Как по-вашему, который сейчас год? дрогнувшим голосом спросил неизвестный.
Одна тысяча восемьсот девяносто восьмой от Рождества Христова. Числа, извините, не скажу. Не знаю, сколько я тут провалялся, смутился парень.
Что происходит, товарищ майор? спросил врач, заметив растерянность мужчины.
Не увидел бы своими глазами, ни за что бы не поверил, тряхнул мужчина головой. Этот парень говорит, что родился сто лет назад в предместье Парижа. И кстати, говорит он именно так, как говорили в то время. Я еще кое-что проверю, но думаю, личность, которую он назвал, действительно существовала.
Это что? Переселение душ? растерянно пролепетал врач.
Да хрен его знает, как оно там называется, фыркнул мужчина, направляясь к дверям.
Мсье! окликнул его Александр. Что происходит? Где я? Какой сейчас год?
Это Россия, сынок. А год тысяча девятьсот девяносто третий, обернувшись, тихо ответил мужчина.
Охнув, Александр судорожно перекрестился и, истерически рассмеявшись, потерял сознание.
* * *
Очнулся Сашка от резкого запаха. Хрипло застонав, он попытался отвернуться и застонал снова. На этот раз от боли в голове. Под черепом словно бильярдные шары перекатывались.
О, очнулся, послышался голос. Напугал ты нас, парень. С чего это тебе вздумалось в обморок падать, словно графине при виде мыши?
У доктора спроси, еле слышно огрызнулся Сашка.
О! Слышите, доктор? Опять этот странный язык, послышалось в ответ.
«Мать твою! Что я там такого сказал-то?» вяло подумал Сашка, пытаясь осознать, что вообще происходит.
Чьи-то руки принялись ловко обтирать ему лицо влажной тряпкой, от которой нестерпимо несло застарелой сыростью. Было не очень приятно, но слегка взбодрило. Осторожно приоткрыв глаза, Сашка вдруг понял, что повязка с лица и головы исчезла. Только на правой щеке появилось тянущее ощущение. Словно кто-то скотчем подтянул кожу. Он попытался коснуться лица рукой, но его крепко взяли за кисть, строго пояснив:
Не нужно трогать рану. Ее смазали мазью.
А что там, доктор? поинтересовался Сашка, послушно опуская руку.
Рассечено лицо. Тебя привезли, когда рана уже начала подсыхать, так что накладывать швы было бесполезно. В общем, украшением ты обзавелся не самым симпатичным, пожал тот плечами, едва заметно смутившись.
Скажите прямо, доктор, что с такой рожей лучше по темным улицам не шататься. За висельника примут, жизнерадостно проворчал знакомый голос.
Жак, ты бы лучше на свою рожу в зеркале полюбовался, не остался Сашка в долгу. И без шрама лопатой не отмашешься.
Ага, уже начал шутить, заметно повеселел врач. Скажите, Александр, вы ведь выросли в приюте?
Именно так, мсье.
А родителей своих вы совсем не помните?
Нет, мсье. Сколько себя помню, все время в приюте, ответил Сашка, не понимая сути этих вопросов.
Странно. Хотя кое-какие мысли у меня по этому поводу есть, задумчиво протянул врач.
А что произошло, мсье? Что я такого странного сделал, пока изображал покойника? осторожно спросил парень.
Вы бредили. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы не делали это на русском языке. Я несколько раз сталкивался с русскими и запомнил несколько их выражений. Не уверен, что смогу воспроизвести их точно, язык у них сложный, но как они звучат, помню отлично.
А я их вообще никогда не видел, растерянно проворчал Сашка, судорожно прикидывая, как бы выкрутиться из сложившейся ситуации. А вы как думаете, откуда это? Что вообще происходит, мсье? Почему я вдруг заговорил на другом языке?
Моя теория заключается в том, что вы по происхождению русский. Отсюда и разговор на этом языке в бреду. Всплыли воспоминания раннего детства. Но, увы, точно я этого утверждать не могу, вздохнул врач.
А разве такое возможно? Ведь дети до определенного возраста ничего не помнят, пролепетал Сашка, старательно изображая из себя недалекого вояку.
