Если в ходе вашего разговора, тебе удастся убедить урусса принять правильное решение, то ты можешь быть уверен, хан умеет быть благодарным.
Прикрыв дверь и распрощавшись с хорезмийцем, иду по узкому коридору к лестнице, размышляя на ходу:
«Видать, исход переговоров очень важен для посла, раз он готов просить о содействии первого встречного. А мне, мне-то что делать? Убеждать за предательство, я, конечно, не буду. Вопрос в другом. Соваться вообще в это дело или нет? С одной стороны, как русский человек, я обязан предупредить князя о том, чем все закончится, а с другой, торчать здесь до старости нет ни малейшего желания».
Задумавшись, чуть не сталкиваюсь с внезапно вывалившимся из-за угла боярином. Он глядит на меня снизу-вверх и недовольно бурчит.
Аккуратнее, святой отец, а то зашибу ненароком.
И смех, и грех, право! Я здесь выше всех минимум на полголовы, и злобно зыкающий на меня бородатый гном вызывает у меня ассоциацию лишь с фэнтези Толкиена. В другое время, я бы непременно рассмеялся, но сейчас мне точно не до смеха.
Отступаю в сторону и извиняюсь.
Прости, боярин. Заплутал.
Княжий воевода, видимо с правилами вежливости не знаком, потому что не только не извиняется, но даже пропускать меня не собирается. На его заросшем лице появляется подозрительное выражение.
Заплутал, говоришь. Уж больно у тебя все случайности вовремя, латинянин. На ханского посла ненароком напоролся, а сейчас вот, стоило князю послать за тобой и вот на тебе. Ты уже здесь и искать не надо.
На месте боярина, мне может тоже собственная личность показалась бы подозрительной, но сейчас, чувствую, такие разговоры надо пресекать на корню.
Вы что, боярин, меня в чем-то подозреваете? В чем, говорите прямо!
От моего напора тот смутился.
Да нет, отступив к стене, он освободил проход, князь тебя видеть желает. Следуй за мной, провожу.
Развернувшись, воевода двинулся по коридору, не минуты не сомневаясь, что я иду следом. Поднимаемся на второй этаж, проходим по открытой арочной галерее и, наконец, боярин, поглядев по сторонам, открывает передо мной дверь.
«Они что, шифруются?» С этой мыслью захожу в просторную горницу, и слышу, как тут же, за моей спиной хлопает дверное полотно. Стоящий спиной ко мне князь, разворачивается и резко подходит вплотную.
Почему христианский священник заодно с язычниками? Его взгляд вцепляется мне в лицо, требуя честного ответа.
В этом плане мне скрывать нечего.
Нет никакого сговора, выдерживаю его взгляд не отводя глаз, это чистая случайность, как я уже и говорил.
Не найдя подтверждения своим подозрениям, Ярослав снижает нажим.
Тогда, зачем ты здесь? Чего хочет от меня папа римский?
На этот счет у меня уже готова легенда. Говорю много общих слов об объединении церквей и совместной борьбе с язычеством. Много воды и никакой конкретики.
Князь с боярином слушают мою болтовню, но видно, что заботит их совершенно другое. Терпеливо дождавшись окончания моей речи, и покивав, мол да-да-да все это может быть, но совершенно неинтересно и неважно, Ярослав задает вопрос о том, что его действительно волнует.
Ты хоть и христианин, но у монголов вроде как свой. Что можешь о них сказать, доверять им можно?
Как ни ждал я чего-то подобного, как ни готовился, а все-равно вопрос застал меня врасплох. Задача! Какую позицию мне занять, так мною и не решена, поэтому, в первую очередь, мысленно убеждаю невидимого и всемогущего старца:
«Меня спрашивают, я не могу не ответить. Это мое личное мнение, а никакое ни вмешательство. Просто говорю, что думаю и все».
Видимо рожа у меня в этот момент довольно стремная, потому что князь с недоумением переспрашивает.
Что с тобой, латинянин? Занедужил что ли?
Беру себя в руки и отвечаю четко и уверенно.
Доверять словам монгольского хана я вам не советую. Обманут.
Теперь настал черед князя слегка онеметь. К такому ответу ни он, ни его воевода не были готовы. Дмитро Ейкович даже пораженно крякнул.
Чем же монголы тебе насолили, что ты их так кроешь.
Отрицательно качаю головой.
