Умерла прабабушка Татьяна легко, во сне, когда ранняя весна только-только постучала робкой синицей в окно. Николай так и не успел повиниться перед ней. В своём воображении нередко рисовал картину, как войдёт он в горницу, где в бабьем углу любила сидеть седовласая Татьяна, встанет перед ней на колени, положит ей кудрявую голову на грудь и выплачет всю ту боль, которую накопил за тяжёлую, лошадиную жизнь. Она выслушает, пожалеет, положит ему на голову свою утомлённую работой руку, пахнущую тёплым парным молоком, всё поймёт и всё простит. И станет тогда Коленьке так легко и светло на душе, как в детстве. Побежит он в поле, цветущее нежно-голубым льняным полотном, и вся тяжесть выльется из груди тёмным облачком. Чем дольше жил Николай на свете, тем чаще печалился о прабабушке.
Возвращался в детские воспоминания, теребил рану, как вдруг на ветку соседней берёзы прилетел пёстрый дрозд, запел. Заслушался Николай, как птичка щебечет, забылся. И почудилось ему, что дрозд выводит загадочные рулады: «Смени крест на могиле, смени крест на могиле» Очнулся Николай, а птички уже нет. «И правда, крест покосился, худой уже совсем, надо новый сладить», подумал Николай.
Николай вышел с кладбища, приблизился к кобыле Ночке, угостил остатками хлеба. По лошадиным меркам кобыла почти ровесница Николая. Пегой масти, с сахарно-белыми пятнами, такими внушительными, точно художник не пожалел титановых белил и выплеснул всю краску из тюбика на рыжее тело лошади. Николай любил свою кобылку, ухаживал за ней, а будучи нетрезвым, то и дело жаловался на своё одиночество. Николаю казалось, что Ночка понимает его. Она стояла, слушала его истории, наклонив голову с выступающими вперёд ушами. Были они во многом похожи между собой, Николай и его древняя кобылица. Оба уже не молодые, долго и тяжело трудившиеся на родной земле. Оба часто уходили в себя и как бы замирали на время: Николай погружался в детские годы, а Ночка как будто воскрешала своего последнего жеребёнка, которого у неё отобрали сразу после рождения. Оба были уже седыми. У Ночки чёлка и грива серебристая. У Николая в молодости волосы были русые и вились, он постоянно приглаживал рукой чуб, особенно когда волновался. В старости Николай сильно поседел, представлял себя облетевшим от ветра одиночным одуванчиком, с пушинками-парашютиками, которые еле-еле держались на соцветии.
Болезненно переживал Николай и раздор со старшим братом Константином. Долго соображал, как найти подход к нему и заключить мир. Случай помог, понадобилась Николаю срочно новая сбруя для Ночки, а взять негде. «Придётся у братчика Константина просить, вот и повод для разговора нашёлся», рассудил Николай. Запряг Ночку и отправился в соседнюю деревню в сельпо за гостинцем для брата и продуктами для себя.
Приехал, а сельпо закрыто. На дверях табличка: «Уехала за товаром». Остался ждать, не ехать же к брату с пустыми руками. Пока ждал продавщицу сельмага Людочку, сходил на ремонтно-техническую станцию, поговорил с мужиками. Те жаловались на шумных и шустрых шабашников, налетающих, словно грачи весной, на сезонную работу. Время за разговорами прошло быстро. Вот и Людочка вернулась, только открыла магазин, как тут же очередь образовалась из сельчан. Людочке приходилось выбивать дефицитные товары, основной план по торговле сельский магазин выполнял за счёт водки. Основные продукты крупы, хлеб, сахар, соль, спички, рыбные консервы, водка, сигареты были всегда. Иногда Людочка привозила свежемороженого хека, минтая и другую рыбу. Остальными продуктами крестьяне обеспечивали себя сами.
Рядом с магазином на лавочке сидели редкостные сплетницы баба Маша и баба Катя, знающие самые последние деревенские новости. Бабу Катю в народе прозвали Паснихой, откуда пришло это прозвище, уже никто не помнил, но оно к ней пристало намертво. Бабу Машу окрестили Маша Бородавошшная (да, да именно с двойным «шш» так и звучало её прозвище) из-за большой бородавки на носу и злой язык. Николай поздоровался с ними, подруги кивнули ему в ответ, продолжая оживлённо судачить о новом платье Людочки в цветочек.
Николай зашёл в магазин последним, занял очередь. Очередь гудела, как растревоженное осиное гнездо. Обсуждали городских дачников и шабашников, с приездом которых летом жизнь в деревне оживала. В сельском магазине пахло керосином, свежемороженой рыбой, только что привезённым пшеничным хлебом «кирпичиком».