Родители, я выхожу замуж, мы так решили.
Кто мы? спросила Тамарина мама тихо, почти шепотом.
Расписываемся и будем просить общежитие, сообщила Тамара, разглядывая свое расписание.
А какие условия у у твоего замешкался папа с определением, товарища?
Яков Финкельмон, четко проговорила Тамара. Учтите, я буду менять фамилию.
Эта новость по ужасу перекрыла первую. Мама и папа переглянулись.
Нда-с, вздохнул папа, и чем тебе не нравится фамилия Рогова?
Жена обязана принять фамилию мужа, как мама папину. По закону.
Я была Синицына, неуверенно произнесла мама. У нее усилился тик, брови буквально подпрыгивали.
Рогов посмотрел на часы.
Тамара, сказал он, идем поговорим.
Они прошли вглубь квартиры в кабинет.
За дверью ни звука. Это было совсем ужасно. Тамарина мама в коридоре набрала номер подруги.
Ты помнишь мою девичью фамилию? тихо спросила она.
Гуревич, ответила подруга. А что?
В кабинете что-то упало. Там было нехорошо.
Ничего. Напоминаю, я была Синицына. И положила трубку.
* * *
В загсе, кроме Финкельмонов, были Артур и Лариса как свидетели. Они поставили свои подписи, как и положено, после молодоженов. Только они подошли к Тамаре и Яше с поздравлением, как молодая жена неожиданно сухо сказала:
Спасибо, все свободны, до свидания.
Лариса с цветами за спиной замерла. Артур застыл с протянутой для рукопожатия рукой. Финкельмоны удалились. Лариса так и осталась со своим букетом.
Вот так свадьба, сказала Лариса.
Нормально, сейчас все так женятся, пожал плечами Артур.
Алик, взмолилась Лариса, если мы когда-нибудь поженимся, дай мне слово, что у нас будет нормальная свадьба. Дай мне слово!
Артур пожал плечами. Он вообще не торопился, так много было нового и интересного впереди в жизни. Ему еще надо было получить профессию, найти хорошую работу, жилье, наконец. Вообще сама постановка вопроса его удивила. Слово какое дурацкое «свадьба».
* * *
Летними вечерами на дачном балконе у Артура бывали долгие разговоры с отцом. Савелий Карпович раскладывал домино и всегда выигрывал. Артур задавал вопросы. Однажды спросил про деда, папиного отца, которого он видел только на фотографии.
А когда он умер?
Оказывается, дед умер первого мая в День трудящихся всех стран. Все отдыхали, включая похоронные услуги. Не положено было портить этот день. И второго тоже.
Бабушка, как продукт старого мира, требовала священника, дабы отпеть. Савелий, будучи уже с партбилетом, категорически в этом отказывал.
Правильно, одобрил сын, но ты мог ей объяснить.
Савелий Карпович задумался. С того дня, когда его, партийца с 24-го года, заподозрили в пособничестве троцкисту, он стал иногда задумываться. Ясно, что окопались в святом деле грязные люди, но как с этим быть? Как их распознать?
И что? не унимался сын.
Отец нехотя промямлил:
Зять помог, отыскал расстригу и приволок за шкирку.
И что бабушка?
Что с нее взять. Ты же видел, у нее вся комната была, как иконостас.
Пап, а мама как там появилась?
А Таточка у соседей гуляла на празднике. Там песни пели, хохотали. Ну, я пошел навести порядок.
Навел?
К забору подошел, увидел девушку, подозвал, объяснил ситуацию.
Это была мама? И что она сказала?
На самом деле Тата сказала: «У вас краска на шее, вы перекрасились, зачем?» Понятие «перекраситься» тогда было непростое, оно означало скрытого врага. Савелий сразу обозлился и говорил дальше очень грубо. Первая встреча была ужасной. Потом удалось смягчить. Побрил голову, стал похож на героя Гражданской войны Котовского.
Разыскал по своим каналам, где она живет, принес подарок живого усатого сома. Наладил контакт с Анной Ивановной, смешно рассказал, почему покрасился на спор с другом. И сыграл на мандолине белогвардейский романс «На сопках Маньчжурии». Не «Вихри же враждебные» им петь.
Понравилась девушка, признался он, образованная, красивая, умная.
