Позволь лишь прикоснуться губами
Мне было бы очень стыдно так поступить
Перед кем стыдно?
Вообще стыдно. А перед кем, не знаю. Тогда я бы точно не позволила тебе такого А ты смог бы преодолеть мою стыдливость тем, что схватил бы меня в охапку и совершил то, к чему стремишься и теперь?
В охапку? Через подавление, что ли? Да ты с ума сошла!
Разве ты так не поступал?
Да когда?
Она молчала, поняв, что поломала такую нежную и трогательную игру.
В спальной комнате Гелии ты ведь усыпил меня
Чтобы ты не орала и не привлекла внимания того сборища, ответил он и отодвинулся от неё, ты же сама хотела, даже требовала близости, а я, понимая всю её несвоевременность, всего лишь пошёл тебе навстречу. И всё равно ты кричала, потому что тебе было больно, а препарат был очень слабой дозировки. Не мог же я полностью отключить тебя, чтобы любить куклу
Мог бы и не вспоминать такое она возбуждённо зашептала, пытаясь вернуть его в русло игры, из которой он пытался ускользнуть. Ты был такой большой, и всё было настолько большим, что я боялась я ведь не сразу смогла привыкнуть к тебе а теперь всё в тебе кажется мне шедевральным, необыкновенно-восхитительным. Да так и есть я обожаю тебя, всё в тебе а его особенно в признание, вроде бы, и прозвучавшее с некоторой долей пошловатой непристойности, она вкладывала столько любви и личного творчества, не заморачиваясь поиском подходящих слов, что сама же и пьянела от них, чтобы ты знал, я каждый раз умираю от блаженства, когда ощущаю его в себе, а оживаю после всего со слезами, что всё закончилось и на этот раз
Тут холодно, сказал он вдруг. Давай, я тебя провожу домой. Тебе необходим отдых, и ты уже несколько не такая, какой была несколько месяцев назад. Не стоит нам увлекаться прежними безумствами. Ты меня понимаешь? Иначе это может привести к нежелательным последствиям. Разве Франк не предупреждал тебя об этом?
О чём? она придвинулась к нему и слегка потёрлась головой о его шею.
О соблюдении необходимого режима.
Ты невозможно обидчивый. Помнишь, как в тот день, о котором ты же и напомнил, ты хотел накинуться на Нэиля? Мне стоило немалых усилий, чтобы успокоить его. Он был такой бешеный, когда его задевали И зачем я сама о нём вспомнила? Её губы задрожали. Он прижал её к себе, не желая ссориться из-за игры, вышедшей из-под контроля.
Я закинул бы его на другой берег, на плот к тем тёткам! и он засмеялся. Твой брат даже не подозревал на кого хотел посягнуть!
Дела были уже давние, все раны зарубцевались, все глубинные и травмированные пласты закрылись с неизбежностью, и только песок пляжа перекатывался своими виртуальными песчинками под нею, а она не ощущала его движения и вещественности. На кого теперь обижаться? Если в той истории пострадавшими оказались все. В том числе и неверная Гелия, не умевшая выбрать того, кто был ей по-настоящему дорог, и отстранить другого, кого терзала своей же неспособностью такого выбора.
Почему ты не захотел найти меня после того, как Нэиль тебя прогнал? Почему сразу же забыл обо мне? Ведь ты не узнал меня сразу, когда увидел пару сезонов спустя? Придумал, что я похорошела, и ты не узнал. Не узнал, потому что и в голове не держал. А я все эти тёплые сезоны приходила на тот пляж и ждала тебя смотрела на мост. Но там стоял только Чапос, да и то иногда Или ты любил тогда Гелию? Скажи хотя бы теперь, что я лучше, чем она. Всегда была лучше.
Если бы я понимал это тогда, всё было бы по-другому. И у меня. И у тебя.
Я лучше?
