Должно быть, много заплатил, смиренно предположил игумен. Сколько ныне дают за митрополичий сан?
Алексия затрясло.
Одни говорят, три, другие пять тысяч серебром!
Добро патриарх взимает мзду. Да ты уймись, брат, я не стригольник.
Токмо что не стригольник! А во всём ином еретик!
Настоятель помедлил, дожидаясь, когда Алексий усмирит гнев праведный, пообещал серьёзно:
Велю послухам келейку тебе срубить. Оставайся.
В отшельники я не собираюсь! почти мгновенно заявил митрополит, пристукнув посохом. И Киприана ни в Киев, ни в Литву не пущу. А Москвы ему и вовсе не видать!
Теперь и Сергий ссутулился от бремени дум. С одной стороны властвовала Орда, ханы и ханши, помыкая волей и нравами русскими. С другой Вселенский патриарх Константинопольский, Филофей, без благого слова коего даже епископы не ставились. А вкупе с греками и болгары норовили править русской церковью.
И это тягло было ничуть не легче татарского. Рвали Русь с запада и востока, баловали ею, как собаки тряпицей
Что посоветуешь мне, игумен? уняв неистовство, спросил Алексий.
Говорят, у тебя мудрый старец завёлся? Может, его совета испросить?
И без старца скажу, отрезал Сергий. Отдай бразды великому князю. Богу богово, а кесарю кесарево. Тебе надобно светлый храм воздвигать с алтарями, а не кремль белокаменный с грановитыми палатами.
Митрополит на прямоту обиделся.
Поучи меня, игумен!
Ты ведь совета спрашивал? Утешения ищешь?
Больно молод и горяч князь, молвил митрополит фразу, давно прирощенную к устам своим. Пускай оперится вначале. От него и ныне неразумное своевольство идёт. Почто розмирился с Мамаем из за Рязани? Лучше уж худой мир, нежели война добрая
Настоятель лишь хмыкнул многозначительно, однако сказал определённо:
Да ведь не молодости ты опасаешься, святейший. Приучился властвовать заместо князей. И выше их стоять. Вот и боишься свою волю утратить.
Алексий принял укор с достоинством, верно, слышал подобные речи давно, не только из уст Сергия. И ответ у него был припасён.
Опасаюсь, князь Дмитрий ещё больше смуты посеет. Он ведь что замыслил? Митяя своей волей в митрополиты поставить! Без патриаршего слова. А Митяй того и ждёт, чтоб князь в полную силу вошёл. Спит и зрит себя владыкой!.. Я же ещё живой, чтоб на моё место сразу двух возвести!
Замысел княжеский настоятелю был известен, не раз с ним обсуждали, как вывести Русь из-под константинопольского владычества. И свою патриархию утвердить, дабы обрести волю духовную действо крамольное, раскольничье, да ведь всё одно наступит час, когда и супротив этой силы придётся восстать. Тогда станет возможно собрать все земли в единый кулак и, учинив открытую битву с Ордой, сбросить власть её ханов. А митрополит Алексий хоть и соглашался с Троицким игуменом, однако противился подобным замыслам, полагая тихой сапой, исподволь, перетереть, перемолоть татарскую неволю, как река перетирает камни в песок. Потом и власть Константинополя низвести, утвердив своё патриаршество.
Ну, тогда поступай, как знаешь, Сергий встал. Нечего мне более присоветовать. И утешить нечем. Митрополит к нему рукой потянулся.
Годи, игумен. Не оставляй меня, сядь Ни Киприана, ни Митяя не приму! Я бы тебя в митрополиты поставил. И перед Вселенским патриархом отстоял. Да ведь ты своей ересью всю церковь заполонишь. А повязанные с молодым князем, вы такого натворите!.. Что, не вижу, сколь народу в твоих скитах обретается? Не слышу, какими голосами твои убогонькие иноки псалмы распевают? Думаешь, не знаю, сколь раз к тебе князь с Митяем приезжали? Не знаю, сколько своих иноков давал, когда Боброк на Рязань ходил? Вон они, в храме стоят, саблями татарскими посечённые!..Всюду у тебя притворство. От меня таишься поболее, чем отордынцев. И сказать не можешь, что замыслил. Да ведь я всё одно дознаюсь.
Дознаешься, так взыщешь, без интереса отозвался Сергий. Покуда не уличил в ереси, так не спросить тебе, не казнить.
