"о святый Пантелеимоне поспъши охъ мнъ убогу поже гръшноу".
Паремейник начали переписывать 17 декабря 1312 года. Возможно, с тяжёлым зимним периодом, когда недостаток тепла и солнечного света приходится возмещать чем-то другим, связаны жалобы переписчика на здоровье на 22-м листе:
"охь мнъ лихаго сего попирия голова мя болить и роука ся тепеть".
На 43-м листе есть запись, которую многие сочли бы неприличной:
"У, побьзди боля Лука, навониле мъ[не] издбу".
Великий пост в 1313 году пришёлся на период с 26 февраля по 14 апреля. Ближе к концу Четыредесятницы на 115 листе появилась запись:
"състи позаоутрыкати хотя пос(ть)".
Закончили переписывать Паремейник 17 мая 1313 года. По этому поводу Козьма Попович сделал следующую запись:
"а псалъ козма дьякъ поповиць грабящима рукама, клеветливым языком, обидливыма очима. а где будеть измятено испровяче чтете, а не исправите, то вы на свою душу".
Самоиронии у дьяка-переписчика хватило бы на дюжину обычных людей!
13 июня того же года отец с сыном начали переписывать Пролог на сентябрь февраль, сборник сокращённых житий святых и изречений знаменитых богословов, собранных по дням года. Эту работу они делали для псковского Климентьевского монастыря.
Летом трудиться оказалось не менее тяжело, чем зимой, так что на вскоре на 17 листе появилась запись:
"святыи христову мученице климянте поспеши рабу своему козме".
А 39-й лист украсила следующая жалоба:
"охъ охъ голова мя болить не могу писати а уже нощь лязмы спати".
На последующих листах встречаются обращения к Кузьме и Демьяну, а также к святому Клименту за помощью. Но пересписчик не забывал и о вполне земных делах. Так нижнее поле 76-го листа украшает запись:
"мне меду сего игумена сего Михаила горьского зануди [далее строка обрезана]".
А на следующем листе Козьма Попович сокрушается:
"како ми не обьъстися коли поставять кисель съ молокомь".
Уже ближе к концу книги встречается довольно странная запись на 166-м листе:
"не тычь же въ бокъ не лазь же в трехъ что ть сепакъ написах".
На 20-м листе есть такая запись:
"Богъ дай съдоровие к сему богатию что, кунъ то все въ калите что пъртъ то все на собе удави ся убожие смотря на мене".
По мнению филологов, это трёхстрочное стихотворение, ходившее в народе и высмеивавшее тех, кто говорил, что между богатым и бедным мало разницы. Его можно перевести на современный русский язык приблизительно так:
"Бог, дай здоровья такому [моему] богатству: все мои деньги в кошельке [в заначке на чёрный день ничего нет], вся моя одежда на мне. [Само] Убожество может удавиться от зависти, глядя на меня".
Закончил эту книгу Козьма Попович следующими словами:
"а псалъ козма поповиць. а чи буду кде помялъ ся въ своей грубости и пьяньстве. отци и братия исправяче чтете и бога деля а мене не кленете аминь".
Всего же в Прологе обнаружено 15 его пометок на нижних полях.
Последней книгой, в которой замечены записи Козьмы Поповича на нижних полях страниц, был Пролог на март август, переписанный в 1330 году. Возможно, дьяк повзрослел и стал серьёзнее: в этой книге имеется только четыре его приписки. Заканчивается же книга так:
"а писано многогрешною роукою Андрея попъ микулиньскыи и сынъ его козмa три месяци къ стомоу въздвижению на княжь дворъ аминъ".
