Юра! Юр воскликнула Людмилка.
Чё тебе?
Дай я попробую? Я маленько доила. Мамка давала.
Юрка остановился.
А если она тебя потопчет? спросил он.
Не-а, не потопчет. Это ты не умеешь, вот она и не стоит на месте.
Гляди-ка, умеха, усмехнулся он. Но согласился: Ну, нá, попробуй, подал подойник.
Девочка поддела ведро на руку, повернулась к окошечку, взяла с подоконника баночку с вазелином, кусочек соли и запела:
Ласка, Ластёнушка, милая коровушка, я к тебе пришла, кусочек сольки принесла
Корова подняла на неё большие блестящие на свету глаза и, как показалось Юрке, присмирела.
Сольку на тебе, а молочко дай мне, Людмилка подошла к Ласке, погладила ей лыску7.
На, милая, ешь, а я тебя подою. Ладно? Стой, стой, Ластёнка, легонько похлопала по скуле коровы, и та потянулась к её ручке. Слизнула кусочек соли.
Девочка приставила треножку, села под коровой и, прежде чем приступить к дойке, смазала вазелином соски и себе руки. Поставила между ног подойник. Потом, сделав два-три примерочных движения вымя было высоко, начала дойку.
Ласка недоуменно оборачивалась на необычную доярку, но стояла смирно.
Девочка долго раздаивала соски. Уговаривала корову не жадничать и не капризничать, даже пообещала ей во-о-от такой кусок соли завтра принести. Но, однако же, молоко от её "завтраков" не сдаивалось. Пальчики уставали, но Людмилка всё же силилась, тянула соски, а голос уже срывался на плач.
Ластёнушка, ну что же ты?..
Юрка подошёл к ней.
Не реви. Передохни маленько, участливо сказал он. Она, ишь, долго не доилась, вот ей и трудно. У неё молоко жирное, маслистое, не то, что у других бурёнок. Вовремя не подои, спекается. Ты как, не замерзла?
Не-а, мотнула девочка головёнкой и, тряся пальчиками, опустила руки вниз.
Корова, обеспокоенная бездействием доярки, повернула голову и уставила на девочку чёрные, как мрак, глаза, как будто хотела спросить: ну, что же ты, доярушка?..
Людмилка поднесла кулачки ко рту, подышала на них, поразминала пальчики и, придвинув стульчик, потянулась к вымени.
Первая струйка ударилась о подойник чуть слышным звоном. Девочка несказанно обрадовалась ей и ещё усерднее стала тянуть поддавшийся сосок.
Вторую и третью струйки услышал и Юрка.
Ай да Людмилка! воскликнул он и тут же прикусил язык, корова повела на него настороженным взглядом, а сестрёнка приложила пальчик к губам.
Раздоенный сосок продолжал выдаивать Юрка пальчики у Людмилки очень устали. Но теперь мальчик доил осторожно, предварительно смазав руки вазелином, и корова от него не уходила.
Передохнув, девочка села раздаивать второй сосок. Ласке становилось легче. Она уже дышала без подстанывания. Челюстями работала оживлённее, гоняя во рту жвачку, и время от времени всё норовила лизнуть маленькую доярку.
Людмилка недовольно ворчала:
Да стой ты, не вертись!
Ласка затихала. Но потом вновь тянулась к ней, высовывая розовый язык.
Да стой же ты, чудушко!
Но корова её не зря называли Лаской на доброту и ласку людскую тоже отвечала лаской. А маленькая девочка сейчас такая добрая, такая ласковая
Мотнула Ласка головой, шлепнула языком по шубке девочки
Ой! вскрикнула доярка и разом оказалась на полу.
Она опрокинула подойник и, испуганная, заревела.
Юрка, наблюдавший за ними, рассмеялся:
Во, как Ласка тебя приласкала!
Корова, напуганная звоном ведра и вскриком девочки, отступила в сторону и уставилась на Людмилку в недоумении. Потом вздохнула, словно усмехнулась, и потянулась к ней. Девочка попятилась.
Да не бойся, это она ластится к тебе.
Людмилка подняла подойник и сокрушённо покачала головой:
Надо же, молока сколь вылила и меня вымочила.
Молока в подойнике было немного, но и того количества было жалко, поскольку досталось оно с трудом. Это было её первая самостоятельная дойка.
Мамке расскажешь, что в молочной речке купалась.
