Послушай, милая, мне сегодня надо кое-чем заняться.
В пятницу вечером? одна бровь взлетела вверх.
Да, в пятницу вечером. С понедельника я буду появляться здесь только к концу дня. И так в течение целого месяца. Предстоит много работы, так что сегодня надо кое-что подготовить. И, глядя на надутые губы, он решил немного подсластить пилюлю и задать вопрос, который ей наверняка поднимет настроение, потому что он заранее знал ответ: Послушай, а как у тебя выходит так двигать бровями?
Получается? Ты заметил? Это от уроков актерского мастерства.
Каждый вторник, второе занятие приходилось на утро субботы, Любляна уходила пораньше брать уроки в театральной студии.
Какой ты у меня все-таки душечка! Любляна обежала стол, сесть на колени в его кресле у нее не получалось, всегда мешали высокие подлокотники, поэтому она слегка откатила кресло, забралась на стол, раздвинула ноги, открыв тонкую, интимную, но (все-таки ей не откажешь во вкусе) совершенную непрозрачность колготок, положила ноги на эти самые подлокотники, подкатила ногами кресло к столу, наклонилась и поцеловала его.
Поцелуй получился долгим, девушка не могла отказать себе в театральности, а Пе́трович не хотел лишать ее этого мимолетного удовольствия в благодарность за столь короткое объяснение.
Наконец пара разомкнула объятия, Любляна таким же непринужденным жестом ногами откатила кресло и встала со стола, демонстративно оправляя (что ты делаешь, там даже нечего оправлять) свою мини.
Тогда я позвоню Милене и приглашу ее на ужин. Я же теперь могу себе позволить пригласить? Это была предоплата? За срочную работу?
Можешь. Думаю, что ты можешь себе позволить еще что-нибудь. Это был аванс за ответственную работу.
Ого! Так я что, могу даже пройтись по магазинам?
Можешь, но, Пе́трович встал с кресла и легко коснулся губами ее щеки, в пределах сметы.
Секретарша рассмеялась и чмокнула его.
Тогда я побежала?
Беги, беги, и, когда секретарша повернулась, чтобы выйти из-за стола, Пе́трович ласково шлепнул ее.
Любляна почти добежала до двери, как вдруг повернулась:
Милый, если надумаешь звони, и послала ему воздушный поцелуй.
Он был членом двух карточных клубов, одного элитного, а другого много проще, располагавшегося в районе центрального вокзала. В элитный клуб идти не захотелось, там не отвлечешься, все время надо думать о том, какое впечатление ты производишь на потенциальных клиентов. А в игорном заведении все было гораздо свободнее. Оно располагалось в подвале старинного дома еще той эпохи, когда вокзал строился совсем без расчета на будущий центр города, а на его прежнюю торговую окраину, поэтому клуб, несмотря на крикливую неоновую вывеску «Трумпф», с незапамятных времен носил прозвище «таможни»[11]. Разношерстная публика, играли в основном по маленькой, большие игры устраивались в частных домах. Но вчерашний вечер запомнится надолго. Терцы шли один за другим[12]. «Маленькая» довольно быстро увеличивалась партнеры хотели отыграться, предлагали повысить ставки, и Пе́трович не возражал терцы шли и шли. Но отвлечься все равно не получалось: «Клуб самоубийц» не выходил из головы. Пе́трович загадал, выпадет ли ему тузовый терц в пиках или нет, но за весь вечер не то что в терце, даже «голый» пиковый туз ни разу не лег в его руку. Зато с каким необъяснимым, почти садистским наслаждением он бил козырем зловещую карту, когда пики обходили его стороной. К нему вдруг вернулся утренний азарт, тело вновь обрело упругость, да, еще посмотрим кто кого.
Уходя, конверт можно было оставить в бюро: отдать тете долг хватит и с выигрыша, в гардеробе, надевая пальто и неудачно повернувшись, чтобы поймать рукав, он столкнулся с незнакомцем длинный кожаный плащ и черная, надвинутая на лоб фетровая шляпа. Пе́трович пробормотал извинение и хотел было спрятать от смущения глаза, как они вдруг остановились на незнакомце. Показалось, что его шляпа медленно поднимается вверх над широко раскрытыми глазами. Но это продолжалось меньше мгновения. Незнакомец улыбкой принял извинения, обошел Пе́тровича и стал снимать у стойки гардероба плащ.
