Когда оформлялись в гостинице, рядом со стойкой сидел парнишка из «белых» русских, возчик, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. Он сразу привлек мое внимание, и я несколько раз пытался заговорить с ним. Однако он лишь закатывал глаза, показывал пальцем на сидевшего за стойкой старика в очках для чтения и лопотавшего на своем шаньдунском диалекте с густым цзяодунским выговором. «Я с ним понимать, с тобой не понимать», говорил парнишка. Я понял его, засмеялся и отстал.
Шаньдунцев в Харбине очень много: от хозяев крупных торговых компаний и до мелких лоточников куда ни глянь, одни шаньдунцы. Почти все они немного говорят на ломаном русском своего рода пиджине и могут общаться с иммигрантами, которых здесь столько, что часто слышится русская речь и есть даже фонетические заимствования например, хлеб называют «леба». Китайцы обычно говорят на русском, не слишком заботясь о произношении или правилах грамматики, главное, чтобы собеседник «понимать». Я вдруг подумал, что в общении между людьми не обойтись без диалога, значит, при общении с иностранцами не обойтись без иностранного языка. Но язык такая странная штуковина Человеку надо потратить огромные усилия, чтобы в совершенстве овладеть им; этому надо посвятить всю жизнь, и то не будешь знать всего. Однако если ставить цель просто общаться на обычном уровне, то, похоже, это очень просто. Один живший в Италии посол Гоминьдана знал по-итальянски только одно слово: «это», и его было достаточно, чтобы объясняться с итальянской прислугой. Если окно открыто, он говорит: «Это!» и указывает на него; прислуга тут же закрывает окно. А если окно закрыто, а Его превосходительство господин Посол произносит: «Это!» прислуга немедленно окно открывает. Ведь никакого третьего варианта нет, и слова «это» вполне достаточно для понимания ситуации; во сто крат проще, чем буддийские заклинания!
Что-то я отвлекся, вернемся лучше в Харбин.
Отдохнув в гостинице, мы выбрались в город и занялись покупками в дорогу. Это было совсем не трудно. На большой улице было множество лавок, где торговали «белые» русские: достаточно войти, объяснить, что нужно, и тут же тебе нагрузят полную корзину продуктов. Главное это несколько больших «леба», каждый по семь-восемь фунтов, а в придачу пара колбас, почти таких же больших и толстых, пять фунтов сыра и сливочного масла и в добавок несколько банок консервов. Всего фунтов сорок-пятьдесят, пожалуй, хватит на те восемь-девять дней, которые мы будем ехать по Сибири. Вообще-то в поезде должен быть вагон-ресторан. Однако, насколько нам известно, еда там очень дорогая, и к тому же принимают только американские доллары. Понятно, чем при этом руководствуются: СССР государство диктатуры пролетариата, «надо все время помнить о классовой борьбе». На иностранцев обычно смотрят как на буржуазию, враждебную рабочим: при каждом удобном случае с ней надо «бороться». Высокие цены в вагоне-ресторане не что иное, как форма борьбы. Вот только мы «буржуазия» с совсем тощим кошельком, нам просто неоткуда взять столько долларов. Поэтому мы и пришли в харбинскую лавку «белых» русских.
Кроме продуктовых лавок по обеим сторонам широкой улицы в подвальчиках больших домов располагалось много-много ресторанов, и хозяева везде «белые» русские. Хозяйки, как правило, полные, высокие, крупные, в кипенных халатах, словно великанши. Обслуживают радушно и очень хорошо. Еда вкусная и дешевая. Я еще в Бэйпине был наслышан о замечательной русской кухне, но попробовать не доводилось. Никак не думал, что приеду в Харбин, а тут русская еда на каждом шагу, в обычных неприглядных подвальчиках как по заказу! Мы ели борщ, коровий хвост, говяжий язык, свиную отбивную, бифштекс сами блюда не то чтобы изысканные, но хозяин русский, повар тоже русский, так что можно быть уверенным, что это действительно русская национальная кухня. Кажется, в Харбине мы ни разу не ели в гостинице.
