Новую жену, или сожительницу Варвара восприняла, если не с восторгом, но виду не подала. Влилась в общий хор одобрения, однако, в душе несколько насторожилась. Настораживала опаска: а как новая, да опрятная дамочка побрезгует знакомством с пригородной крестьянкой, вечно пахнувшей навозом, сеном, молоком. Молвить и то, как следует, не умеет. Забрезгует, да и перестанет отпускать дружка-муженька к ней на подворье?.. Но дамочка, оказалась неуёмной старушкой, непоседливой, и вскоре сама привела к ней Никишу. Привела с радушием и прибауточками. Смеясь, приговаривала:
Ах, как я давно не была на крестьянских дворах! Как давно не видела вживье кур, поросят, коров. Все по телевизору пасу! смеялась она. Варя, дашь как-нибудь подоить Пеструшку?.. Никиша, ты только посмотри, какая прелесть в огороде!
Правда, огород к тому времени был пуст, и в нём уже наметало сугробчики. Но всё же
А когда Варвара предложила истопить баньку, у гостьи даже защекотало под ложечкой.
Варюшечка-душечка, ты прелесть!
Когда новобрачная чета в очередной раз объявилась в ограде, Варвара встретила их с доброжелательностью, даже с радостью.
О-о, кто к нам пришёл! Проходите, дорогие родственники. Проходите, гости дорогие! и стала на скорую руку собирать на стол угощение в виде: картошки, соленых огурцов, капусты, сала, и даже грибков. Ну и конечно самогонка.
Пока женщины, оставшись в доме одни, мыли не только посуду, но и чьи-то косточки, Никифор Павлович, не теряя время, постукивал во дворе, занимался по привычке родным крестьянским делом: что-то прилаживал, прибивал, подтесывал. Он бы, наверное, всякую работу по хозяйству мог делать с закрытыми глазами, даже в беспамятстве. Руки помнили.
За столом Варя сообщила радостную весть:
Кешку, пишет он, через год должны выпустить. За хорошее поведение и ударный труд. Он там за бригадира.
Сколько он уже отсидел?
Пять лет.
Весть действительно не рядовая, и за неё выпили. Потом Варя посетовала:
Старший внук к наркотикам пристрастился. Мак заставлят садить. Боюсь.
Сейчас лечат от наркомании, попыталась успокоить Зоя Гавриловна. И как будто бы ей это удалось.
Выпили за выздоровление внука. Варвара всхлипнула:
Кровососы Всю-то они кровушку высосали Всю-то мне жисть отравили
Это уж точно, опять участливо поддержала Зоя Гавриловна. У Ника тоже не лучше. Послал же бог внученьку Екатеринушку
И затянулся разговор на весь вечер. Они, сочувствуя друг другу, жаловались на свою неустроенную старость Варваре тоже было под семьдесят. Жаловались на детей, внуков, в купе досталось и законам и их сочинителям, властям и правителям.
И что это за законы? восклицала уже Варя. Мало ли что она была в квартире прописана. А куда теперь вам на старости лет деваться? Мыкаться по чужим углам? Дожили, слава те
Зерно сочувствие было заронено в измученную душу племянницы. Она не раз битая судьбой, мужем, теперь и внуком, с болью и пониманием восприняла положение дядюшки, а теперь ещё и с тетушкой. Только забыла она, расслабленная от сочувствия и слёз, поинтересоваться: какая же такая нужда, острая необходимость заставила тётушку продать свою разблагоустроенную квартиру?..
Домой чета вернулась довольной, а Никиша под изрядным хмельком.
Но Варвара Варварой, женщина в годах и недостаточно подвижная, вернее, связанная по рукам детьми непутевыми, хозяйством, заботами. Но пробное зернышко было, что называется, брошено на благодатную крестьянскую почву. И удачно. Пора засеивать ими более широкие поля.
Завтра к Малаше сходим, сказала Зоя Гавриловна.
Хорошо, Зоя. Как скажешь.
