К нам повадилась ходить одна неимоверно тучная рыжуха, которая даже не могла пролезть в окно. Но у нее был «Ягуар XJS» любимая тачка Томми. Больше всего на свете он хотел водить эту машину. Короче, эта девка пообещала ему дать прокатиться на «Ягуаре», если он ее трахнет. В ту ночь мы с Никки пришли домой и застали Томми на полу: он распластал свои тощие ноги, а сверху, словно огромное желе, колыхались обнаженные телеса той рыжухи. Мы хладнокровно перешагнули через него, взяли ром и колу и уселись на разложенный диван, чтобы насладиться зрелищем: она напоминала красный жук «Фольксваген», под которым расплющило автомеханика. Как только Томми закончил, он вскочил на ноги, застегнул штаны и глянул на нас.
Мне пора идти, чуваки, он гордо поднял голову. Я щас прокачусь на ее тачке.
Засим он прошагал к машине через засранную гостиную, через разбитую входную дверь, мимо строительного мусора, ужасно довольный собой. С тех пор мы неоднократно ловили их за этой дьявольской сделкой.
Мы прожили в этом свинарнике столько же, сколько мать вынашивает свое дитя, а потом разбежались, переехав к своим девушкам. Контракт на запись это все, о чем мы мечтали, пока жили там. Но по итогу мы получили только выпивку, наркотики, девчонок, грязь и судебные предписания. Мик, который жил со своей девушкой на Манхэттен-Бич, постоянно твердил нам, что таким макаром контракта нам не видать как своих ушей. Сдается мне, что он ошибался. Это место породило Mötley Crüe, и, подобно стае бешеных псов, мы бросили свою суку, отправившись дальше с распухшими от тестостерона яйцами, чтобы породить миллион ублюдочных зародышей метал-групп.
Глава 2
МИК
Взгляд на жилище Mötley со стороны и теория о возможной взаимосвязи между Бульвинклем и внеземными формами жизни.
Я говорил им: «Знаете, в чем ваша проблема? Вы постоянно влипаете в неприятности, а надо делать вот так». Потом я брал рюмку и швырял ее через всю комнату, и никто не понимал, что происходит. Я всегда умел действовать без палева. Меня можно было назвать аутсайдером.
Я жил в местечке на Манхэттен-Бич вместе со своей девушкой. Мне никогда не нравилось зависать в том доме. Я всякого там насмотрелся, так что нет, увольте. Мне уже давно перевалило за двадцать один, а им все еще было восемнадцать. Однажды я приехал туда на Рождество, и они откуда-то сперли маленькую елку и украсили ее банками из-под пива, трусиками, соплями, шприцами и прочим дерьмом. Перед тем как отправиться на концерт в «Country Club», они вытащили елку во двор, облили бензином и подожгли. Им эта выходка казалась очень забавной, а на мой взгляд это было тупо, и глаза слезились от вони. Весь этот пиздец мне быстро надоел. Как же грязно там было. Достаточно провести пальцем по любой поверхности, и он становился черным. Уж лучше я останусь у себя дома, буду бухать и тренькать на гитаре.
Никки встречался с какой-то ведьмой, с которой занимался сексом в сортире или в гробу у нее дома. Томми встречался с я не помню ее имени, но мы называли ее Бульвинкль. А лось не самое красивое животное. Она была ебнутой, срывала огнетушители со стен и громила окна, чтобы попасть в дом. Тупая молодая собственница с мозгами набекрень, если уж спросите мое мнение. Разбить окно, рискуя пораниться, на такую дикость я бы точно не решился. Что творится в голове у таких людей, это выше моего понимания. Много кто верит в существование инопланетян, но я думаю, что мы и есть инопланетяне. Мы потомки дебоширов с других планет. Земля что-то типа Австралии, куда в свое время Англия ссылала всех своих преступников. Нас кинули здесь. Мы просто в край охреневшие люди с других планет, кучка отбросов.
Что-то у меня спина побаливает.
Слева направо: Роб Хемфилл и Фрэнк Феранна (также известный как Никки) вместе с друзьями перед школой Рузвельта в Сиэтле
Часть вторая
Приговоренные к свободе
Глава 1
НИККИ
В которой пойдет речь о злоключениях юного Никки: наш герой жестоко избит за то, что чистил зубы в неправильном направлении, изучает тонкости забоя кроликов, использует коробку для ланча в целях самообороны, ходит за ручку с милой сарой хоппер и торгует наркотой.
