Игнатова? хрипло спросила Алика. Они вместе с папой работали, да? Помнишь, тот, которого мы на одной вечеринке встретили.
Да, Аль. При его помощи.
Ясно
Алика сидит напротив. Хрупкая. Кулаки сжимает-разжимает, но не плачет. Только и не улыбается больше. Может, не зря я ей рассказал? С отцом они не были очень близки, пусть знает, что он был за человек, и пусть вернется ко мне.
Я тоже молчу. Смотрю на неё, и жду вердикт.
Глава 8
Марат смотрит на меня. Взглядом своим колючим что-то требует, а что непонятно.
Я в шоке от его рассказа. Мне не больно. Я просто в шоке.
Не поверила? поинтересовался он спокойно.
Я призадумалась. Рассказ этот гадкий. Да, именно гадкий. Верю или нет? Верю ли я в то, что мой отец был подонком, или верю в его порядочность?
Боже мой. Господи Боже!
Алика?
Не знаю.
Я не солгал тебе ни в чем. Многое не рассказал, но я не хочу, чтобы ты выслушивала жесть. Ты в положении, всё же.
Как благородно, поднялась, достала печенье, снова села на стул, и начала крошить «Юбилейное».
Я много книг прочитала, и почти в каждой встречалась фраза типа: «Я запуталась в своих чувствах». Это такой глупостью казалось, ведь чувства-то внутри, не чужие они, как можно запутаться?
Однако, можно. Я вот запуталась. Наверное, мне нужно разумом решить, что чувствовать. Или же просто всё это отбросить. Кажется, я определилась.
Это не имеет значения, уж прости, прохрипела я.
В смысле?
Марат озадачен. Надо же! Аж глаза сощурил, маска дала трещину.
В прямом. Мне пофиг, Марат. Не понимаешь? я тоже прищурилась. Если бы ты рассказал мне это, когда папа был жив, я бы спросила с него. Потребовала ответов, оправданий. Упрекала бы, истерику бы закатила. Может, проорала бы, что он мне больше не отец. А сейчас что мне сделать? Пойти, вытащить его прах, и плюнуть в него? Или на площадь выйти, и публично отречься? Фамилию и отчество сменить? Ах, да, еще имя, ведь его мне папа выбрал. И от матери тоже, наверное, следует отречься, раз она с таким монстром жила. Да и самой мне стоит убиться, во мне-то его гены. Но видишь ли, есть такой нюанс папы нет.
О мертвых либо хорошо, либо ничего кроме правды. Правду я тебе рассказал, и ты знала, что рассказ будет не лайтовый, недовольно парировал Марат.
Если всё это правда, мне жаль тех, кто пострадал. Правда, жаль. И папе место в тюрьме, но он уже не сможет ответить за сделанное. А значит, судить его я не стану. Постой-ка, я ахнула искренне, но прозвучало это гротескно, ты это серьезно?
Что? нахмурился он.
Марат. Ты, блин, серьезно? Ты мне это рассказал, чтобы я не расстраивалась, что такого ужасного человека больше нет?
Молчит. И молчание это выразительное. Через чур. Только разойдясь с Маратом, я научилась его читать.
Я от тебя в шоке.
А я от тебя, рыкнул он, подавшись ко мне. Злится. Он тебя не растил. Не воспитывал. Отнял у любящего человека, не дал даже попрощаться, созвониться с твоей бабушкой. Ты сама рассказывала про его придирки, замечания, окрики. Что было хорошего? Раз в пару месяцев на рыбалку с ним съездить, и на матч? А в остальное время он тебя ломал, Алика!
И что теперь? Я всё равно его любила!
Да прям, сжал он кулаки. Родителей вроде как принято любить, ты свыклась с этой мыслью, и сама в нее поверила. Любила бы его, не сбежала бы к этому поляку жить. Любила бы, вернулась бы к отцу после первого тумака, которыми тебя ублюдок награждал. Или я не прав?
Я тяжело дышу. Шумно. Марат не понимает! Да и никто, наверное, не поймет, ведь он верные факты излагает, но выворачивает их.
Папа был жестким родителем, даже жестоким, хоть и не бил меня. Изводил, кричал, доставал как мог. Иногда наказывал игнором. Любил маму, а меня, как мне иногда казалось, ненавидел. И в то же время на несколько дней в месяц он превращался в идеального папу тайком водил по кондитерским, где мы объедались сладостями, утаскивал меня на рыбалку, шутил, смеялся не было бы этих моментов, может, я бы и разлюбила, но были же! И да, я сбежала от него! Почти сразу после смерти мамы, которую он безумно любил. Нормальная дочь бы осталась, утешала бы, поддерживала, а я сбежала, чтобы не свихнуться.
