился по жене, и одновременно ликовало от радости, еще совсем недолго и Мария будет дома! Его унылая холостяцкая жизнь, к счастью, закончится.
Он так замечтался, что чуть не прошел мимо красной буквы «М» у входа в метрополитен. От красного цвета, бьющего в глаза, он опомнился: ему надо вычислить, где живет Федя. Опер покрутился вокруг своей оси, рассматривая дома вокруг. Шумный центр со старыми высотками был даже в субботу многолюден, так как здесь располагались по кругу остановки почти десятка маршрутов, по которым ходили автобусы, троллейбусы, частные маршрутки. Люди словно муравьи сновали, спешили, торопились в разные стороны. Они входили и выходили из подземки, пересаживались на общественный транспорт и следовали дальше по своим делам. Здесь располагались офисы, пестреющие вывесками и рекламными щитами, а также отделения банков, рестораны, забегаловки и кофейни, гостиницы, магазинчики. Но широкие ступени спуска в метро были видны лишь с ракурса единственного дома. Торцом с ровными рядами лоджий дом стоял ровно напротив входа и горящей буквы «М». До третьего этажа включительно каждый балкон пестрел рекламой апартаментов на сутки, и Лев решил, что поиски квартиры, чьи окна или лоджия выходят на шумный проспект, начнет с четвертого этажа.
На звонок входную дверь открыла невысокая крепкая женщина, и опер понял, что попал в цель с первого раза. Ее лицо было женским вариантом внешности вчерашнего странного посетителя, хоть и отличалось живой мимикой. При виде Гурова она виновато уточнила:
Вы из полиции, да? Из-за Феди? И, не дожидаясь ответа, начала извиняться: Простите, что так вышло. Я обычно чутко сплю, всегда прислушиваюсь, вдруг Феде плохо станет или кричать начнет, соседей разбудит. Он рано встает, всегда в 4:30, и рисует тихонько у себя в комнате, пока я не проснусь. Даже не знаю, что произошло такого, что он сам оделся, открыл дверь и ушел на улицу. Мне так неудобно, что он вас напугал. Простите. Федя совсем не агрессивный, но я понимаю, что из-за внешнего вида и своего поведения выглядит он пугающе. Я еще раз прошу прощения, что недосмотрела за ним.
Ничего страшного, успокоил он женщину. Все в порядке, хорошо, что врач его узнал и помог вернуть домой. Я, собственно, и зашел узнать, все ли у Федора в порядке.
Женщина просияла лицом, ей было приятно, что гость не обвиняет ее в недосмотре за сложным больным, даже, наоборот, интересуется его состоянием. Радость тут же погасла из-за мучившей ее тревоги:
Федя он совсем не в порядке, с утра рисует и рисует, очень беспокойный. Даже таблетки не помогли. С его заболеванием такое приключение жуткий, страшный стресс. От еды отказывается, на меня совсем не реагирует. Говорит без остановки.
Что говорит? заинтересовался Гуров.
Мать больного парня спохватилась:
Вы проходите, простите, что держу на пороге. Мы к гостям не привыкли, к нам только врачи ходят. Даже няню для Феди за столько лет не смогли найти, боятся люди аутистов. Поэтому мне приходится его везде с собой брать, приучаю его самому себе готовить, ходить в магазин. Может, все-таки удастся ему прожить самому после моей смерти без отправки в специнтернат. Проходите, не разувайтесь, у меня кругом линолеум, с тех пор как Федю к туалету приучали.
От ее бесхитростных откровений Гурова пробрал мороз по коже. Сколько мужества в этой женщине, которая посвятила себя больному сыну, приучая его пошагово к обычному миру. В светлой небольшой комнате, куда его провела хозяйка квартиры, Федор стоял, уткнувшись лицом в стену, и снова твердил свою мантру:
Беда, беда, беда. Номер один беда, беда, беда.
Все стены в человеческий рост были заняты листами А4 с карандашными рисунками Федора. Гуров не удержался от восхищения:
Это же настоящая выставка! У него талант! Как все подробно!
Лист за листом Федя воспроизводил картинку за стеклом своей лоджии, повторяя ювелирно каждую мелочь многолюдного пятачка, прорисовывая детально фигурки людей, машины, здания.
Мать грустно кивнула:
Это для него важно, он просыпается в 4:30 и садится рисовать на лоджии. До 11 утра рисует все, что там происходит. Потом развешивает по часам и дням.
Лев внимательно вгляделся в рисунки, расположенные столбиком. Каждый столбик начинался одинаково одним и тем же кадром: молодой человек в татуировках, с модным хвостиком из длинных волос, шел по безлюдной улице, потом спускался по ступеням в метро; на следующей картинке он уже поднимался обратно к проспекту и удалялся вдаль. А дальше пространство следующей по очереди картинки уже было заполнено толпой людей, которые тоже спускались или поднимались по широким ступеням от распашных дверей метрополитена. Под каждой фигурой стоял порядковый номер из мелких цифр. Татуированный парень неизменно отмечался цифрой «один».