Но пакет осмотрела, конечно. Стандартный конверт, старого образца, советских времен: не длинный, как на Западе (и как стали к началу двадцать первого века использовать у нас), а почти квадратный. Адреса нет, марки тоже. Заклеен.
«Бред какой-то, подумалось, помнится, ей. Двадцать первое столетие на дворе. Какие могут быть бумажные письма?! Все электронные посылают! Или эсэмэски».
Любопытство стало сжигать изнутри но распечатывать конверт в присутствии Верки Кононова не торопилась. Когда покончили с горячим (и со вторым коктейлем), сказала: «Извини, Верунчик, с желудком непорядок, я в туалет»
Только в тесной и неудобной кабинке раскрыла депешу. Получилось неаккуратно, клоками, но что поделаешь.
В конверте оказался сложенный вчетверо листок. А на нем как в детективном, блин, старом фильме наклеены слова и буквы, вырезанные из газеты! Но содержание такое, что Варю бросило одновременно в жар и в холод.
«Я знаю, почему ОНИ погибли. Приходи завтра в 23.00 в церковь в Вешняках».
Слово «ОНИ» вырезано из заголовка, поэтому раза в три больше остального текста.
Совершенно понятно, что оно здесь главное. Они погибли.
Кто подразумевается под словом «они»? О чьей смерти она думала тогда, несмотря на то что минуло почти десять лет? Разумеется, это означало мамочка с папочкой, которые разбились в конце лета 1993 года на машине и с гибелью которых Варя до сих пор не могла примириться. Все время думала: хотя дело давно закрыто, все совсем не так просто с их смертью.
Может, письмо чья-то злая и глупая шутка? Но кому понадобилось столь пошло, мерзко, оскорбительно шутить? Или это странное совпадение, ошибка? Письмо предназначалось не ей, а какому-нибудь бандитскому авторитету? Попало к ней случайно?
Варя вышла из туалета в растерянной задумчивости. Или задумчивой растерянности. Но и тогда при всякой непонятке (как выражались в те времена) она предпочитала не рефлексировать (как изъяснялась ее интеллигентная бабушка) или сопли жевать (как говорили гораздо менее воспитанные сокурсники).
Действие в ее характере традиционно опережало размышление. (За что впоследствии Петренко неоднократно Кононову корил-порицал.)
Вот и сейчас она не планировала и не загадывала, что будет делать. Но тут как раз из кухни выбежал давешний официант. Попытался проскользнуть бочком мимо нее.
В закутке у туалета их из зала видно не было, и Варя, неожиданно для себя, тормознула подавальщика.
А ну, стой!
Тот покорно повиновался. Они оказались лицом к лицу притом Варя, сто семьдесят восемь сантиметров плюс каблуки, смотрела на худенького парнишку-официанта если не сверху вниз, то по меньшей мере вровень. И возрастом он тоже был ей впору: двадцать с небольшим, максимум двадцать пять. А уж ручищи ее и плечи (кандидат в мастера по академической гребле!) смотрелись внушительней, чем у субтильного полового.
Ты мне сейчас письмецо в конверте всучил.
Ну.
Откуда оно у тебя?
Просили передать.
Кто?
Один мужик. Заходил незадолго до вас.
Что за мужик? Ты его знаешь?
Нет. Первый раз видел.
Какой из себя?
Мужчина и мужчина, дернул плечиком официантом.
Ты давай толком рассказывай, ласково молвила девушка, а сама как бы невзначай погладила парня по щеке. Но потом опустила руку ниже, к худенькой шейке, и чуть-чуть ее, вроде бы дружески, прижала. Сколько лет мужику? Из каких краев родом на вид? Какой акцент? Что собой представляет? Бандит, мент, работяга, интеллигент?
Мимо них в направлении удобств проследовали две фифы, сидевшие за соседним столиком. Увидели картинку: мощная дева зажимает в угол официанта фыркнули, хихикнули, скрылись в сортире.
Рассказывай давай толком! поторопила Кононова.
Ну мужик такой, лет тридцати, может, тридцати пяти. Чуть ниже меня. Подавальщик нервно хихикнул. И тебя, значит. Шибздик. Но одет цивильно. Пальто, костюм, галстук. Говорит правильно, без акцента. Интеллигент, похоже. Не бандит, точно.