Мне было четырнадцать, когда я попытался посадить свою мать за решетку.
Она из-за чего-то взъелась на меня, уже и не помню, в чем там дело было: может, я засиживался допоздна, забил на домашнее задание, врубал музыку слишком громко, одевался как бомж. Не суть главное, что я больше не мог этого терпеть. Я разбил свой бас об стену, швырнул стереосистему через всю комнату, сорвал со стены плакаты MC5 и Blue Cheer и проделал ногой дыру в черно-белом телевизоре, а потом выбежал на улицу, хлопнув дверью. Снаружи я методично обстрелял камнями каждое окно нашего дома.
Но это только начало. Я уже некоторое время планировал, что делать потом. Я побежал в соседний дом, где обитали какие-то дегенераты, с которыми я любил обкуриваться, и попросил нож. Кто-то подкинул мне стилет. Я достал лезвие, вытянул левую руку с браслетом и погрузил нож прямо выше локтя, а затем продвинул его вниз примерно на десять сантиметров: достаточно глубоко, чтобы в некоторых местах показалась кость. Я ничегошеньки не почувствовал. Если честно, я подумал, что это выглядит довольно круто.
Затем я позвонил в полицию и сказал, что на меня напала мать.
Я хотел, чтобы ее упрятали за решетку, и тогда я бы мог спокойно жить один. Но мой план провалился: в полиции сказали, что я несовершеннолетний, и если я выдвину обвинения против опекуна, то меня отправят в детдом до восемнадцати лет. В таком случае я останусь без гитары на четыре года. Не будет гитары и мне никогда не стать звездой. А я твердо намеревался стать звездой. Уж в этом я точно не сомневался.
Поэтому я заключил с матерью сделку. Я пообещал ей, что откажусь от обвинений, если она оставит меня в покое и позволит мне быть самим собой. «Ты меня никогда не поддерживала, сказал я ей, так что просто отстань от меня». И она отстала.
Я больше никогда не возвращался. Я поставил запоздалую точку в наболевшем вопросе моего побега. Все началось, как в классической панк-песне «Blank Generation», когда Ричард Хелл пел: «Я просил: Выпустите меня отсюда еще до того, как появился на свет».
Я родился 11 декабря 1958 года в 7:11 утра в Сан-Хосе. Я пришел в этот мир ни свет ни заря и, видать, даже тогда мучился от похмелья после вчерашней ночи. Матери везло с фамилиями примерно так же, как и с мужчинами. Урожденная Диана Хейт с фермы в Айдахо, девушка с искрящимися глазами, остроумная, волевая, целеустремленная и чертовски красивая, как кинозвезда пятидесятых годов, с элегантной короткой стрижкой, ангельским лицом и фигурой, которая заставляла мужчин поворачивать головы ей вслед. Но в семье она была белой вороной, полной противоположностью своей идеальной, изнеженной сестрицы Шэрон. У мамы был дикий неукротимый характер: бесшабашная любительница приключений, для которой «стабильность» это пустой звук. Не приходилось сомневаться, что именно она была моей матерью.
Она хотела назвать меня то ли Майклом, то ли Расселом, но медсестра сначала спросила моего отца, Фрэнка Карлтона Феранну, который бросит нас через пару лет. Он и глазом не моргнув подложил маме свинью и назвал меня Фрэнком Феранной в честь себя любимого. Так и записали в свидетельстве о рождении. С первого же дня моя жизнь пошла наперекосяк. Наверное, в ту же секунду мне нужно было вползти обратно в утробу и умолять создателя: «Давай начнем все сначала?»
Перед тем как бесповоротно свалить от нас, папаша успел «настругать» сестру, о которой, как и о самом отце, у меня не осталось никаких воспоминаний. Мама всегда говорила мне, что в детстве сестра была вынуждена уехать, и мне не разрешали с ней видеться. Я узнал правду только через тридцать лет. Для моей матери беременность и дети были сигналом о том, что нужно сбавить обороты, и она ненадолго остепенилась, пока не начала встречаться с Ричардом Прайором[4].