Должен признать, что мы еще очень многого не знаем о работе человеческого мозга. Вот что. Вернуться в строй вы уже не сможете. Так что я немного вам помогу. Мой старый приятель содержит клинику для душевнобольных, и подобные случаи его очень интересуют. Я дам вам письмо для него. Вернетесь в Париж, отправитесь по адресу и отдадите ему письмо. Думаю, он сумеет вам помочь. А теперь расскажите мне, как вообще вы жили в приюте, кто был его управляющим и чем вы там занимались?
Ну, а-а э-э растерянно заблеял Сашка, напуская на себя испуганный вид. Доктор, я не помню, растерянно произнес он, подпуская в голос сиротскую слезу.
Что, совсем? врач тут же сделал стойку.
Помню, как меня зовут. Помню, что всю жизнь прожил в приюте. Помню, что пришлось срочно бежать. И все, в нескольких словах поведал Сашка свою историю.
А почему вам пришлось бежать? тут же последовал вопрос.
Я сделал что-то плохое, прохрипел парень, у которого от всей этой говорильни уже во рту пересохло.
Что именно? не унимался врач.
Кажется, я с кем-то сильно подрался, продолжал изображать амнезию Сашка.
М-да, похоже, это и вправду задачка не по моим знаниям, скривившись, проворчал врач и, поднявшись, добавил: Ладно, будем считать, что вы все еще находитесь в процессе выздоровления. Две недели у нас с вами есть. Потом я буду вынужден отправить вас в метрополию. Занимать место в госпитале, когда идут тяжелые бои, мне никто не позволит. Так что в ваших же интересах побыстрее встать на ноги.
Я постараюсь, мсье, истово пообещал Сашка, чувствуя огромное желание сбежать из госпиталя прямо сейчас. Даже в таком состоянии.
Проводив врача взглядом, он осторожно повернул голову и, увидев с интересом наблюдающего за ним Жака, попросил:
Дружище, дай воды, пожалуйста. В горле от всего этого пересохло, как в пустыне.
Держи, осторожно поднявшись, протянул ему кружку Жак.
Кряхтя, словно старый дед, Сашка сумел приподняться на локте и, осторожно осушив кружку до капли, с таким же кряхтением улегся обратно.
На мне цветы не растут, Жак. Ты чего так уставился?
Пытаюсь понять, кто ты, с ухмылкой хмыкнул тот.
Я бы и сам хотел это понимать, буркнул Сашка, устраиваясь поудобнее.
Ты и вправду русский? не отставал Жак.
Дружище, я понятия не имею, кто такие эти русские и как они выглядят. Говорил же, я всю жизнь в приюте прожил, ответил парень с раздражением. Этот разговор начал его напрягать.
Да ладно тебе. Мне-то ты можешь признаться, продолжал настаивать Жак.
В чем? В том, что ни черта о себе не помню? Можешь попросить у доктора мои бумаги. Там все написано.
Неужели вообще ничего не помнишь?
Только в общих чертах, вздохнул Сашка. И должен признаться, меня это крепко пугает.
Думаешь, за тобой есть что-то, за что тебя могут потащить к судье? тут же насторожился Жак.
Плевать мне на судей, отмахнулся Сашка. Я честно служил, и не моя вина, что получил контузию. Это война, и на ней всякое бывает. Я не понимаю, что мне делать дальше.
Ну, не все так плохо, приятель. Наш коновал решил принять в твоей жизни участие, так что, думаю, сумеешь пристроиться, протянул Жак с заметной завистью.
Возможно, возможно, буркнул Сашка, погружаясь в собственные размышления.
Прежде всего нужно незаметно провести проверку организма. К его удивлению, на этот раз все было гораздо лучше. Похоже, полный покой при контузии был взят не с потолка. Во всяком случае, голова уже болела не так сильно. Само тело отзывалось на любое движение гораздо быстрее, а главное, что из пальцев пропал тремор. В прошлое пробуждение они тряслись, словно у завзятого алкоголика с бодуна.
Накрывшись до подмышек одеялом тонкого сукна, Сашка принялся старательно напрягать и расслаблять поочередно все мышцы тела, пытаясь реанимировать их. Вскоре он почувствовал, что начинает оживать. Кровь быстрее заструилась по жилам, и даже в голове прояснилось. Но вставать он пока не рискнул. Грохот за стенкой палатки (похоже, уронили какую-то тару навроде бочки) заставил его болезненно сморщиться. Неожиданный шум отдался болью в висках и звоном в ушах. Словно сковородой по затылку приложили.