Мне доподлинно известно! громким шёпотом и с оглядкой пробубнил Алексий. Ты по своим скитам полк собираешь супротив Орды! И ученики твои подругим пустыням! Ты с князем и Митяем сговорился, тайных витязей в монастырях держишь. Коим храм Божий бранное поле. Послухи у тебя и непослухи вовсе. Не молятся, токмо притворяются, а сам и ратному ремеслу обучаются. Под рясами не кроткие постники и молельники скрываются людиразбойные, ушкуйники, душегубцы!.. Не ересь ли ты сеешь повсюду, научая послушников с отроческих лет не с крестом идти с мечами да засапожниками?.. Дабы тебя в колодки забить и в Чудово узилище упрятать, мне и сего довольно!
Упрячь, святейший, согласился игумен. Вот уж татарва возликует! Вот уж потешатся басурмане. Того и ждут, чтоб нас с тобой рассорить
Митрополит обвял слегка, но тут же всколыхнулся.
Старца-калеку пригрел! Откуда он пришёл? Какого толка есть?.. Молва говорит, чернокнижник, ересь разносит по землям. И веры не правоверной! Иные и вовсе судачат волхвующий чародей!
Сказывал тебе не раз, устало молвил Сергий. Схимник он, с малых лет мне ведом. Коней искал в поле, а он стоял в дубраве. И позвал меня
Да слышал я твой сказ, перебил Алексий. Какую тебе чёрную книгу сей старец принёс? По которой ты устав монастырский сложил? По которой и войско своё устраиваешь?..
Нечитаная сия книга
То есть как нечитаная? Чужим языком писана? Или письменами неведомыми?
Поди к старцу и спроси, отбоярился игумен. Коль соизволит, покажет книгу. Сам и позришь
Я с тебя спрошу! Ты настоятель! И спрос будет строгий.
Сергий словно и не услышал угрозы, ибо знал характер святейшего: разум у него душе противился, а душа разуму. И оттого поделать что-либо со своевольным игуменом Троицкой обители он не мог и лишь грозить отваживался. К тому же патриарх Филофей назначением Киприана ещё более смуты внёс в положение митрополита.
Он и впрямь выметал своё негодование и сник.
Велю постелить в келье своей, пожалел его Сергий. И камелёк истопить. Мне ныне всенощную стоять, по обету, а у нас тесновато. И палат митрополичьих не срубили
Он должен был пойти за настоятелем в храм, дабы завершить начатую исповедь, коль духовником избрал. Много оставалось не сказанного у него за душой, сомнения терзали, однако Алексий и притворяться не стал.
Не хлопочи, игумен, промолвил устало. Я свычный в шатре, со своей братией Да и нет времени почивать. Ты лучше яви-ка мне старца своего. Позреть желаю, что за схимомонах к тебе прибился.
Сказал будто между прочим, надеясь встретить сопротивление и уж потом власть свою показать. Но Сергий и сам довольно овладел бойцовской наукой араксов и не уходил от удара супротивника. Напротив, будто подставлялся, предлагая места уязвимые. И эта была иная защита
Добро, обронил он и повёл святейшего прочь с монастырского подворья.
Рубленая келейка Ослаба, наполовину вкопанная в землю, стояла на самом виду и вход имела со стороны леса, глядя единственным подслеповатым оконцем на дорогу. Отшельник сам выбрал место и ни за что не соглашался жить в монастырском остроге, с братией, дабы иметь полную волю от уставных правил. Входить к нему без зова позволялось лишь настоятелю да приходящему келейнику, коего отшельник сам себе избрал из числа братии. Если же старец хотел кого-то видеть сам, то с сумерками затепливал свечу давал знак Сергию, и через него призывал к себе нужного инока либо послушника. Немудрёную пищу и воду ему приносил келейник из трапезной, оставляя у входа.
Гостей незваных в келейке ещё не бывало, в том числе и сановитых.
Невзирая на возраст, митрополит ещё был проворен, скор на ногу и весьма бодр, однако сразу же за воротами отчего-то отставать начал и подволакивать посох. А Ослаб, верно, почуял гостя, свечу затеплил зазывал! Алексий же как увидел брезжущий свет в оконце кельи, так и вовсе перед ней остановился, мол, дух перевести. И в самом деле задышал часто, шумно, словно грудная жаба давила. Двое иноков из его свиты, ряженные под стражников купеческих, в тот час около очутились, вздумали под руки подхватить. Однако митрополит отмахнулся: