Конечно, Тристан! Большая честь служить такой леди! Вот сами и поймете, как станете рыцарем.
Вам следует быть идеальным, чтобы не посрамить ее имени, поучал его Тристан.
Для того и стараюсь! Я бы не посмел запятнать ее честь своими недостатками.
А разве они у вас есть, сэр? удивился Тристан.
Всего один: я неживой, ответил Ситцевый рыцарь, сотрясаемый рукой мальчика.
Так не пойдет. Ее бы это очень оскорбило и, я уверен, расстроило.
Ситцевый рыцарь браво взмахнул копьем и закивал, подталкиваемый указательным пальцем Тристана.
Вот и я думаю, что не пойдет. Нам должно это исправить!
В хрупкий мир под пледом ворвался голос извне.
Тристан, что ты там делаешь? Ложись спать!
Нехотя и выждав, Тристан ответил:
Не мешай, Гаро, я на военном совете.
Послышался вздох, полный возмущения. Военные советы длятся долго, как говорят.
Какой еще совет за полночь? Спи давай! шикнул Гаро.
Но в шатре из старого пледа решались судьбы. Спать было нельзя.
Как же, сэр, мы можем это исправить? резонно спросил Тристан. Он совсем не представлял, как можно кого-нибудь оживить.
Проще, чем кажется. Но для начала скажите, вы меня любите?
Люблю как самого верного из товарищей! заявил Тристан. И ему показалось, что Ситцевый рыцарь выгнул набитую грудь колесом.
Тогда нет никаких препятствий для нашей церемонии, уверил его Ситцевый рыцарь. Просто пожелайте, чтобы я был живым, и я буду.
Тристан бы и рад был остановиться, но игра его увлекла. Ну и поругали бы его наставники, узнай они, что он играет в магические ритуалы.
Но я и так желаю. Не сомневайтесь, сэр, я бы хотел он не знал, как произнести это желание. Чтобы Ситцевый рыцарь ожил? Чтобы говорил сам? Чтобы превратился в человека?
Так подарите мне душу, господин, объяснил он.
Как?
Дайте мне имя, если вам его не жалко.
Тристан задумался. На ум ничего не шло.
А что же вам Ситцевый рыцарь не по душе?
Хорошее прозвище, зовите меня так, коли угодно, сказал он. Но вы всегда обращаетесь ко мне «сэр». Как рыцарю жить без имени?
Тристан улыбнулся, он вдруг все понял.
Что ж, так имени мне для вас совсем не жаль. Вы будете сэр Трувер, Ситцевый рыцарь! воскликнул он, отчего соседи по комнате заскрипели кроватями.
Вы Вы даете мне свое имя? растерянно спросил Ситцевый рыцарь, и Тристан вдруг услышал совершенно чужой, мужской голос, совсем не похожий на свой, ребяческий.
Вы живы! прошептал ошарашенный Тристан. Он вдруг заметил, что тканевая фигура двигалась сама, совсем без усилий его пальцев. Он бережно положил куклу на подушку. И Ситцевый рыцарь закивал.
Все так, господин мой, вашим усердием я жив. И благодарен вам за имя ваше и вашей матушки, чьи одежды я на себе ношу. Я бы не смел мечтать о большем, чем вы одарили! Тристану показалось, что Ситцевый рыцарь всхлипнул. Или шмыгнул носом, если бы его нос не был таким же набитым соломой и опилками, как он сам.
Чудо какое, определил происходящее Тристан.
Я в благодарность теперь буду служить вам вечно. Примите мою присягу, господин!
Чем же ты можешь мне послужить? спросил Тристан. Неожиданно игра для него закончилась. Но он был даже удивлен, как спокойно воспринял случившееся под пледом. Другой бы завопил, отбросил куклу, а может, и с кровати спрыгнул.
Что ни спросите, на все получите ответ. Вы не смотрите, что я так невелик, что набит соломой и вооружен только терном. Я ведаю больше любого из ваших наставников. И теперь мои знания ваши.
На беду, проснулся Оркелуз, самый вредный и коварный из школяров, каких встречал Тристан. Как подобает добру и злу, они яростно друг другу противостояли. Оркелуз не то хрюкнул, не то хихикнул, а потом скрипуче позвал:
Эй, Гаро.
Гаро решительно его игнорировал, но Оркелуз не унимался:
Эй, Гаро.
Да ты-то чего не спишь? возмутился бедняга, которому со всех сторон мешали уснуть.
