Последние слова Холли произнесла с горечью. Только сейчас она осознала свое одиночество.
Почувствовав на себе его взгляд, она подумала, что судья, наверное, удивляется, какая она простодушная для своих лет. Все верно. Из-за своей недальновидности она стала жертвой Бруно Ванелли.
— Расскажите мне о том чемодане, который остался в поезде, — попросил судья. — В нем есть что-нибудь подозрительное?
— Нет, мне просто не хотелось терять свою одежду.
— Там есть что-нибудь, удостоверяющее вашу личность?
— Ничего.
— Почему вы так уверены?
— Из-за дяди Джоша.
— Дядя Джош? Он путешествует с вами?
— Нет, конечно. Он умер.
— Умер, но говорит вам, что брать с собой? — спросил он таким тоном, как будто разговаривает с лунатиком.
— Знаю, это звучит странно.
Вместо ответа судья наполнил бокал и протянул ей. Там оказался коньяк.
— Дайте себе успокоиться, — посоветовал он. — А потом расскажите мне о дяде Джоше.
Холи улыбнулась.
— Много лет назад он отправился в отпуск, и в путешествии кто-то украл его чемодан. Там были документы с его адресом. Когда он приехал домой, то обнаружил, что его дом разграбили. С тех пор в нашей семье никто не кладет в чемодан ничего, указывающего на личность. Бумаги должны быть в сумке, которая при вас.
Холли задохнулась, когда до нее дошел весь идиотизм этого разговора. Она затряслась от смеха. Судья быстро поднялся и забрал у нее бокал.
— Полагаю, это неизбежно, — заметил он. — Если у вас истерика, то лучше дать ей волю и покончить с этим.
Холли вскочила и отвернулась к окну.
— У меня нет истерики, — твердо заявила она.
— Тогда почему вы трясетесь? — спросил он, встав за ее спиной.
— Я…
Судья притянул ее к себе и сложил руки у нее на груди. Это не было объятием, потому что он не повернул ее лицом к себе. Хоть у нее и кружилась голова, она поняла, что он утешает ее без всякого намека на интимность.
— Вы в порядке? — тихо спросил Маттео.
Его дыхание обдавало жаром шею. Холли старалась не обращать внимания, а он, видимо, вообще не думал об этом.
Судья снова усадил ее в кресло и небрежно спросил:
— Полагаю, вас хитростью вовлек в свои игры мужчина?
— Да. Он кинул мне наживку, и я клюнула. Не знаю, что точно произошло. Возможно, его поймали, и ему удалось взвалить вину на меня.
— Спасая себя, принес вас в жертву?
— Да, думаю, он так и сделал.
— Приятно узнать, что вы способны мыслить реалистично.
— После всего случившегося мне только и остается, что быть реалисткой.
Судья снова подошел к окну, несколько минут молчал, а потом произнес:
— Полагаю, Анна рассказала вам о моей жене.
— Она только упомянула, что синьора Фаллуччи погибла при крушении поезда и что Лиза тоже была ранена. Сама Лиза рассказала мне, что ее мать была англичанкой. Наверное, она уцепилась за меня именно поэтому.
— Верно. Мне тоже так показалось, когда я вошел в купе. Я увидел на лице Лизы то, чего я не видел несколько месяцев. Она была довольна, почти счастлива. Думаю, тогда я и принял решение.
— Решили заполучить меня любой ценой? Даже если придется ради этого обманывать полицию?
— Вы очень цинично выразились.
— А как еще можно сказать?
— Вам нужна была моя помощь, как и мне ваша, и мы решили помочь друг другу.
— А разве я что-нибудь решала?
— Простите меня, если я действовал слишком поспешно. Очевидно, мне нужно было представить вас полиции и подождать, пока вы выберете между нами.
Холли не смогла сдержать улыбку.
— На самом деле никто из нас не принимал решения. Это сделала Лиза. А я уступил ее желаниям. К тому же, чтобы спасти вас от полиции, нужно было действовать очень быстро.
Все верно, но его излишняя самоуверенность вызвала в ней дух противоречия, и Холли с горечью произнесла:
— Как бы там ни было, теперь я ничем не лучше пленницы.
— Вовсе нет. Можете уйти, когда захотите.
— Вы знаете, что не могу. У меня нет ни одежды, ни денег, ни паспорта…
Маттео раскрыл бумажник и протянул ей пачку банкнот.
— Идите, — предложил он. — Я прикажу, чтобы вам открыли двери.
Не прикасаясь к деньгам, Холли попятилась и произнесла с отчаянием:
— Да? И куда мне идти? Вы просто играете со мной, и вам должно быть стыдно.
Холли увидела замешательство на его лице. Он помолчал какое-то время, а затем кивнул: