Суета возле двух черных тачек. Расфуфыренные девчули, среди которых я узнаю тех, что меня толкали вчера, снова кого-то прессингуют.
А еще себя высшим обществом считают. Как бабы базарные.
Собираюсь уже пойти дальше, как вдруг вижу их жертву. Это девчонка, которая со мной за партой сидит. Готка Инга.
Смотрит на них исподлобья, пока одна толкает ее, а остальные сыплют оскорблениями.
Капец.
Затаив дыхание, наблюдаю за развитием событий. Вот они уже всей толпой мотают ее из стороны в сторону, а самая агрессивная из них, дает Инге пощечину.
Я мгновенно вспыхиваю. Какого черта она не сопротивляется? Почему не дает сдачи?!
Не давая себе отчета в собственных действиях, перепрыгиваю через лужу, затем через невысокое кованное ограждение и буквально врываюсь в толпу.
Чего вам от нее надо?
Инга смотрит с недоумением, а девчонки тут же переключаются на меня.
Иди, куда шла, убогая! высокомерно проговаривает высокая блондинка.
Брысь, мышь, пока под раздачу не попала!
Чувствую, как слабеют колени. Страшно, потому что я на своей шкуре знаю, что значит, оказаться наедине с агрессивно настроенной толпой. Но и уйти тоже не могу. Совесть заест.
Она одна, а вас много, говорю еле слышно, так не делается
Слышь, сиротка, хватает меня за грудки девица с короткой прической, и я узнаю в ней ту, которая вчера поставила мне подножку, вали, пока тебе морду не начистили.
Я теряюсь и в шоке хлопаю глазами. Как такое возможно в престижном Вузе?!
В панике смотрю на Ингу, но она, потирая щеку, отводит взгляд.
Чеши домой, колхозница, вторит подруге еще одна фифа.
Мягко, но настойчиво снимаю с себя чужие руки и обращаюсь к Инге:
Пойдем.
Она делает шаг по направлению ко мне, но ее тут же останавливают, дергают за куртку назад, отчего она заваливается на стоящую рядом машину.
Я инстинктивно бросаюсь ей на помощь и чувствую, как меня жестко откидывают назад. Капюшон с головы слетает, и чья-то рука вцепляется в мои волосы. Поскальзываюсь и падаю на спину, ударяясь копчиком об асфальт.
От боли на несколько мгновений теряю связь с реальностью. Как сквозь вату проникают в уши чухой смех и оскорбления, мгновенно поднимая во мне волну глухой ярости.
В голове обрывками проносятся кадры того, как били меня на второй день пребывания в детдоме. За то, что не захотела делиться личными вещами, привезенными мной из дома. Их не остановили ни слезы, ни мольбы. Били до тех пор, пока я не отключилась.
После того, как исчез последний синяк, я поклялась, что больше никогда не дам себя в обиду. Буду драться до последней капли крови, но ни за что не покажу больше никому своих слез.
Едва ко мне возвращается способность видеть и слышать, я хватаю обидчицу за ногу и резко дергаю ее на себя. Она оказывается к этому не готовой, нелепо размахивая руками, с грохотом, заваливается на спину.
Пользуясь моментом, быстро поднимаюсь и седлаю ее.
Ах ты сучка! выкрикивает стоящая позади меня блондинка, но трогать меня не трогает, Ира, бей ее!
Ира, видимо, та, что сейчас лежит подо мной, начинает извиваться, и пытается схватить меня за волосы. У нее выходит, но и я не бездействую, тоже деру ее короткие волосы, одновременно уводя лицо от ее кулака.
Наша возня под комментарии подружек моей соперницы с переменным успехом продолжается несколько минут. У нее получается заехать мне по губам, в ответ я даю ей звонкую оплеуху.
Бл@ть! Что здесь происходит?! гремит на головой мужской голос.
Мы обе замираем, а уже в следующее мгновение кто-то хватает меня за шкирку и буквально отдирает от Иры. Она, грязно ругаясь, вся в грязи, поднимается на ноги.
Я спрашиваю, что за хрень?!
Ром, прижав ладони в груди, начинает блондинка, эта конченная напала на Иринку Она неадекватная, надо в деканат жаловаться.
Я напала?! бросаюсь к стерве, но меня снова оттаскивают.
Ты че, ущербная?.. Тебе жить надоело? рычит блондин, тот самый, что стоял вчера рядом с Греховцевым.