Но папу я любила.
Отчасти прав, но я тебе еще раз говорю ничего это не меняет.
Жалеешь, что я тебе рассказал?
Нет.
Почему же, раз это ничего не меняет?
Хочу подумать, как исправить хоть что-то из того, что он натворил, устало выдохнула я.
Злость испарилась, будто её и не было. Я до сих пор не понимаю, верить в слова Марата, или не верить. Наверное, придется принять этот рассказ за аксиому, разнюхивать правду и подтверждать факты я не стану, это как в грязном белье рыться. Отвратительно.
Если ты рассказал мне это, чтобы меня вернуть, то ты сволочь, Марат. И абсолютно не понимаешь людей.
Должен же я был попытаться, также устало бросил он. Была идея подарить тебе цветы, но это как-то мелко.
Цветы, фыркнула, ты же богатый кстати, ты миллионер, или миллиардер? Столько спала с тобой, даже жила, и до сих пор не знаю.
До миллиарда осталось всего-ничего. Разочарована, что спала с «всего лишь» миллионером?
Он усмехается. Я тоже. Не хочу сейчас думать о том, что узнала, я лучше буду действовать, но чуть позже. А сейчас я хочу расслабиться, иначе сойду с ума.
Разочарована ли я? Есть немного. Цветы, блин, закатила я глаза. Идеи у тебя только такие: либо цветы, либо ужастики?
Думал над украшениями, улыбнулся Марат.
Скучно. Купил бы мне Бугатти, что ли. Думаю, именно так извиняются почти миллиардеры Бугатти с бантом у подъезда, пошутила я.
А цвет? тон у Марата тоже несерьезный.
Хамелеон! И хром! И огроменный бант!
Боже, да мы оба чокнулись. Я хихикаю, будто две бутылки Кристинкиного марочного вина выпила, а Марат словно бабулиного самогона напробовался. Мне не до шуток, я всем телом чувствую дрожь как эхо от оргазма, когда пик позади, но еще потряхивает, вибрирует. Только это не оргазм, а стресс. И шутки нервические, дурацкие. Бугатти, блин. А всё соседский сынок, целыми днями смотрящий видео с обзорами машин.
Но меня и правда уже достала драма. Я должна грустить, сейчас самое время, и даже неприлично смеяться вроде бы, но достало. Хочу жить! Хочу смеяться! Хочу шутить! Как Кристина хочу быть легкой, несерьезной. Живот хочу наглаживать, ждать когда он начнет расти, рисовать на нем рожицы, фотографироваться. В парках гулять, ожидая осени, когда можно будет в желтые листья упасть, как на мягкий плед. Оттого и шучу, потому что иначе как вообще жить?
Я всё проебал, Аль? Ты разлюбила меня? спросил Марат уже у двери.
Ты всё проебал, Марат. Я тебя не разлюбила, но я могу без тебя жить. С тобой не хочу, ответила я честно.
А я без тебя не могу. И хочу с тобой.
Жизнь несправедлива.
Я тебя верну.
Не стоит. Оба будем несчастливы, если силой вернешь, как грозил.
Я не грозил. Я обозначил варианты.
Ужасные варианты, вспомнила я его слова про шантаж ребёнком. Ты должен пообещать, что так не поступишь!
Я постараюсь так не поступать, но я уже в том возрасте, когда точно понимаешь лучше не говорить «никогда». Я всё равно тебя верну.
Он не уходит. Я стою у двери. Смотрим друг на друга, и оба ждем. Я заверений, что Марат не станет возвращать меня силой, когда закончатся варианты с цветами, украшениями, и жуткими рассказами. Он не знаю, чего. Может, моего всхлипа, броска на его шею, и слов, что раз папа был сволочью, то и не жаль мне его?
Но он не спешит давать мне обещаний. А я на шею ему не бросаюсь. И всё же, мы продолжаем стоять друг напротив друга, и ждать. Я не обманула Марата. Раньше думала, что если расстанемся вдруг, то я тут же умру. Вот буквально сердце остановится от боли. Но нет, я могу жить и без него. И точно понимаю, если больше не увижу его никогда, жизнь не будет такой яркой, но я справлюсь. И где-то даже счастливее буду, чем с ним. Спокойнее, стабильнее, без боли. Я могу без него, и даже хочу этого, потому что с ним страшно.