Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире - Сикс Никки

Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире / Томми Ли, Винс Нил, Мик Марс, Никки Сикс при участии Нила Стросса

Посвящается нашим женам и детям. Да простят они нас за наши грехи.

«Итак, эту историю будут писать несколько человек  как на судебном процессе выступают несколько свидетелей; цель в обоих случаях одна: изложить правду наиболее точно и обстоятельно».

Уилки Коллинз «Женщина в белом», 1860

Часть первая

Дом вверх дном

Глава 1

ВИНС

О нашем первом доме, где Томми застукали со спущенными штанами и «хозяйством» в чьей-то дырке; Никки поджигают, ковер страдает; Винс пускает слюни на наркоту Дэвида Ли Рота; а Мик ошарашенно наблюдает за всем этим с безопасного расстояния.

Мы прозвали ее Бульвинкль[1] из-за того, что она была поразительно похожа на лося. Томми запросто мог заполучить любую девушку на Сансет-стрип, но не желал расставаться с этой лосихой. Он души в ней не чаял и даже планировал жениться, а все потому, что во время оргазма эта дамочка забрызгивала фонтанами сквирта все в радиусе километра.

К сожалению, свою дикую страсть она выплескивала не только через киску. В ход также шла посуда, стулья, занавески  короче, все, что оказывалось под рукой, да и кулаками помахать она любила. До этого момента, а я, на секундочку, жил в Комптоне[2], мне еще не доводилось встречать такой дичи. Скажешь что-то не так, бросишь косой взгляд, и она впадала в неистовую ярость. Однажды ночью Томми попытался выпроводить ее, заперев дверь на щеколду (замок уже давно не работал из-за постоянных рейдов полиции), а эта безумная лосиха схватила огнетушитель и швырнула его в окно, чтобы пробраться внутрь. Позже той ночью копы вернулись и взяли Томми на мушку, пока мы с Никки прятались в ванной. До сих пор не могу понять, кого мы боялись больше: Бульвинкля или полицейских.

Да, окно мы, кстати, так и не починили. Слишком много возни. Наш дом находился неподалеку от «Whisky A Go-Go», и толпы гуляк после вечеринок стекались к нам через разбитое окно или через дерьмовую входную дверь, которую можно было запереть, только если засунуть картонку под дверной проем. Я делил комнату с Томми, а Никки, этот говнюк, получил в свое распоряжение самую большую комнату. Когда мы только переехали, то договорились меняться, чтобы каждый месяц по очереди наслаждаться отдельной комнатой. Но мы положили на это болт. Слишком много возни.

На дворе стоял 1981-й, и мы были кучкой ребят без гроша в кармане. Не считая коробки с одной тысячей копий нашего семидюймового сингла от менеджера, главным нашим сокровищем был кожаный диван и стереосистема, которую родители Томми подогнали ему на Рождество. Потолок был испещрен маленькими круглыми вмятинами, поскольку каждый раз, когда соседи жаловались на шум, мы в ответ долбили в потолок швабрами и гитарными грифами. Ковер, весь в дырках от окурков, пропитался алкоголем и кровью, а стены почернели от копоти.

Это местечко просто кишело всякими паразитами. Если мы хотели воспользоваться духовкой, нам приходилось добрые десять минут прогревать ее на максимальной мощности, чтобы убить полчища тараканов, которые роились внутри. Мы не могли позволить себе пестициды, так что брали лак для волос, щелкали зажигалкой и сжигали заживо этих ползучих гадов. Разумеется, мы могли купить (или украсть) вещи первой необходимости, такие как лак для волос, потому что без модных начесов ну совершенно нельзя выступать в клубах.

Кухня была поменьше, чем наш сортир, но такая же зловонная. В холодильнике обычно лежали старый тунец, пиво, болонская колбаса «Оскар Майер», просроченный майонез и, может быть, хот-доги, если это было только начало недели, и мы либо стащили их из винного магазина внизу, либо купили на свободные деньги. Но, как правило, все хот-доги съедал Большой Билл  двухсоткилограммовый байкер и вышибала из «The Troubadour» (который через год скопытился от передозировки кокаина). Мы всегда слишком очковали, чтобы сказать ему, что эти хот-доги были нашей последней едой.

