Следствием студенческой несостоятельности беспутного сына Букина стало устройство на работу в колледж уже двух детей профессоров-историков. Недавние выпускники того же исторического (во всех отношениях) факультета тоже доставляли директору немало хлопот. Но до Букина-младшего им было бесконечно далеко.
Сомнительные успехи молодых историков на педагогическом поприще регулярно становились предметом межкафедрального родительского обсуждения. А в последнее время частым стало упоминание о проблемах с преподавателями литературы, которые сменялись в колледже с поразительной быстротой. Причины текучести кадров среди представителей изящной словесности не обсуждались. Но на данный момент это было и несущественно. Главное сейчас Леночке помочь. Устроили же к Букину двух профессорских детей. А где двое, там и трое. Кстати, и она тоже дочка профессора.
Глубокомысленно заключив: «Бог Троицу любит», Краснов с ходу набрал хорошо знакомый номер. Так вопрос с трудоустройством Леночки был решен.
А та, пока вершилась ее судьба, уже перестала грустить и радовалась обретенной свободе: неторопливо прошлась по магазинам, забрела в парикмахерскую, где в преддверии новой профессиональной деятельности постриглась и покрасила волосы в рыжий цвет. В результате стала выглядеть еще моложе и легкомысленнее.
Дома свекровь радостно сообщила о звонке Виталия Сергеевича с замечательным предложением для невестки: новая работа в колледже, где и зарплата больше, и директор знакомый, и коллектив прекрасный. Правда, начинать работать надо прямо сейчас, чтобы вакантное место не заняли. А диссертация может и подождать.
Удивившись и порадовавшись про себя изворотливости и хитрости профессорского ума, Леночка, разумеется, с восторгом согласилась.
Вот почему сейчас она томилась в ожидании неведомого Букина, и свежеокрашенные рыжие волосы ярким факелом сияли в темноватой приемной. Леночка ерзала на скользком черном диване, отворачивалась от сурового взгляда дородной директорской секретарши и утешала себя мыслями о том, что новая работа станет лишь непродолжительным «транзитным вариантом».
Наконец появился худой усталый Букин. Леночка с радостной улыбкой протянула ему папку с документами, которую тот взял в руки осторожно и неохотно.
Скажите, Елена Алексеевна, сколько лет и где вы преподавали?
Пять лет, в университете, на кафедре зарубежной литературы.
Директор поморщился. С некоторых пор слово «университет» наполнилось для него зловещим, пугающим смыслом. Горькие воспоминания о специфике обучения беспутного сына отозвались в родительском сердце тупой болью. Букин тяжело вздохнул и грустно заключил:
Понятно.
Хотя было совершенно непонятно, как эта девчонка сможет вести занятия на отделении ПТБ у хулиганов-пожарных, в группах, от которых последовательно отказывались все преподаватели.
Отказников-филологов на этот день набралось уже шесть. Зато сын у Букина был один-единственный. Поэтому директор подписал Леночкино заявление и не без некоторого ехидства пожелал ей успехов.
Тут ему некстати вспомнился анекдот о попугае, который любил рассуждать на политические темы. В наказание за свободомыслие хозяин на целый день закрыл его в холодильнике. А поздно вечером, выпуская из плена замерзшую птицу, злобно заметил: «Будешь знать, падла, что такое Сибирь».
Но довольная Леночка, не заметив подвоха, резво застучала каблучками в направлении отдела кадров, ловко лавируя в толпе рослых студентов, высыпавших на перемену. Чей-то жидкий тенорок над самым ухом гнусаво пропел: «Рыжая-рыжая, рыжая-бесстыжая». Леночка не обиделась, напротив, мысленно согласилась с точной оценкой своего нового образа: «В самом деле бесстыжая: проректору по физиономии настучала, дома всех обманула с этим транзитным вариантом. И ведь не стыдно ни капельки!»
Собираясь в колледж на свой первый урок, Леночка надела нелюбимую строгую блузку и единственную длинную юбку, почти до середины колена. Случай был особый, и девушка решила пожертвовать красотой ради обретения преподавательского авторитета.
Колледж не университет. Там другой контингент.
Леночка хорошо помнила страшный рассказ однокурсника Коли Дорохова про его педагогическую практику в ПТУ 21. Там тридцать будущих слесарей на первом же занятии приветствовали студента коллективным корявым матом, а двое тут же затеяли нешуточную драку. Высокий спортивный Дорохов без особого труда раскидал драчунов по разным углам класса, громко стукнул журналом по учительскому столу и заявил:
Я вас., после занятий всех.. на, а сейчас., заткнитесь! Потому что, на уроке, нужно, учителя слушать, а не заниматься!
Группа растерянно умолкла, потрясенная суровой правдой Колиных слов и вескостью приведенных аргументов. А молодой педагог-новатор подчеркнуто вежливо начал урок, обращаясь к оппонентам исключительно на «вы». Зато на перемене дал волю чувствам и словам. Таких виртуозных ругательств ребята не слышали ни от кого и никогда. Они восторженно внимали изысканным филологическим матерным руладам и, судя по напряженным и сосредоточенным лицам, пытались запомнить хотя бы малую часть сказанного (чтобы потом с гордостью воспроизвести в кругу друзей).
На следующем уроке практикант опять поразил всех отстраненной вежливостью и серьезностью поведения. В результате его подопечные, охотно приняв предложенные «правила игры», постепенно вошли в рабочий ритм учебного процесса. Дорохова ребята полюбили настолько, что после окончания его практики написали директору училища коллективное письмо-просьбу о том, чтобы занятия и дальше продолжал вести студент.
Поэтому Леночка настроилась на непростую встречу с юными огнеборцами, но со свойственным ей легкомыслием заранее радовалась грядущим ярким впечатлениям. Поэтому появилась в колледже с безмятежным лицом и обычной веселой улыбкой.
Новые коллеги смотрели на лучезарную Леночку с интересом и нескрываемым сочувствием, а преподаватель немецкого языка Ирина Сергеевна даже зачем-то ее перекрестила. При этом глаза пожилой женщины подозрительно заблестели.
Вскоре в недрах коридора задребезжал звонок, возвещая о неизбежном начале учебного процесса. Леночка поспешила на занятия. Она честно (но тщетно) пыталась ощутить себя опытным педагогом Еленой Алексеевной. Однако этот зыбкий и неопределенный образ безвозвратно канул куда-то в глубину глубин ее мятущейся памяти.
В душной и грязной аудитории двадцать пять студентов первого курса толкались, плевались жеваной бумагой из самодельных трубочек и отчаянно орали. Двадцать шестой молча писал на доске крупными буквами неприличное слово.
«Красивый почерк», отметила про себя Леночка. Собравшись с духом, она громко поздоровалась с группой и, пользуясь минутой внезапной настороженной тишины, участливо обратилась к двадцать шестому:
Молодой человек! Вы напрасно расписываетесь на доске. Она нам сейчас понадобится. Да и фамилия у вас неблагозвучная. Смеяться же будут!
И они засмеялись. Захохотали. Завизжали. Все двадцать пять человек. А багровый двадцать шестой, что-то злобно бурча, поплелся в конец аудитории и плюхнулся за последний стол.
Когда смех утих, Леночка представилась и начала знакомство с группой. Тут ей опять пришлось сделать над собой усилие, так как на каждую названную фамилию охотно откликалось сразу несколько человек. Оппоненты отчаянно спорили между собой, а их товарищи так же шумно радовались замешательству молодого педагога.