8
На следующий день направились к Маланье Федурцевой, и застали дома. Она только что вернулась из магазина, с "утренней прогулки", как она называла подобные отлучки из дома. Жила она одна в двухкомнатной квартире, на пенсии. Жила на старости лет в полном довольствии, и для себя. Одно лишь её порой донимало это скука. Но и с ней она нашла метод профилактики, уходила к дочери, когда позабавиться с внуками, когда "попить" кровь из их родителей. А больше придавалась телевизору. Хвала и почтение его создателям! Сколько он сохранил нервов, спас жизней, оградил от тёщ и свекровей А скольким раскрыл кругозор и поднял интеллект до уровня политического обозревателя?.. Теперь, почитай, ни одно застолье не возможно без этого равноправного члена домашнего коллектива. Ни один шкаф, поди, не раз потемнел от зависти к этому квадратному идолу. Мало быть большим, вместительным, надо быть шумовоспроизводящим (но не скрипучим), говорящим, с проволочками, с дорожками и с микросхемами внутри, а не напичканным дорогими платьями, рубахами, даже шубами. Заменяющий человеку сон, тепло, холод, порой разум, и позволяющий жить в зазеркалье. И Маланья Федурцева была на гребне всей кипучей жизни страны, понимала всё с полуслова диктора, с полувгляда репортера. В момент ориентировалась в политических и житейских перипетиях. Оттого была категорична в оценках её не устраивающих. Это была женщина шестидесяти лет, среднего роста, полногрудая, солидная, с широким розовощеким лицом. Её масса, как и слова, подавляли своим весом.
Маланью не пришлось тянуть за язык. Она сама начала разговор о жизни стариков.
Ну, как вы там поживаете? Наверно к Никифору Павловичу перебрались, у него живёте?
Ага, как бы не так, выдохнул Никифор Павлович, после рюмки и потянулся вилкой за колечком копченой колбаски. Поживёшь тут
О том, что Зоя Гавриловна свою квартиру продала, и старики вознамеривались жить на жилплощади дядюшки, Маланья знала.
И что за причина? насторожилась племянница.
Так Катька, плутовка, нарисовалась. И не одна, с девчёнчишкой, с правнучкой, криво усмехнулся он.
Ну и?..
Да попробуй её теперь сковырни! Сдуру, по молодости, прописали к себе, даже удочерить хотели. Просили Таньку тогда отдать Катьку нам, в ордер даже вписал. Эх-хе А теперь их аж две. Мать одиночка, и все права на её стороне, только моих нет. Попробуй, возьми их, выдави из квартиры. Никаких денег не хватит, и даже блата с тем же мэром города, с самим губернатором.
Маланья осуждающе покачала головою, глядя на дядюшку с тетушкой.
Вот ведь как! Жил, трудился, зарабатывал квартиру и в ней не хозяин. Приватизирована хоть квартира?
Да нет. Раньше вроде бы как не было нужды. Да и некому было надоумить. Зоя вот подсказала, кинул благостный взгляд на сожительницу. А теперь внучечка не дыбки. Чё делать, ума не приложу?
Хоть бы вы, родственники, как-то на них подействовали, на Катерину и на её родителей. Может у них совесть пробудится, одёрнут дочку, к себе заберут, подсказала Зоя Гавриловна.
Да что же это такое? загорячилась племянница. Вы Виктору, Вадиму звонили, разговаривали с ними?
Да нет пока, ответил дядюшка, потянувшись за бутылкой водки, чтобы подлить себе и женщинам в рюмки. Зоя Гавриловна свою рюмку прикрыла ладонью: достаточно Вадьке пытался как-то намекнуть прямо в лоб. Так он и разговаривать не стал, отмахнулся. Он вообще у нас обособленный. Женился, не спросился, взял на тринадцать лет старше себя бабищу. Всё сам. Всё по-своему. Злится на меня за чё-то. А тут мать померла, тоже будто я виноват. Живём, как чужие. Витька попроще, поумней. Хоть и не моих кровей, а моя в нём закваска, моя. Попиват только лишка.
Пьяный проспится, дурак никогда, вставила Зоя Гавриловна.
Это точно, согласился Никифор Павлович и пошутил: По себе знаю.
На что Маланья добродушно посмеялась, а старушка, вздернув крылышком брови, утвердительно кивнула.
Никифор Павлович содержимое из рюмки опрокинул себе в рот.
Ну, так свяжитесь с ним, сказала племянница.
Так теперь как? Ик! икнул дядюшка после выпитого и приложил ко рту кусок хлеба. Из дома звонить она там. А Зоина квартира уже продана. По всякому пустяку ик! на почтамт не набегаешься?