Ультрафен. Книга 1 - Миронов Александр Леонидович

Александр Миронов

Ультрафен. Книга 1

Часть Первая

Май. 1977 год

Москва. Ярославский вокзал.

Ночь. Слышны редкие объявления о прибытии и убытии поездов. Вызовы служащих вокзала Одни пассажиры прибывают, другие убывают. Неспешная ночная сутолока. Люди спят: кто на сиденьях, кто на вещах возле стен и окон, кто на полу, подстелив под бока газеты. Поезда, по не понятным для пассажиров причинам, задерживаются от часа до суток, и более.

Один из пассажиров, лет сорока, тёмно-русый, с лёгкой проседью, с приятными чертами лица волевого и сильного человека, спит в кресле, немного скатившись с сиденья, голова запрокинута на спинку, ноги вытянуты. Под рукой желтый полупустой портфель, на который он навалился боком и смял.

Сон у пассажира тяжёлый, и в зависимости от сновидений, лицо его меняется от переживаний.

Ему снится помещение старого дома, похожее больше на барак. В продолговатой комнате на столе стоит гроб. В гробу покойник в офицерском френче без погон. На груди наградные планки и нашивки за ранения. В комнате пусто и голо.

У стола возится мальчик. Ему четыре года. Он пытается дотянуться и посмотреть на того, кто лежит в гробу, он хочет увидеть его лицо. Ребёнок тянется из последних силёнок, и ему удаётся увидеть лишь половину лица: заострившийся нос, восковой лоб, сжатые губы, раздвоенный с ямочкой подбородок.

Он понимает, что это его отец. В его глазах недоумение и слезы, но мальчик не плачет. Он весь сосредоточен на своих усилиях. Ему очень хочется увидеть отца

По залам ожидания по рядам пассажирских сидений проходит милицейский наряд, двое. Останавливаются. Их взгляды пробегают по спящим и бодрствующим пассажирам.

 Слушай,  говорит один другому,  этот мужик, которую ночь здесь ошивается.

Второй милиционер кивает и, подойдя к спящему, пинает его в подошву ботинка.

 Эй, дядя, хватит спать. Приехали.

Пассажир вскидывается и на доли секунды растерянно смотрит на стоящих перед ним милиционеров. Глаза его широко открыты, в них нардевшие слёзы.

 Ваши документы?

Спавший встряхнул головой, прогоняя остатки сна, провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул. Достал из кармана костюма паспорт, подал.

Милиционер, просматривая документ, спросил:

 Проездом?

 Да, ненадолго Дня через три обратно.

 А что же на вокзале?

 В гостиницах мест нет.

Милиционер, как бы соглашаясь, кивнул и в то же время строго сказал:

 Но и на вокзале спать не положено.

 Я понимаю Но ситуация такая. И остановиться негде.

 А вы что здесь, по делу?

 Да.

 И какому же?  спросил милиционер, постукивая паспортом по ногтю пальца.

 Да как вам сказать На прием я В ЦК партии.

 Фьюить!..

 Вызывали или сам?

 Сам.

 Значит, жаловаться.

Мужчина пожал плечами.

 Так уж выходит

 Понятно,  по лицу блюстителя порядка пробегает ирония.

 Ну, так вот, гражданин,  сказал второй милиционер,  освободите вокзал. Здесь вам не ночлежка.

 Да-да, я понимаю Сейчас,  заторопился гражданин, ещё раз стирая с лица сонливость, тревогу от сна и от неожиданной встречи с блюстителями порядка.

Мужчина принял поданный паспорт и, взяв святый им во время сна портфель, направился к выходу из вокзала, обходя спящих пассажиров. Сотрудники некоторое время смотрят ему вслед, потом тот, что проверял документы, сказал:

 Очередной жалобщик, склочник.

 Поразвелось их. Откуда?

 Из Сибири, из Майска.

 Сами не живут спокойно и другим не дают.

Милиционеры направляются дальше по залу, кое-где переступая через ноги спящих пассажиров. Некоторые из них бродячего вида. Но этот контингент, населяющий вокзал, привычный, мало интересует их, и потому могут спать спокойно.

Ночь прохладная. Город в огнях. Но на душе человека, вышедшего на улицу, одиноко и тоскливо. Мужчина поёживается, осматривается и медленно направляется к Ленинградскому вокзалу.