Азарт продолжал будоражить, удачливый игрок тоже подошел к стойке и взял трубку телефона. Слушая длинный гудки (неужели ужин с Миленой так затянулся, а они, наверное, в кино), край глаз отметил высокую, в малиновом вельвете спину, черные длинные волосы, оглаживаемые тонкими (бриллиант на безымянном пальце) руками (где-то я видел эти руки), и тут же сонное «аль-о-о».
Засада
Тетушкин чай с бергамотом пришелся очень кстати. Пе́трович уютно устроился в глубоком кресле, потягивал жгучий напиток и заедал его пирожками. Тетушка готовилась к его визиту.
Я знаю, что ты пришел не за деньгами. Она отхлебнула чай из блюдца и надкусила кусок сахара, лежавший рядом (навечная привычка войны). Не в твоих правилах просить, не отдав прежнее. Поэтому я очень, очень рада твоему сегодняшнему приходу. Лакомься. Но Уже почти время обеда. Может, останешься? У меня рыбные тефтели. С овсяными хлопьями. Под томатным соусом. С капелькой лимона и красного вина.
Пе́трович смаковал тетушкин домашний уют. Конечно, он останется на рыбные тефтели. Холостяцкий быт последних лет был неприхотлив, очень рационален, весьма комфортен, но ему не хватало теплоты женских рук. А здесь Пе́трович выдерживал паузу перед приятным для тетушки известием. Она никогда не работала, ее более чем обеспечивал муж, известный архитектор, она и сейчас жила на проценты с его сбережений, но всегда чем-то занималась. До войны благотворительной деятельностью в театральных кругах, поддержкой забытых и начинающих актеров, (ей на это удавалось собирать с бомонда приличные суммы), во время войны Красный Крест. А последние годы, после смерти мужа, она переключилась на тему защиты животных, также собирала деньги на приюты, теперь для бездомных кошек и собак, выводила студентов на пикеты к городскому зоопарку и вела еженедельную колонку в дамском журнале. Она категорически не хотела переезжать за город ей с избытком хватало роз под окнами и продолжала жить в еще довоенном, окруженном с трех сторон садиком, изящном домике, поставленном по проекту ее мужа в самом центре богемного квартала.
Ну, так что? Тефтели?
Пе́трович, дожевывая очередной пирожок, утвердительно заурчал. Тетушка допила свой чай, собрала приборы и вышла на кухню. Там послышалось стуканье сковороды. «Это не сковорода, а сотейник, сколько раз я тебе об этом говорила!» тетушка постоянно корила его за приверженность к скорым готовым блюдам и настойчиво, но пока безуспешно агитировала его: «У тебя наверняка получится!» научиться готовить. Потом что-то звякнуло, и тетушка появилась в гостиной, держа в одной руке два резных стакана, а в другой такой же резной лафитник. Какой обед без ее кюммеля[13].
Нет, он усмехнулся про себя: «От вас никуда не убежишь». Он вспомнил, как мальчишкой обрадовался, найдя на страницах «Прощай, оружие» это с детства знакомое слово. Но моя тетушка не мисс Ван-Кампен, а я не Фредерик Генри. Так что, Старик, спи спокойно.
Тефтели разогреваются, на салат у нас редиска, сейчас принесу, и мы будем готовиться к горячему, она поставила стаканы с лафитником на стол и опять вышла на кухню. Пе́трович подождал, пока она не вернулась с двумя блюдцами редиски, украшенными веточками сельдерея, взял лафитник и аккуратно наполнил по треть рюмки.
Давай, дорогая, за твое здоровье, он чуть взболтал напиток, кругом вдохнул его аромат, сделал большой глоток, улыбнулся и потянулся к редиске. Тетушка чуть пригубила и взяла веточку сельдерея.