Радикальный бихевиоризм
Утверждение, что бихевиористы отрицают существование чувств, ощущений, идей и других особенностей психической жизни, нуждается в существенном уточнении. Методологический бихевиоризм и некоторые версии логического позитивизма не включали частные события в правила, поскольку не могло быть согласия об их достоверности. Интроспекция не принималась в качестве научной практики, и психологические теории таких ученых, как Вильгельм Вундт и Эдвард Брэдфорд Титченер, подвергались соответствующей критике. Радикальный бихевиоризм, однако, придерживается другой линии. Он не отрицает возможность самонаблюдения или самопознания и их потенциальную полезность, но он ставит под сомнение природу того, что именно ощущается или наблюдается и, следовательно, познается. Он возвращается к самонаблюдению, но не к тому, что философы и интроспективные психологи считали своим «зрением», и ставит вопрос о том, насколько действительно глубоко можно заглянуть в свое тело.
Ментализм отвлекал внимание от внешних предшествующих событий, которые могли бы объяснить поведение, представляя альтернативное объяснение. Методологический бихевиоризм предполагал как раз обратное: занимаясь исключительно внешними предшествующими событиями, он уводил в сторону от самонаблюдения и самопознания. Радикальный бихевиоризм восстанавливает некий баланс. Он не настаивает на «истинности по консенсусу»[4] и поэтому может рассматривать события, происходящие во внутреннем мире. Он не называет эти события ненаблюдаемыми и не отвергает их как субъективные. Он просто ставит под сомнение природу наблюдаемого объекта и достоверность наблюдений.
Эту позицию можно сформулировать следующим образом: источник того, что ощущается или интроспективно наблюдается, это не какой-то нефизический мир сознания, разума или психической жизни, а собственное тело наблюдателя. Это не означает, как я покажу позже, что интроспекция является разновидностью физиологического исследования, и не означает (и в этом суть аргумента), что ощущаемое или интроспективно наблюдаемое является причиной поведения. Организм ведет себя так, как он ведет себя, в силу своей нынешней организации, но большая ее часть недоступна для интроспекции. В настоящее время мы должны довольствоваться, как настаивает методологический бихевиоризм, генетической и окружающей историей человека. Что можно наблюдать интроспективно, так это некоторые побочные продукты этих событий.
Среда внесла свой первоначальный вклад при эволюции вида, но она также оказывает иное влияние в течение жизни индивида, и сочетание этих двух эффектов и есть причина того поведения, что мы наблюдаем в каждый момент времени. Любая доступная информация о том или ином из этих факторов помогает в прогнозировании и контроле поведения человека, а также в его интерпретации в условиях повседневной жизни. В той мере, в какой можно изменить любой из этих факторов, можно изменить и поведение.
Наши растущие знания о воздействии, оказываемом окружающей средой, дают возможность исследовать проявления внутреннего мира и природу самопознания. Это также позволяет интерпретировать широкий спектр ментальных проявлений. Например, мы можем рассмотреть те особенности поведения, которые заставили людей говорить о волевом акте, о чувстве цели, об опыте как о чем-то отличном от реальности, о врожденных или приобретенных идеях, о воспоминаниях, значениях и личных знаниях ученого, а также о сотнях других мысленных вещей или событий. Некоторые из них могут быть «переведены в поведение», другие отброшены как ненужные или бессмысленные.
Таким образом, мы устраняем основной ущерб, наносимый ментализмом. Когда причины действий человека приписываются только тому, что происходит внутри его, исследование прекращается. На протяжении двадцати пяти сотен лет люди были озабочены чувствами и психической жизнью, но лишь недавно появился интерес к более точному анализу роли окружающих условий. Незнание этой роли в первую очередь привело к неправильным выводам, и они были увековечены объяснениями, которые сами же и породили.
Пара слов предостережения
Как я отметил во введении, я выступаю не от имени бихевиоризма. Я считаю, что написал последовательный, связный рассказ, но он отражает мою собственную историю. Бертран Рассел однажды заметил, что подопытные животные, которых изучали американские бихевиористы, вели себя как американцы, перемещаясь почти случайным образом, в то время как подопытные животные немцев вели себя как немцы, в основном сидя и размышляя. Возможно, в то время это замечание было уместным, но сегодня оно бессмысленно. Тем не менее он был прав, утверждая, что все мы связаны с культурой и подходим к изучению поведения с неизбежным предубеждением. (И философы, конечно, тоже. Рассказ Рассела о том, как люди думают, очень британский, очень расселовский. Мысли Мао Цзэдуна на ту же тему очень китайские. Как может быть иначе?)
Я не ожидаю никаких профессиональных знаний у читателя. Некоторые факты и принципы, я надеюсь, будут достаточно знакомыми, чтобы стать полезными, поскольку обсуждение не может происходить в вакууме. Но книга посвящена не самой науке о поведении, а ее философии, и я сократил научный материал до минимума. Некоторые термины встречаются много раз, но они не осложняют восприятие текста. Например, в последующих главах выражение «непредвиденные обстоятельства подкрепления» встречается почти на каждой странице, но именно о непредвиденных обстоятельствах и идет речь в этих главах. Если бы они были о грибах, так же часто повторялось бы слово «гриб».
Многие аргументы выходят за рамки известных фактов. Я занимаюсь интерпретацией, а не предсказанием и контролем. В каждой научной области есть граница, за которой обсуждение, несмотря на его необходимость, не может быть таким точным, как хотелось бы. Один писатель недавно сказал, что «простые спекуляции, которые не могут быть подвергнуты экспериментальной проверке, не являются частью науки», но если бы это было так, то большая часть астрономии, например, или атомной физики не были бы наукой. Спекуляции необходимы для того, чтобы разработать методы, которые позволят лучше изучить предмет.
Я рассматриваю десятки, если не сотни примеров использования менталистики. Они взяты из современной литературы, но я не ссылаюсь на источники. Я спорю не с авторами, а с практиками, которые иллюстрируют их термины или высказывания. Я использую примеры так же, как это делается в учебнике английского языка. (Я выражаю сожаление, если авторы предпочли бы, чтобы им отдали должное, но я руководствуюсь золотым правилом и поступаю с другими так, как хотел бы, чтобы поступали со мной, если бы я использовал подобные выражения.) Многие из этих выражений я «перевожу в поведение». Я делаю это, признавая, что traduttori traditori (переводчик есть предатель) и что, возможно, нет точных поведенческих эквивалентов, и уж тем более нет эквивалентов с подтекстом и контекстом оригинала. Тратить много времени на точное переопределение терминов сознания, воли, желания, сублимации и так далее было бы так же неразумно, как физикам делать то же самое для эфира, флогистона или живой силы.
В заключение несколько слов о моем собственном вербальном поведении. Язык отягощен ментализмом. Чувства и душевные состояния занимают ведущее место в объяснении человеческого поведения; и литература, интересующаяся тем, как и что люди чувствуют, обеспечивает тому постоянную поддержку. В результате невозможно вести непринужденный разговор, не вызывая в памяти отпечатки менталистских теорий. Роль окружающей среды была открыта очень поздно, и единый лексикон еще даже не сформировался.