Толкает меня в грудь, отчего я впечатываюсь в стоящую позади спортивную тачку.
От ужаса бросает в холодный пот. Этот парень не Ира, с ним мне точно не справиться.
Ромаш, отпусти ее, спокойно произносит невесть откуда взявшийся Грех.
Тот самый сын губернатора.
Меня небрежно отталкивают, после чего я, не теряя времени, поднимаю с земли свой рюкзак и быстро иду прочь.
Руки не забудь помыть, доносится до меня насмешливый голос Германа, вдруг, она лишайная.
Глава 4.
Весь вечер у меня уходит на то, чтобы привести себя и свою одежду в порядок. И если со мной все более или менее нормально, не считая ссадины в уголке губ, то мои единственные джинсы и толстовка в весьма плачевном состоянии. Мне требуется почти два часа, чтобы отстирать их.
Но и не это самое печальное.
На моем кроссовке снова оторвалась подошва. На этот раз навсегда. Именно этот факт становится последней каплей. Закрывшись в общей душевой, я расклеиваюсь. Сажусь на корточки в самый угол и, обхватив себя руками долго реву.
Нарушая обещания, данные самой себе, жалею себя и проклинаю тот день, когда родилась.
Зачем? Разве кто-то хотел этого? Радовался моему появлению на свет?
Нет!
Покойная тетка как-то по-пьяни рассказала, что мама аборт сделать хотела, но в нашей поликлинике как раз не было гинеколога, а денег, чтобы ехать в город, мама не нашла.
Дед тоже вечно ворчал, называя меня нахлебницей. Отец и вовсе обо мне не знает.
Теперь, может, никогда и не узнает. Если блондинка исполнит угрозу и нажалуется на меня в деканат, меня отчислят и выгонят из общаги.
Оборванкой я к нему на порог не заявлюсь.
На следующий день на подходе к универу меня нагоняет Инга. Какое-то время молча шагает рядом, а затем смущенно проговаривает:
Короче, это спасибо, конечно
Не за что, буркаю под нос.
Но я бы сама справилась
Ага, скашиваю на нее взгляд, я видела, как ты справлялась.
Вчера мне было искренне ее жаль, а сейчас она вызывает лишь глухое раздражение. Вела себя, как тряпка и даже не вступилась за меня.
Да просто эта Ирка она отмороженная, оправдывается одногруппница, шестерка Нечаевой.
Кого?
Нечаева с третьего курса она тоже вчера была. Белобрысая.
Ясно, та, что жаловаться на меня обещала.
При мысли об этом от страха сводит живот.
Зайдя в аудиторию, привычно выбираю заднюю парту и, вытащив из рюкзака тетради, кладу голову на сложенные перед собой руки. Настроения нет, и на душе кошки скребут.
Преподаватель, Николай Степанович, приходит спустя пять минут после начала пары. Здоровается и обращается напрямую ко мне:
Короткова, тебя в деканате ждут.
У меня внутри все обрывается. Начинают гореть лицо и трястись руки.
Мне конец.
Уже представляя, как с позором возвращаюсь домой в деревню, как расстроиться моя учительница, и будет плеваться в мою строну пьяный дед, уныло плетусь в деканат.
С минуту нерешительно топчусь под дверью, а затем тихонько стучусь.
Можно?
Входи, глядя на меня с укором, проговаривает секретарь Светлана.
Вызывали?
Садись, указывает она на стул у стены, не ожидала от тебя.
Я не виновата! выкрикиваю пылко, они начали бить Ингу
Виктору Андреевичу рассказывай.
Он у себя?
Сейчас придет.
В подтверждение ее словам дверь открывается, и в приемную входит сам декан с сыном губернатора.
О, че-е-ерт!
Можно прямо сейчас сдавать студенческий и собирать чемодан.
Опустив взгляд на сцепленные в замок руки, жду приговора.
А, Короткова?
Доброе утро, сипит мой голос, вызывали?
На Греховцева не смотрю, но буквально кожей чувствую его присутствие. Это сильно угнетает. Хочется накрыть голову руками и сжаться в комок.
Секретарша начинает тихо переговариваться с ним, слышится шелест бумаг и звук шлепающих печатей, а я сижу, как мышка в мышеловке.
На тебя жалоба поступила, говорит Виктор Андреевич сурово.