Как сложилась дальнейшая жизнь Козьмы Поповича историкам не известно. Псковская республика в начале XIV века была довольно сильным государственным образованием, что позволило ей выйти из-под влияния Великого Новгорода. Возможно, "меньшим людям" Пскова в тот исторический период жилось не так уж плохо. Но уже в 1352 году в Псков пришла "Чёрная смерть", так что Козьма Попович, если вдруг дожил до этого жуткого события, вряд ли сумел остаться в живых после него
Благословение перед Куликовской битвой
В школьные годы на уроках истории нам рассказывали о том, как летом 1380 года великий князь Дмитрий, позднее прозванный Донским, пришёл к Сергию Радонежскому, а достославный игумен Троицкого монастыря пообещал князю победу над ордынцами и дал своё благословение. Ещё упоминали, что Сергий отправил с князем на битву двоих иноков, Пересвета и Ослябю.
В первом житии Сергия Радонежского, написанном Епифанием Премудрым, про Пересвета и Ослябу не говорится ничего. Наши современные историки более склонны считать, что эти герои Куликовской битвы не имели отношения к Троицкому монастырю, не являлись иноками, а сражались как митрополичьи бояре. Говорят, что в самом раннем списке "Задонщины" Пересвет ни разу не назван "чернецом", а именуется только "брянским боярином". А сражается он "на своём борзом коне, золочёным доспехом сверкая". Как-то странно это для скромного инока. Да и похоронили Пересвета вроде бы как в Москве в Старом Симоновом монастыре, а не в Троицком. Но последний аргумент можно не учитывать, поскольку Сергий Радонежский считал Симонов монастырь отростком Троицкой лавры и всегда останавливался в нём во время приездов в Москву.
Кстати, в тексте "Задонщины" нет ни слова о благословении князя Дмитрия Ивановича игуменом Сергием. А в первом "Житии" об этом говорится так:
"Князем же великим, скипетр Русской земли державшим, был тогда прославленный и непобедимый великий Дмитрий. Он пришёл к святому Сергию, потому что великую веру имел в старца, и спросил его, прикажет ли святой ему против безбожных выступить: ведь он знал, что Сергий муж добродетельный и даром пророческим обладает. Святой же, когда услышал об этом от великого князя, благословил его, молитвой вооружил и сказал: «Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернёшься». Великий же князь ответил: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь Пречистой Богоматери». И, сказав это и получив благословение, ушёл из монастыря, и быстро отправился в путь".
Утверждается, что в 1380 году Епифаний, автор первого "Жития Сергия Радонежского", находился в Троицкой лавре, будучи "уже взрослым, грамотным, опытным книжным писцом и графиком, а также склонным к записям летописного характера наблюдательным человеком", а записи о Сергии начал делать лишь после смерти игумена, с 1392 года. То есть он вроде бы как и очевидец, но вряд ли переписчик мог быть очевидцем встречи великого князя с игуменом. Тем более, что история взаимоотношений князя Дмитрия и Сергия была очень непростой, и посторонние на их встречу вряд ли бы допускались. А уж через двенадцать лет память о событиях минувшего вполне могла дополниться и некими воображаемыми событиями. К тому же текст "Жития" позднее редактировался, и до нас дошёл не самый ранний вариант.
Аполлон Григорьевич Кузьмин, один из виднейших российских историков, доказал, что:
духовником великого князя Дмитрия Ивановича до 1379 года был коломенский священник Митяй, к которому большинство российского духовенства (в том числе и Сергий Радонежский) относилось враждебно;
Сергий Радонежский конфликтовал с великим князем Дмитрием Ивановичем, поскольку поддерживал митрополита Киприана, а тот в Москву в июне 1378 года допущен не был, более того, был ограблен и после краткого заключения в темницу с позором выдворен за пределы княжества. Это побудило Киприана 23 июня 1378 года отлучить от церкви и проклясть великого князя и всех его сторонников;
информация о встрече великого князя Дмитрия Ивановича и игумена Сергия перед Куликовской битвой содержится только в более поздних Софийской первой летописи и Новгородской четвёртой летописи, которые А. Г. Кузьмин датировал 1440-ми годами. В более ранних летописных источниках никаких сведений о благословении князя Дмитрия Сергием нет.