Артур задал провокационный вопрос:
А ты ей?
Савелий засмеялся:
А куда им было деться, я же им жилье предложил, еду стал приносить.
А бабушка как к тебе относилась?
Уважала. Однажды услышал, когда уже вместе жили, как она на кухне хозяйкам говорила: «Савелий Карпович человек порядочный, как Иисус Христос».
Артур захохотал. Отец неожиданно обиделся:
Ну а что тут такого, я искренне любил Таточку, снабжал продуктами, помогал ее матери с деньгами. Пенсия-то у нее иждивенческая, вообще не деньги.
Артур почувствовал укол совести. Он так и не отдал Бабе Яге давний долг, а уж как она надеялась, как сокрушалась. А он просто не мог нигде подработать.
А почему вы ее зовете Баба Яга? спросил отец.
Артур смутился:
Это Нюта. Глупо, конечно. Но мы между собой.
Не знаю, я слышал, как вы кричали на всю квартиру: «Баба Яга, Баба Яга!» Вообще-то это невежливо.
Это любя. А отчего она такая скрюченная?
Это в тридцать седьмом. Я тогда только место получил. А дело было так.
И Артур услышал историю, в которой и он оказался замешан.
Тогда Савелий Карпович пришел домой взволнованный и горделиво достал из портфеля приглашение. Золотыми буквами по красному фону там было пропечатано: «Приглашение в Кремль на праздничный концерт по случаю двадцатой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции».
Бабушка сразу поспешила на кухню согреть обед. Таточка крутила в руках кремлевское приглашение, думая, чтобы такое надеть, решив, что надо обратиться к соседке, которую тоже звали Таня. Да в том поколении все были Танями.
Артур сидел на трехколесном велосипедике и требовал, чтобы его выпустили в коридор на его большой велотрек. Но ему категорически это запрещали, особенно в вечернее время, когда хозяйки несут из кухни в свои комнаты тарелки с горячим супом. Но в суматохе, связанной с приглашением в Кремль, ему удалось вырулить и торжественно начать свое движение по длиннющему коридору, построенному еще дореволюционным архитектором Шехтелем.
Ехал в сторону кухни и трезвонил в звонок. А из кухни в это время начала свое движение бабушка с тарелкой, до краев наполненной горячим борщом. Из ванной комнаты именно в это время вышел Савелий Карпович, который, между прочим, по своему новому официальному статусу, но благожелательному характеру стал ответственным квартиросъемщиком. С полотенцем через плечо, с мыльницей в руке и без очков по причине умывания он двигался не совсем уверенно.
А из соседней со смирновской комнаты как раз вышли две молодые женщины, оживленно занятые вопросом, в чем обычно ходят в Кремль, это были две Татьяны, мать Артура и ее подружка, но более состоятельная, по каким-то сложным любовным связям пристроенная в Госплан на сытую должность зама завхоза. Тата ее слегка презирала, но дружила.
И вот они все столкнулись в самом узком и совершенно не освещенном месте коммунального коридора именно здесь на стенке висел электрический счетчик, и только от его слабого свечения можно было хоть что-то увидеть в этом стонущем месиве. Больше всех кричала соседняя Татьяна, облитая горячим борщом. Артур просто орал диким голосом.
Когда удалось разобрать эту кучу-малу, оказалось, что под всеми телами тихо стонала Анна Ивановна, бабушка Артура ей повредили спину.
* * *
На следующий день Савелию Карповичу была подана машина эмка, и, благоухая духами «Красная Москва», в симпатичном костюмчике госплановской соседки, Тата выпорхнула из подъезда, подняла голову, помахала Артуру и бабушке, провожающим их с балкона, и они уехали прямо на Красную площадь к рубиновым звездам кремлевских башен.
Анна Ивановна, туго перетянутая вынутым из сундука корсетом, пока они не уехали, хорохорилась не могла же она стать причиной отказа от Кремля. Не то это было место, куда можно было отказаться пойти. Но когда они с Артуром крепко затворили балкон, такая страшная боль пронзила ей спину, что даже на крик сил не осталось. Задохнулась от боли. Артурчик же сел на свой велосипедик и потребовал какао, бабушка называла его «горячий шоколад», топал ножками и настырно требовал, как и полагается трехлетнему любимчику.