Неожиданно пошёл мелкий моросящий дождик. Когда выезжали из села, погода была прекрасная и дождя ничто не предвещало. Вначале он не причинял нам особых проблем, но чем выше мы поднимались, тем он становился более назойливым и неприятным. Штормовки уже начинали пропускать сырость. Поклажа от накопленной влаги тоже становилась тяжелее. Кроме того, мы шли ведь не по равнине, а в подъём и эта тяжесть увеличивалась с каждым пройденным метром. Собачки, уже набегавшиеся вдоволь по высокой траве, теперь смирно трусили рядом, постоянно отряхиваясь от воды, спадающей с травы, особенно с папоротника, который, как губка, накапливал дождевые капли, а потом обливал любого, кто зацепит его.
Ничего, парни, осталось немного, подбадривал всех Ермолин, шагавший впереди по едва заметной тропинке. Мне нелегко давались оставшиеся метры, но я бодрился, не показывал своей усталости. Мои друзья, тоже натужно пыхтя и часто подкидывая повыше на плечи сползающие рюкзаки, шли следом, не отставая. Каждые полчаса начальник участка давал команду на небольшой привал. Полуторатысячная высота над уровнем моря уже давала о себе знать. Дышалось тяжело. Десять минут едва хватало для того, чтобы восстановить дыхание. После этого я мог лишь подумать о сигарете, но курить не хотел одолевал кашель с непривычки. На эти ничтожные километры, как мы о них думали вначале, нам пришлось потратить более трёх часов времени. Усталые и насквозь промокшие, мы наконец вышли на вершину горы. Ещё на подходе к ней стало заметно светлее, чаще появлялись небольшие поляны с зарослями черёмухи, алтайской дикой облепихи, небольшими группками низкорослых берёз и прочей лиственной порослью. Местами путь нам преграждали скальные выходы останцы. С солнечной стороны они были гладкие, а с северной стороны покрыты мхом. Папоротник остался в тёмном лесу. Теперь шагать мешала высокая пожелтевшая трава. Травяные поляны часто сменялись участками почти сплошного покрова белого мха, густо поросшего черничником, который, в свою очередь, был буквально усыпан крупными чёрно-сизыми ягодами.
Самое неожиданное, что нас поразило наверху, это то, что вместо капель дождя пролетали снежинки, а поверх мха и черничника лежал снежок. Это в начале-то сентября?! Почувствовалась сразу совсем не летняя прохлада промокшую одежду мигом продуло разгулявшимся ветерком.
Нам открылось узкое плато, прямо простиравшееся вдаль, зажатое вдоль склонов негустым хвойным лесом, в основном ельником, но кое-где виднелись густые разлапистые кроны кедров. Шириной оно было, на мой взгляд, не более трёхсот или четырёхсот метров. На кромке южного склона, прислонившись к невысокой покатой замшелой скале, расположился лагерь добытчиков лекарственного сырья. Брезентовая, видавшая виды палатка, рядом сколоченный из подсобного материала небольшой столик с двумя скамеечками. Чуть поодаль нещадно дымил костёр, над ним на длинной жердине парил ведёрный котелок. Вот и весь нехитрый вид этого лагеря. Возле костра, засунув руки в карманы брюк, в штормовке поверх телогрейки и с накинутым капюшоном стоял коренастый, густо заросший бородою и куривший трубку мужчина лет сорока, пожалуй. Второй значительно моложе, в противоэнцефалитной куртке защитного цвета поверх свитера, также с накинутым капюшоном. Выглядел он немного смешно в своих широких клетчатых брюках и каких-то штиблетах, вроде кроссовок, на фоне заснеженного пейзажа. Это были двое мужичков из упомянутой артели. Третий где-то отсутствовал.
Начальник участка познакомил нас с постояльцами этого лагеря: бородатого звали Сергеем, он приехал на заработки из Турочака; тот, что моложе, назвался Лёшей он местный, из Бийки. Третьего из них Жоры на стане не было. Как сказали напарники, ушёл добыть дичи на пропитание; он из соседнего района. Все они были людьми бывалыми, зарабатывали себе на жизнь тем, что подряжались на любые сезонные работы в местных промышленных хозяйствах, кочуя из района в район.