По соседству обитала сердобольная парочка, которая время от времени приносила нам миску спагетти. Когда прижимало конкретно, мы с Никки чисто ради еды встречались с девчонками из продуктовых магазинов. Но выпивку мы всегда покупали на свои бабки. Вопрос чести, знаете ли.

В кухонной раковине кисла наша единственная посуда: два стакана и тарелка, которую мы время от времени споласкивали. Иногда на тарелке оставалось достаточно засохших объедков, чтобы наскрести на полноценный обед, и Томми таким не брезговал. Когда мусорный бак был переполнен, мы открывали маленькую раздвижную дверь на кухне и вытряхивали его содержимое во внутренний дворик. Вообще, дворик задумывался как милое местечко, где можно было поставить мангал и складной стул, но вместо этого там громоздились мешки с банками и бутылками из-под спиртного, да в таком количестве, что нам приходилось сдерживать мусор, чтобы он не хлынул в дом каждый раз, когда мы открывали дверь. Соседи жаловались на вонь и стаи крыс, которые начали там копошиться, но мы не собирались трогать этот мусор, даже после того, как Департамент здравоохранения Лос-Анджелеса появился у нашей двери и обязал нас ликвидировать экологическую катастрофу, которую мы устроили.

Но по сравнению с нашей ванной комнатой кухня была еще ничего. За те полтора года, что мы там жили, мы ни разу не удосужились почистить унитаз. Мы с Томми были еще подростками и просто не знали, как это делается. В ванной лежали тампоны, оставленные девочками накануне вечером, а раковина и зеркало почернели от краски для волос Никки. Мы не могли позволить себе (или просто ленились) купить туалетную бумагу, поэтому на полу были разбросаны испачканные в дерьме носки, флаеры групп и страницы из журналов. На обратной стороне двери черт знает почему висел плакат Слима Уитмана[3].

Дальше по коридору находились две спальни. Перед концертами мы репетировали и поджигали Никки. Бензин для зажигалок всегда стекал по его ногам прямо на ковер, оставляя обугленные пятна.

Наша с Томми спальня находилась налево от прихожей, и там царил свинарник: горы пустых бутылок и грязной одежды. Мы спали прямо на полу, на матрасах, накрытых одной общей простыней, которая однажды была белой, но теперь приобрела оттенок расплющенного таракана. Однако нам казалось, что мы жили на стиле, ведь в комнате был шкаф с зеркальной дверью. БЫЛ, ДА СПЛЫЛ. Однажды вечером Дэвид Ли Рот пришел к нам и уселся на полу с большой кучей дури. Пока он что-то рассказывал, не желая при этом делиться своим сокровищем, дверца шкафа слетела с петель и треснула его по затылку. Дейв остановил свой монолог на полсекунды, а затем продолжил как ни в чем не бывало. Видать, он даже не понял, что произошло, и даже не просыпал ни крупинки своего драгоценного порошка.

В комнате у Никки стоял телевизор, а двери выходили в гостиную. Но он почему-то наглухо заколотил их. Он сидел там на полу и писал «Shout at the Devil», пока все вокруг веселились. Каждый вечер после наших концертов в «Whisky» половина зрителей вваливалась к нам домой. Народ бухал и употреблял все, что удавалось достать: от кокса и героина до метамфетамина, опиоидов и снотворного. Я был единственным, кто тогда «пускал по вене». А все потому, что избалованная, богатая, бисексуальная блондинка-любительница тройничков по имени Лави, которая водила спорткар «Ниссан 280Z», научила меня, как правильно орудовать иглой.

На наши еженощные вечеринки заглядывали участники уцелевших панк-групп, таких как 45 Grave и Circle Jerks, а чуваки из недавних метал-групп, типа Ratt и W.A.S.P., тусовались во дворе и на улице. Девчонки к нам приходили по расписанию. Одна вылезала в окно, пока другая входила в дверь. У нас с Томми было свое собственное окно, а у Никки  свое. Требовалось лишь сказать: «Ой, кто-то пришел. Тебе лучше уйти». И они уходили  хотя порой не дальше комнаты напротив.