Юрка сам сел доить. Но корова отчего-то вновь стала дергать ногой и отходить от него. Мальчик на неё заругался.
Ладно, Юра, я сама, подрагивая, сказала Людмилка.
Девочка стала зябнуть. Разлившееся молоко вымочило ей ногу и закатилось в левый рукав. Пока оно было парным, ей не было холодно, остынув, начало холодить.
Людмилка с уговорами, с прибаутками, какие слышала от мамки и какие могла придумать сама, продолжила дойку.
Ласка слушала, стояла тихо, пожёвывая жвачку. Но как только девочка раздоила очередной сосок, корова, облегченно вздохнув, мотнула головой шлёп языком по шубке девочки! и доярки на стульчике, как не бывало.
Тут уж не выдержал Юрка.
Но ты у меня дождёшься со своей телячьей нежностью! выругался он и намахнулся. Корова отшатнулась.
Не надо Юра! заступилась девочка, поднимаясь. Она ведь не со зла. И, подойдя к корове, стала сердито выговаривать ей. Ты, Ластёнка, не шали. Зачем меня лижешь? Я же не твой телёнок, так и нечего меня лизать, разъясняла она, поглаживая ей скулы, лыску, и, прижимаясь щекой к голове коровы, обиженно добавила: Ты меня уже два раза со стульчика слизнула, молоко на меня пролила и мне теперь холодно. Ты разве этого не понимаешь? Вот как я тебя теперь буду додаивать, а?..
Корова слушала, хлопала глазами.
Ладно, Людмилка, раздои последний. Я потом все разом выдою, участливо сказал Юрка, чувствуя, что сестрёнка стала мёрзнуть по-настоящему.
Девочка взяла треножку и вновь уселась доить. Она опять что-то приговаривала, но слов её уже нельзя было разобрать. Слышалась сплошная дробь: д-д-д-д-д-д. Но Ласке, похоже, такая песня тоже нравилась. Она слушала её с закрытыми глазами. И, как только послышались звонкие струйки, оживилась.
Юрка был начеку. И опередил её намерение. Встал перед Людмилкой. Корова обнюхала его шубёнку, тяжело, как будто бы с обидой, вздохнула и отвернулась.
Юрка надергал из ясель сено, усадил в него сестру и вернулся к корове.
В деревне заглох дизель на подстанции, стало совсем тихо, и мальчик с грустью подумал: свет погас
Долго ли коротко ли он доил, Людмилка не помнила. Она, уставшая, пригрелась в сене и уснула. Очнулась от звона подойника.
Ой! И тебя слизнула? изумилась девочка.
Вот скотинка, а? возмущался мальчик, поднимаясь. Ты посмотри, что творит, последнее молоко едва опрокинула. Ух! намахнулся на неё стульчиком, но не ударил, а забросил его в ясли. Поднял ведро и сказал: Пошли домой, ну её
Людмилка, подрагивая, подошла к Ласке, похлопала её по ноге, шее, погладила по голове и сказала совсем по-взрослому:
Глупая ты ещё, Ластёнка. Совсем ничегошеньки не понимаешь.
Корова облизала холодные пальчики девочки и тяжело вздохнула: может быть, она соглашалась с нею, мол, твоя правда, крошка, глупа я ещё, глупа При этом прядала ушами.
Дети вернулись домой.
Брат помог полусонной сестрёнке раздеться, подсадил её на печь. Потом разделся сам, по-хозяйски развесил одежду, свой и сестрёнки зипунишки, выкрутил в фонаре фитиль до самого маленького огонька и залез к Людмилке. Она уже спала, подсунув натруженные кулачки под подбородок. Было тепло. Но он всё же получше укутал её одеялом.
Спи, умеха. Прижался к ней и вскоре забылся добрым и крепким сном.
Ласка тоже спала хорошо. Она не стонала.
Свободное парение
В один из солнечных зимних дней молодые люди, в возрасте от шести до восьми лет, собрались на колхозной конюшне. Их было четверо: Санька, Вовка, Минька и Андрейка.
Главное взять высоту, оторваться от земли и попасть в воздушный поток. И тогда, знай себе, пари по воздуху объяснял Санька.
Санька человек с воображением. Он знаком в теории с силами свободного падения, и на практике, с небольших высот (с кровати на пол), но знает, как можно эти силы преодолеть в воздушном пространстве, используя потоки воздуха. Как это делают те же птицы, парашютисты. Санька читает давно и кое в чём уже разбирается.