За чаем Ермолин рассказал вкратце об основах этого промысла и, распрощавшись, вместе с Пашей отправился в обратный путь. Подкрепившись слегка, мы принялись за обустройство своего жилища: натянули палатку, натаскали лапника на подстилку, разобрали вещи. Внесли свою лепту и в заготовку дров на костёр. Игорь добровольно взял на себя роль повара уже чистил картошку. Я отправился за водой, родник находился метрах в пятидесяти на склоне у подножия скалы. Пока ходил, успел наесться черники последний раз я так много видел этой ягоды в Заполярье, когда однажды мне с двумя моими сослуживцами во время самоволки взбрело в голову сходить на сопки. Володя о чём-то заинтересованно расспрашивал «бывалых», а бородатый Сергей хрипатым голосом что-то рассказывал. Выпавший снежок слегка расстроил планы артельщиков, отбив желание ковырять в промозглую погоду сырой холодный дёрн, поэтому они праздно провели сегодня время, греясь у костра.
К концу дня успели сделать все необходимые приготовления. Подсушили у костра одежду. Плотно поужинав супом, стали готовиться ко сну. После тяжёлого подъёма, укутавшись в спальники и постелив ещё поверх телогрейки, согрелись наконец. Наши собаки, не привычные к ночёвкам под открытым небом и ещё хорошо помнившие в недалёком прошлом городской домашний комфорт, не пожелали устроиться где-то под кустом. Все трое посчитали, что им будет гораздо уютнее спать рядом с хозяевами, и дружно начали устраиваться в палатке. Никто из людей не возразил. Каждый, вероятно, принимал в расчёт, что так будет теплее. Лада забралась в самую глубь палатки, улеглась к своему кормильцу. Аза выбрала место у входа, согревая бок своему хозяину, то есть мне. Дед оказался в серёдке, но вот его верный Буран почему-то решил согревать не самого хозяина, а всей своей немалой массой навалился на мои ноги. Я было вначале удивился, затем порадовался такому обстоятельству от собак исходило приятное тепло. Но меня ждала впереди одна неприятность, о которой я пока не догадывался. Друзья уже спали, слегка похрапывая, я им искренне позавидовал. Мне же что-то не спалось. В мыслях я прокручивал все события, произошедшие со мной за неделю, начиная от сборов в дорогу и заканчивая нынешним днём. Впечатлений накопилось немало. Меня немного раздражало такое состояние чувствовал в себе усталость и понимал, что важней было бы уснуть. Но сон не приходил. Наоборот, я был возбуждён. Посчитал причиной этому стресс из-за перемены мест, свою чрезмерную чувствительность и так далее. Порывался встать, выйти из палатки, посмотреть на небо, узнать, какое оно здесь, на полуторакилометровой высоте. Это могло успокоить меня. Но не хотелось расставаться с теплом. Какое-то время лежал, не шевелясь, пока не почувствовал, что ноги стали затекать под тяжестью Бурана. Решил сменить позу. Вот тут и возникла проблема: холёный московский пёс-аристократ вдруг зарычал недовольно на мою попытку пошевелиться. После очередной попытки Буран ещё грознее зарычал и даже попробовал укусить. Сквозь толстый спальник ему это не удалось, но я на какое-то время снова замер. У меня тоже начала закипать внутри злость, и в то же время стало смешно от такой комичной ситуации. Прикрикнув на пса, я всё-таки осторожно вытянул из-под него ноги. Он вновь прижался ко мне. Но моим ногам было уже легче.
Утром я спал дольше всех.
5
На другой день после завтрака самый молодой из мужицкой артели, Лёша, охотно показал нам воочию, что представляет собой маралий корень и как его добывать. В последующие дни погода раздобрилась, выглянуло солнышко. Настроение соответствовало погоде. Далеко от лагеря уходить не пришлось высокие крепкие стебли этого растения встречались повсюду. Через день-два работы мы наловчились, и дело заспорилось. Такой образ жизни мне уже был привычен засыпал теперь быстро. На третий день у нас с Бураном отношения наладились как-то сами собой, мы приспособились спать без помех друг для друга. Почему пёс не признавал своего хозяина, было непонятно. Дед слегка ревновал его ко мне, ворчал незлобно, но с укором в адрес обоих.