Может, мент?
Может, и мент. Но в штатском.
И что он сказал?
Попросил передать письмо.
Письмо А кому? Как он объяснил? Как ты понял, что послание мне предназначается? Он фамилию мою сказал?
Сегодня, говорит, зайдет к вам такая девушка. Ну, и тебя описал.
Описал? Как?
Парнишка слегка покраснел.
Большая такая, говорит, мощная молодая девушка. С большой грудью. Краска сделалась гуще. Студентка. Лет двадцати. С подругой.
А если б тут другая мощная оказалась?
Он мне фамилию вашу назвал.
И какая у меня фамилия?
Кононова.
Правильно. Но ты у меня ее не спросил.
Дак я вас опознал, поэтому не сомневался.
И ты вот так невзначай согласился мне письмо передать? А если там споры сибирской язвы?
Тогда, двадцать лет назад, это было чрезвычайно горячей темой. Террористы в Америке их по почте журналистам и политикам рассылали.
Не похож он был ни на какого террориста Скорее
Что?
Вот правильно, на мента смахивал. Взгляд у него был такой острый.
Вот, удовлетворенно вздохнула Варвара, теперь ты, парень, наконец вырулил на путь признательных показаний. И деятельного сотрудничества со следствием.
А вы что, тоже из органов?
Как тебе сказать
Тут из «комнаты отдыха» выползли давешние фифы, снова обстреляли Варю с подавальщиком усмешливыми взглядами и скрылись в зале.
Одно не могу понять протянула Кононова. Зачем ты письмо взял от мужика? Мало ли что в нем? Шантаж, угрозы. Запросто ведь загреметь можешь за соучастие.
А там что на самом деле?
Вот не твоего ума дело. В прокуратуре теперь отвечать будешь.
Ты серьезно?
Немного жалко его стало, и Варя махнула рукой:
Ладно, живи. Но я все равно удивляюсь, почему ты так покорно письмо вызвался передавать.
Он мне денег дал. Двести рублей.
Двадцать один год назад это выглядело изрядной суммой как сейчас две тысячи, наверное.
Тогда это все меняет, усмехнулась Варя. И добавила: Давай кофе нам принеси. И счет.
Когда вернулась к столику, в запале от разговора с половым, на нерве, напустилась на подругу:
Кому ты говорила, что мы сегодня здесь с тобой встречаемся?
От напористого тона Верочка вздрогнула и губки поджала:
Никому. А что?
Варвара поняла, что перегнула палку и примирительно протянула:
Да видишь, какое-то мне странное послание передали. А кто знал, что мы с тобой именно сюда собираемся?
А что в письме-то?
Ой, долго рассказывать. Очень, очень личное. Но не про любовь.
Но я никому не говорила. Мама только знала.
Да, и у меня бабушка.
И еще в ресторане. Я ведь столик заказывала.
И говорила им, что именно со мной придешь?
Нет, конечно.
В том-то и дело.
А тут и официант явился, с кофе и счетом.
В итоге мирные девичьи посиделки оказались подпорченными.
Варя неотступно думала, кому и зачем потребовалось ворошить былое.
Она не могла не признаться себе: прошлое, затянувшееся было тиной забвения, оказалось разбередить чрезвычайно просто. Она снова принялась лить слезы по маме с папой, вспоминать их последние дни, думать, случайна ли гибель.
И, разумеется, назавтра в ночь отправилась, куда ее зазывал неизвестный: к церкви Успения Богородицы в Вешняках.
Два десятилетия назад Варя ездила на «шестерке». Конечно, далеко не иномарка. Но откуда у двадцатилетней студентки деньги на заморский автомобиль!
А на советский подержанный автопром сама заработала, в стройотряде прошлым летом. И водить выучилась и экзамены в ГАИ сдала.
Бабушка вздыхала-кручинилась, а потом ключи от отцовского пустующего гаража дала, где раньше его «Волга» стояла. Ту отцовскую «Волгу» в аварии насмерть покалечили, и она в семью не вернулась, отправилась в металлолом.
Бабуля не раз заводила речь: дескать, давай бокс продадим «новые русские» хорошие деньги обещают. Центр все-таки. Но Варя сопротивлялась изо всех сил: нет, и все тут. И вот пригодился.