Малкович встряхнулся. Но сердце ныло.
- Алло! Жанна, это я, - получилось устало, тяжело, глухо.
- Я знала, что ты. Просто боялась спросить: вдруг все-таки муж.
- А он не дома?
- Уехал. Вчера. В Ганновер…
- Как ты?
- Хорошо.
- Правда?
- Конечно.
- Что решила? – осторожно произнес Андрей.
- …Андрюш, ты не обижайся только. Я была сегодня у врача…
- …И что?
- Ребенка не будет.
- Не будет? – еще тише отозвался Малкович.
- Ну вот, я знала, что ты расстроишься… Ты где сейчас? В Москве?
- Да… Почему ты это сделала?
- Андрюшечка! Ну перестань! Не трави душу. Зачем я тебе? Замужняя старуха с двумя детьми?
- Ты не старуха.
- Я старше тебя. На десять лет. От этого никуда не денешься.
- Я люблю тебя.
- Андрей! Милый! Прости… Прости меня!..
Она плакала в трубку.
- Не надо. Не плачь. Я к тебе приеду.
- Когда?
- Сейчас.
- Ты купил самолет?
- Не потеряла чувство юмора. Это радует… Я сейчас выезжаю. Давай… Пока?..
- Пока…
Малкович вышел из своего кабинета. Арендуемый им офис на Арбате состоял из двух комнат. В соседней, не смотря на поздний час, еще работали.
- Андрей, ты куда сейчас?
- Я в Питер.
- Когда назад?
- Послезавтра.
- Что делать с «ореховскими»?
- Скажи, никак не можешь со мной связаться. В понедельник приеду, решим.
Счастье Даши Свириденко заключалось только в растущем и уже говорящем сыне. Кроха радовал маму: то новогоднюю елку на себя перевернет, то с испугу начнет впервые говорить вместо ожидаемого «мама» - «баба». Курсант Свириденко успешно закончил училище. И искал возможность наилучшего распределения где-нибудь недалеко от родного Ростова. Отдохнув в отпуске летом, отправился на службу. Через две недели Даша получила письмо.
«Дорогая моя, ненаглядная женушка! Это письмо, возможно, станет последним в моей жизни. Я взял направление в город Грозный. Других вариантов не было. Сын твоей тети Гали так ничего и не сделал. Сказал, что нужно было взятку дать. Но ты не расстраивайся: в случае моей гибели вы с Максом получите денежную компенсацию. А если выживу – тоже заработаю неплохо. Надейся на лучшее. Твой Санек. Люблю. Целую. Прощай».
Появление Александра Свириденко в Грозненской комендатуре аэропорта «Северного» совпало с внезапным наступлением боевиков. В начале августа колонна возвращалась из Ханкалы в аэропорт по Моздокской улице. Свириденко с Гаровым ехали открыто, не прячась, на первом БТР-е. Свиста неожиданной пули слышно не было за шумом машин. Свириденко как раз повернул голову к Гарову, начал что-то кричать. Гаров не расслышал и чуть подался вперед. В это время Свириденко вдруг протянул руку и стянул с последнего косынку цвета хаки. На самом ее краю угла дымилась крохотная дырочка. Гаров смотрел на нее, и чувство гневной силы накрыло его всего как океанской штормовой волной. Свириденко среагировал быстрее, резко встал, выстрелил в воздух. Затем они быстро прыгнули в люк и закрылись. Больше никто не стрелял. Пока не стрелял.
От танковых гусениц в воздух поднимался рыжий песок, который ни с каким больше не спутаешь - пыльный, прожженный, чеченский песок. Прошло минут пять. Вокруг не было ни души. Местные жители, которые часто раньше встречались – грязные оборванные мальчишки, торгующие женщины в темных одеждах - незаметно исчезли. Во всех пяти танках молчали, ожидая нападения противников. Оставался километр до автошколы ДОСААФ, где располагались подразделения федеральных сил. Хотелось поскорее добраться к своим.
Из девятой городской больницы вышел старик-чеченец и стал усиленно махать руками, показывая в сторону наших танков какие-то знаки. Видимо, звал к себе. Гаров успел спросить Свириденко о том, что делать, как раздались выстрелы. Мишенью оказался дед. Раненый в руку, он скрылся за стенами клиники.
Пули полетели, казалось, со всех сторон. Так же и отстреливаться пришлось: вокруг себя. Но постепенно поняли – больница единственное место, откуда огня не было. Танки стали пятиться к зданию. Один из них взорвался, едва Смирнов с двумя солдатами выскочил и скрылся в дверном проеме. Свириденко крикнул Гарову: «Уходи! Прикрою!». Гаров заскочил в больницу и наткнулся на Смирнова, ругающегося с какими-то людьми в белых халатах. Из их крика понял, что они здесь главные, и что они отказывают им в укрытии за больничными стенами.