Гаро, а ты знал ли, что Тристан играется в куклы? Оркелуз снова хохотнул.
Молчи, дурак! одернул его Тристан. В комнате было так пусто, что нечем было и швырнуть в наглеца. Разве что ботинком, но и тот мог улететь в окно.
Я сейчас вас обоих к щелбанам приставлю! пригрозил Гаро.
Оркелуз еще гоготал, но измученный Гаро, расположенный с ним по соседству, все же не выдержал. Оркелуз получил заслуженный щелчок по лбу, огрызнулся и замолк. И если бы послушники не дулись друг на друга, драматично ворочаясь в койках, они бы услышали победное «ха!» из-под одеяла Тристана. Но произнес его вовсе не он.
Глава I
Ягоды и коренья
Орден пальеров был древнейшим на континенте. Его рыцари всегда служили самому сильному из монархов. А когда технический прогресс принес в мир череду революций, изменивших уклады во многих государствах, осталось одно королевство Эскалот. Его нынешний король был человеком почитаемым и мудрым, но больным. К старости разные хвори, среди прочих подагра, приковали его к столице. Больше всего монарха мучила боль потери: он пережил трех своих наследников и влачил остаток века, изводимый горем и неопределенностью. Норманн II Удильщик был последним в своем роде. Он получил прозвище за любовь к рыбалке, часами мог сидеть у пруда с удочкой. В народе шутили, сколько, должно быть, законов и решений было принято на том берегу. Пальеры сохранили присягу последнему из королей. Однако их тоже терзала неизвестность. Новый мир несся на них бушующей техногенной и бунтующей человеческой стихией. И никто не знал, как люди, которые лучше умеют пользоваться мечами, нежели винтовками, выживут здесь и останутся себе верны. В Ордене состояли воины и ученые, вернее было бы сказать, что каждый рыцарь-пальер являлся и воином, и ученым. Большинство из них собралось в стенах их альма-матер в замке Пальер-де-Клев. Здесь расположилась и их резиденция, и библиотека (крупнейшая на континенте), и пансионат для ветеранов и инвалидов, неспособных больше нести военную службу, и школа, где обучали юных послушников. В школяры принимали только мальчиков из благородных семей, но далеко не каждые родители желали детям такой участи. Пальеры несли присягу и аскезу, намеренно отказываясь и от брака, и от карьерных амбиций вне Ордена. Они были не так успешны, как офицеры регулярных армий, не так алчны, как наемники, не так коррумпированы, как агнологи. Последние тоже были учеными, но скорее мировой корпорацией, занимающейся изучением явлений на стыке официальной и квазинауки агнологии, «науки неизвестного». Пальеры презрительно о них отзывались и нарекли «новыми колдунами». Вопросы магии и этой науки в Пальер-де-Клев были табуированы. Незачем рыцарям терзать душу суевериями. Мир слишком богат искушениями, чтобы желать еще и чего-то поистине сомнительного.
Тристан знал и про запреты, и про желание запретного. Когда послушнику исполняется шестнадцать, наставники начинают говорить с ним более душевно и одновременно строго. Так, по словам учителей, более тяжкое бремя то, что гнетет ум и совесть, а не тело. Тристан кивал и понимал, как ему не повезло. Покуда ровесники нет-нет да сбегали в деревню к девушкам, он донимал расспросами Ситцевого рыцаря и засыпал над кипой книг. Почему природа такова? Почему он таков? Какие обыкновенные вопросы для юноши шестнадцати лет и как по-разному можно искать на них ответы. Может, и правда было бы лучше отправиться за ними на ярмарку, а не в библиотеку. Конечно, за самовольные отлучки и наказание было соответствующим, в то время как за ученое усердие полагалась похвала. Но Тристана не покидало чувство, будто он готовится к какому-то ужасному преступлению и что за него дают даже не розги, а высшую меру. Позорная казнь недостойного рыцаря расстрел. Словно демонстрация бессилия слабого человека, предавшего традицию, перед оружием нового мира, которым в былые времена пользовались только трусы. Очень патетичная философия, так думал Тристан и все равно страшился. Ситцевый рыцарь был свидетелем, уликой и соучастником в деле, о котором Тристан не мог никому рассказать. Он четыре года носил секрет в себе, а своего болтливого товарища в планшете из овчины, который для куклы был удобнее вещмешка. Эта трогательная привязанность к игрушке, сшитой из материнской юбки, не добавляла ему мужества в глазах прочих послушников. Но Тристану было почти все равно. Почти.