Прежде чем войти в вокзал, он внимательно посмотрел сквозь стеклянные двери нет ли милиционеров? Вошел. Какое-то время походил по залам, затем, найдя уединённое свободное место, сел на сидение, достал из портфеля старую газету, стал просматривать её,  в который раз. Вскоре, незаметно для себя, уснул, навалясь на сумку боком.

Майск.

1

В сквере Пионеров, что раскинут за кинотеатром Победа, на скамейке лежит человек. Одет он просто, едва ли не по-домашнему: клетчатая рубашка, тёмно-зелёные с лавсановой нитью штаны. У него на ногах домашние тапочки. Можно предположить, что человек прилёг отдохнуть на свежем воздухе, пригретый солнышком, под птичий гомон и шелест листвы. От сладкого сна, в уголке рта нардела слюнка

Идиллия не заслуживала бы особого внимания, если бы порожняя бутылка солнцедара, тоже отдыхающая в тенёчке под скамейкой на зелёной травке. Столь милое соседство, разумеется, не осталось без такового.

По аллее, патрулируя, прогуливались два милиционера. У них тоже было лирическое настроение, и потому один из них сказал, проходя скамейку:

 Пусть спит.

Но у второго служебный долг преобладал над сантиментами, и он выразил несогласие.

 В вытрезвитель надо. Нечего засорять город. Читал постановление горсовета и приказ по отделению: всех пьяных отправлять в медвытрезвитель.

 Читал,  со вздохом ответил его товарищ, пытаясь, видимо, этим выразить свое либеральное отношение к тем пьяницам, что умеют наслаждать природой, не нарушая её прелести и общественного покоя. Но он был в подчиненных.

 Дуй в Победу! Звони, пусть приезжают,  приказал старший сержант, что младшему пришлось выполнить, подчиняясь не только приказу, но и вместе с ним всем важным инструктивным предписаниям.

Вскоре у воротец сквера, со стороны улицы Олега Кошевого, остановился медвытрезвительский воронок. Два сержанта, прагматик и либерал, объединенные общей задачей и долгом, подхватили спящего на лавке человека под руки и поволокли к машине.

Мужчина, проснувшись, запротестовал, от испуга, видимо, заикаясь.

 Ребята!.. С-сынки!.. З-зачем? Я рядом живу. Я, я сам у-уйду. Я только подышать в-вышел.

 Идём, идём, там подышишь.

 С-сынки, да вот мои окна. В-вон, поди, моя бабка смотрит

 И любуется, как её муженька под белы ручки волокут.

 Да я ж н-не пьяный!

 Ага бутылку солнцедара залудил и трезвёхонький. Ха!

У машины их встретил старший сержант, водитель воронка. Чернявый, с татарской наследственностью на лице, резким взглядом в слегка раскосых глазах.

Старший сержант, встречая клиента, заговорил с ласковой грубоватостью:

 Ах ты мой трезвенник остекленевший.  Подхватил мужчину, помогая коллегам, и вместе они стали заталкивать его по ступенькам в будку.  Лезь, лезь, скатина! Поерепенься тут, не то, как дам по кумполу, в раз похмелка выскочит.

Такая острастка сержантам понравилась, и они рассмеялись.

 Да не пьян-ный я!  с плачем прокричал человек, но за ним захлопнулась дверь воронка.

Мужчина со слезами на глазах прошёл ближе к решётке, к кабине водителя. Правую руку завел под рубашку и держал её на груди, морщась от неприятного в ней покалывания, жжения в области сердца.

Скрипнул запор. За будкой послышались шутки милиционеров.

 Трезвенник, в душу мать! Ха-ха!  смеялись они, удовлетворённые своей работой.  Ну, ладно, пока. Если что, звоните, прискочим. У нас счас пусто, всех принимаем.

 Годится, Саша, позвоним.

Машина тронулась. Водитель ехал, ничуть не беспокоясь о пассажире, на ухабах и неровностях скорость не снижал и тормозил так, как если бы в кузове вёз дрова. И от такой болтанки в будке, человек из последних сил держался за прутья на окошечке, чтобы не дать разрастись огню в груди, всё более усиливающемуся.

Воронок остановился в ограде медвытрезвителя. Старший сержант, выскочив из кабины, открыл дверь будки и спросил:

 Ну чё, мужик, сам выйдешь или мне за тобой лести?