Когда темнело, мы выходили прогуляться по городу. Улицы были вымощены в основном битым камнем очень широкие, длинные, сквозь тусклый свет снуют людские тени. Мальчики-подростки из «белых» русских как тот, которого мы видели в гостинице, на пролетках развозят клиентов и товары. Повозки очень большие, лошади тоже огромные. Фигурки мальчиков крохотные там, высоко на козлах, словно на крышах домов; сильный контраст в размерах. Но юные возчики сидят очень уверенно, с довольным видом щелкают кнутом, лошади мчатся во весь опор, копыта стучат по камню, искры летят, как рой светлячков. Прибавьте к этому грохот повозки и конское ржание и вообразите, как все это уносится вдаль и постепенно затихает, образуя одно целое из шума и света. Нам, приезжим, это все было ново и необычно, очень привлекало и нравилось.
Вот что за место этот Харбин.
Любой, кто бывал в Харбине хоть раз, наверняка ходил на реку Сунхуацзян. Мы решили не отставать. Стояла ранняя осень, совсем не жаркая. Нас было несколько человек, мы наняли лодку и поплыли по реке точно листик с дерева заскользил по безбрежному простору. Вдали, словно радуга без красок, через реку перекинулся железный мост. Поверхность воды была в это время спокойная, без волн. Гуляющие, как стайки рыбок, двигались тут и там, со всех сторон доносились голоса. Мы все были в радостном возбуждении, смеялись, переговаривались.
Присмотревшись к двум мальчикам из «белых» русских, которые управляли нашей лодкой, мы были потрясены тот, что сидел на веслах, был слеп, а другой, зрячий, рулил, направляя движение лодочки. Нам захотелось разузнать их историю, но мешало уже известное «не понимать», так что пришлось самим угадывать. Собственно, все было и так понятно. Семья этого слепого мальчика бедна. Отец и мать если, конечно, они есть, отдали своего нежно любимого ребенка работать гребцом на лодке ради пропитания. Река широка, вода глубока, опасность подстерегает со всех сторон, и зрячему надо все время быть настороже, что уж тут говорить о слепом! А мальчик ничего этого не видит и поэтому думает только о веслах, которые сжимает в руках, он доволен, улыбается
Не могу передать, что творилось у меня на сердце в эту минуту. Ничего вокруг не привлекало меня более, все будто исчезло не стало гуляющих людей, моста, водяной глади, пейзажей Я думал только об этом мальчике. Наверное, его ждут дома младшие сестры и братья, выглядывают из окошек в надежде, что он принесет несколько монеток, и тогда можно будет купить большую «леба» и наконец утолить голод Как его семья оказалась в Харбине? Я не знаю. Возможно, он аристократ царских времен, какой-нибудь князь или граф. Счастья, славы и богатства он не успел застать слишком уж юн Или он родился уже в Харбине и даже не задумывается о былом:
Мыслей и ассоциаций становится слишком много, все смешалось в моей голове, я не могу ухватить кончик и распутать этот клубок Все, хватит, сейчас время наслаждаться пейзажем! Я снова поднимаю голову, смотрю на раскинувшуюся передо мной реку: те же гуляющие парочки, тот же взметнувшийся над рекой мост и прекрасный летний день.
Солнце клонилось к западу, нам было пора возвращаться. Мы выбрались из лодки, постарались, насколько это было возможно, щедро расплатиться с гребцом и рулевым, дать денег, как это называется, «на чай». Глядя в их довольные улыбающиеся лица, мы тоже чувствовали удовлетворение, потому что сделали доброе дело.
Вернувшись в гостиницу, я все думал о слепом мальчике. Вспоминаю о нем изредка и по сей день. Как сложилась его судьба? Столько всего переменилось за минувшие десятилетия, вряд ли он выжил. Пусть православный бог этих «белых» русских благословит его!