Дай мне обещание, что прямо сейчас ты откроешь мне свою тайну. Хотя эта тайна скоро уже не поместится в твоих платьях он давал понять, что игра в прошлое завершена. Он очнулся и внезапно остыл, как бы устал, лучезарность глаз сменилась обыденным их выражением. Будто она зашла к нему не ко времени, а он всё ещё продолжает обдумывать то, что она и прервала своим непрошенным приходом. Иногда ведь бывало и такое, пока она не выучилась не соваться к нему тогда, когда он её не зовёт. Это же был совсем не тот Рудольф, который когда-то подходил к ней в этой самой реке, предлагая на свой странный манер искреннюю симпатию со скорейшей перспективой её преображения в любовь Но та река давно сменила и обновила свои воды, как и песок полностью поменял расположение всех своих песчинок, а иные из них унесло ветром и водой неведомо куда. Так и лесистые заросли по берегам неисчислимое количество раз отцветали и роняли свои соцветия заодно и с листьями. Всё и давно уже было иное. Она положила руки ему на плечи, хотя ясно видела, что сегодня продолжения любви уже не будет. Она и не собиралась настаивать. Когда успокоится, сам позовёт. Не исключено, что так произойдёт уже завтра к ночи. Для изучения его особенностей времени у неё было достаточно. Только и она согласится не сразу. Чтобы у него тоже возникло раскаяние за свою капризную непредсказуемость. Даже если бы он и хотел, он не смог бы, просмотрев всю планету этим своим волшебным подземным оком, на котором она восседала голыми ягодицами, найти ей замену. Она единственная такая, одна на целую планету
Смеясь, скрывая поднявшуюся из тех самых растревоженных пластов горечь, она ничего так и не сказала ему. Зачем ему её признание в том, что в ней живёт, пусть и не дышит ещё сам по себе, их общий сын? Если и так всё очевидно, а скоро станет очевидно и всем окружающим. Франк сказал ей, что будет мальчик. Рудольф не сможет теперь отказать ей и пойдёт в Храм Надмирного Света. Он же любит, он же не отдаст её на бесчестье
И вот тогда-то и вошла Икринка. Она не увидела ничего, кроме их дурачества и распахнутого платья, когда Нэе пришлось сползти с возвышения кристалла. Рудольф выключил изображение реки. Поверхность стала ярко-синей, как и платье Нэи.
Стоя за закрытой уже панелью входа, Нэя ощутила запоздалый стыд и смятение, будто её уличили в низком постыдном деянии, которому нет прощения. Стены были звуконепроницаемы. Было тихо, но Нэя ясно понимала, что там за закрытой стеной бушует гроза. Никогда она не видела столько ненависти в глазах своей тихой и задумчивой подруги, хотя и отдалившейся от неё, но остающейся ей дорогой и близкой. И кому предназначена была ненависть? Одному Рудольфу или ей тоже?
Если ненависть сильнее жалости приходит беда
Икринка видела только спину Нэи, закрытую платьем, но не надо было быть провидцем, чтобы понять, чем она была развернута к папеньке, каким своим оголённым непотребством. И этот полуседой дядя нахально и любовно сиял глазами и сжимал её узкую ступню, чуть ли не целуя. Нэя хохотала как умалишенная, отражаясь в зеркальной поверхности супер -делового совещательного рабочего стола, в котором и были запрятаны их чудо техно совершенства, мозг их подземелья. А она сидела голой задницей на драгоценной начинке управляющего центра подземного города! Даже Икринка не могла себе представить, что её учительница хороших манер на такое способна. Они могли бы их с Антоном многому научить, этот солидный дядя со своей голозадой и отнюдь не юной тётей. А ведь она и учила: «Позволяй любимому всё»
Вот она тут и позволяла сама. Икринку словно толкнуло в грудь как тогда в детстве, столь чудовищной показалась ей эта сцена, хотя до эпизода из детства она и не дотягивала.
Он весь в её глазах был пропитан каким-то непотребством, и ненависть к нему, избыточная неизбывная окутала заодно и некогда любимую Нэю, которой она поверяла столько интимных тайн. Которая учила её своей диковинной науке жизни, но прощать ей её личного счастья Икринка не могла. И дело было не в Нэе, а в суровом и всеобщем тут отце, отнявшем счастье у того же Олега, но всё позволяющим себе. И дедушка рассказывал ей, как он карал её мать именно за якобы свойственную ей и врождённую порочность, за то, что она своим прекрасным существом вызывала у него, и не только у него, страсть вечно неутолимую. Но вот же позволяет он Нэе, пёстрой как птица джунглей, любое непотребство, ни в чём её не виня, а осыпая дарами и добротой, нежностью, которую и не думает ни от кого скрывать. Почему же с матерью её было не так? И она задыхалась от желания расколоть этот кристалл, осквернённый их играми, отражающий Нэю. Будто разбив отражение, она смогла бы уничтожить его, отца. Навсегда. Как звездолёт, в котором прилетел Антон, обещанный ей матерью, убил мать, ничего не испытавшую в своей короткой жизни, кроме игр в счастье в своём театре и гнёта небожителя.