Ничем. Вы спросили я честно ответил, зачем мне врать.
Не сводя с меня внимательного взгляда, Ярослав огладил свою стриженную бороду.
А в чем, по-твоему, обманут. Я не стану Великим князем Владимирским?
Еще не оценив подвоха, говорю, не задумываясь.
Станешь.
В глазах князя промелькнуло удовлетворение.
Тогда не пойму, в чем обман?
Вот теперь пришлось призадуматься мне:
«А, действительно, в чем? Что Батый ему обещал: Владимирский стол, общие для всей империи Чингиз-хана права и обязанности. А взамен что? Полное подчинение монгольскому хану, дань и участие в войнах империи. Странно, что Ярослав этого не понимает».
Князь и боярин по-прежнему смотрят на меня в ожидании ответа, и я пытаюсь расставить точки на и.
Вы не будете самостоятельны, за правом на стол все князья будут ездить в Орду и вымаливать у хана свою вотчину на коленях. Тех, кто не захочет, казнят, а города, что не примут власть татарскую, подвергнутся разграблению. Несколько столетий Русь будет страдать под гнетом ордынских ханов.
Моя речь произвела впечатление, но не совсем то, на которое я рассчитывал. Ярослав наморщил лоб, словно силясь понять сказанное.
Подожди, латинянин, ты кого Русью назвал?
Делаю непонимающее лицо.
Как кого! Обвожу рукой вокруг. Всех! Киевлян, владимирцев, рязанцев, да всех людей русских.
На лице князя появляется подобие усмешки.
Вы там в Риме своем совсем в делах наших ничего не смыслите. Он повернулся к боярину. Ты слышал, Дмитро Ейкович?! Киевляне, рязанцы
Они лыбятся, друг на друга, а я никак не могу понять в чем закавыка, пока Ярослав не объясняет.
Я это Русь! Братья мои Русь! Все князья, что от Рюрика пошли, да бояре родовитые тоже Русь, а киевляне, владимирцы, это шелупонь местная. Кто их разберет кто они. Поляне, древляне, вятичи, а может и угры, и меря. Ты что, меня с ними равняешь? В голосе князя послышалась неприкрытая угроза.
Вот теперь я в полном замешательстве и в голове настоящий кавардак.
«Это как же понимать? Князь киевский себя с городом Киевом никак не связывает. Его послушать, так он даже с каким-то презрением говорит о горожанах».
Я тебе так скажу, латинянин. Ярослав направил на меня указательный палец. У городов и так сейчас столько воли развелось, что сладу с ними не стало. Если татарва их пощиплет как следует, то я совсем не против, может поумнеют, и к княжеской власти у них почтения прибавится. Поймут, наконец, за кем сила, и кто их защитить сможет. А то, чуть что, сразу вой поднимают. Не по старине судишь, не по праву берешь, а как до дела дойдет, так сразу в сторону это дела княжеские, нас не касаются.
После этого монолога, мне уже начинает казаться, что я вообще ничего не понимаю. Осторожненько так, пытаюсь прояснить картину.
Вы что же, князь, готовы отдать верховную власть монгольскому хану и преклонить перед ним колени?
Тот, зыркнув на меня исподлобья, рубит словно в сердцах.
Какая разница! Перед братом шею гнуть лучше, что ли?! Одно название старший, а куда ни глянь, каждый князь творит, что захочет. Будет у меня опора на монгол, я на всей земле русской быстро железный порядок наведу.
Они же вас данью позорной обложат! Хватаюсь я за последнюю соломинку и слышу из-за спины расчетливые слова боярина.
Десятина это по-божески. За порядок, так и не жалко.
Чувствую, эти двое уже все решили, но я не хочу в это верить и упираюсь с упрямством обреченного.
Неужто, князь, против родного брата пойдешь. Вместе с иноверцами степными землю русскую зорить. Не по-божески это, нехорошо.
Лицо Ярослава скривилось от злости.
Ты поучи меня еще, латинянин, живо в поруби окажешься. Его кулаки сжались от ярости. Как меня лишать жены и вотчины отцовской, так это по-братски. Сослать сюда, на окраину, чтобы не мешался, это по-братски. Когда на Липице стояли, то может и были братьями, а опосля Юрий меня предал. Он с Константином договорился, и они оба на меня всех собак повесили, в смуте и во всех грехах обвинили. Не брат он мне более!