Уже в сумерках две усталые женщины медленно возвращались в село. Вдруг на полпути дочка останавливается и говорит маме: «Ты как хочешь, а я пойду заберу хоть то, что от него осталось. Не я, так Нюрка, шалава, подберет. Возвратившись, они погрузили стонущего Кузьму на носилки, сделанные из тех же подпорок, и поволокли в деревню. Месяц Кузьма не мог оклематься, жена с тещей с ног сбились возле больного. Поили с ложечки разными отварами, приглашали бабок шептух и даже местного ветеринара. В конце концов, молодой организм осилил хворь, и к Октябрьским праздникам Кузьма опять был на ногах. На все вопросы, что с ним произошло, отвечал, что сорвался с яблони, когда полез за особо приглянувшимися яблочками.
А у Маньки трусы белые, большие
Короткий зимний день незаметно подкравшимися сумерками плавно переходит в длинную зимнюю ночь. Около жаром пышущего костра собрались усталые озябшие от длительного стояния на номерах охотники, доставая с рюкзаков то, что жена положила, и что сами добавили, сервируя на капоте УАЗика походный стол. Народ здесь собрался разный как по возрасту так и по общественному положению. Древняя забава охота и баня всех уравнивает. Поэтому в застолье хоть и не всегда бывает добыча, были веселые шутки, розыгрыши друг друга. Особенно доставалось семидесятилетнему сторожу Бачуро Игнату Игнатьевичу. На охоте от него не было никакого прока. Коварная болезнь Паркинсона некогда бравого загонщика и добытчика превратила в дергающегося инвалида.
Не знавши эту его особенность, стоявшие рядом с ним на номерах охотники, видя как ствол его ружья описывает замысловатые кривые в их сторону, ложились, или бросались в кусты. Им впоследствии объяснили, что старик, памятуя о своей болезни, никогда не заряжал свою двустволку. Брали его с собой за то, что он хорошо знал повадки зверя, его «переходы». И попросту жалели. Сколько лет вместе охотились, а не возьми его в лес, старик угаснет от тоски.
И вот сейчас, после первой рюмки, которую помог поднести до рта лесник Димка, он не к селу и не к городу ляпнул:
А у Маньки трусы белые, большие.
Знавшие эту его присказку заулыбались, а самый молодой студент нетерпеливо спросил:
А что дальше дед?
Бачуро заговорщицки подмигнувши, продолжил:
А что дальше? Манька к осени их всех порезала. На такую ораву травы не набраться.
Все дружно захохотали. Лишь студент недовольно проворчал:
Бухтишь ты дед про каких-то долбаных кроликов, а я то подумал
С этими Манькиными трусами, а не кроликами, то есть с предметом нижнего женского гардероба у Бачуры по молодости были свои приключения.
Его соседка Манька в те годы была девкой видной и не жадной. Некоторые парни деревни прошли у нее ускоренные курсы для получения «аттестата» половой зрелости. Игнат был парнем лихим первым забиякой и танцором на деревне. Однажды после танцев и он попросился в гости к веселой Маньке. Та жила вдвоем с полуглухой и полуслепой большевичкой старого закваса мамашей. Пробравшись в темноте в другую половину избы, старуха к тому времени храпом исполняла на печи интернационал, они, свалившись на кровать, начали лихорадочную подготовку к самому главному. Сорвав панталоны, Игнат лихо по-гусарски пустил их в свободный полет. Назавтра собираясь на утреннюю дойку Манька так и не нашла место приземления своих «кроликов», тьфу ты, то есть трусов. Так и пошла на работу обдуваемая весенним ветерком.
К Маньке в то время «подбивал клинья» колхозный парторг слюнявый, кривоногий мозгляк. Манька была девкой хоть и не жадной, но гордой. Поэтому последователю учения Карла Маркса и Розы Люксембург дала крутой и обидный при всем честном народе «отлуп».
Блюститель морального кодекса был человеком мелким, но злопамятным. Случай вскоре представился. Обходя дворы и добровольно-принудительно приглашая сельчан на собрание, он зашел в дом и к нашей героине. Объяснив цель прихода, он начал опять «крылом сечь» вокруг красавицы Маньки. Услышав обидные слова он в гневе поднял глаза к потолку. И от изумления у него отвисла челюсть. Старая баба-большевичка сдуру повесила вместо иконы портрет Сталина. И на этом «образе», закрывая нос и половину усов, висели Манькины трусы.
В то время такая вольность тянула лет на десять лагерей по минимуму.
Как отвертелись от страшного наказания веселая Манька и идейная старуха, как говорят, история о том умалкивает.
Игнату же после случившегося озверевшая Манька сравняла анфас с профилем. Но это не все. Манькины трусы преследовали Игната как злой рок. Хотите верьте, хотите не верьте они оказались теми граблями, на которые наступают дважды.
Игната забрали в солдаты. Отбывши некоторое время, он за хорошую службу и воинскую доблесть получил краткосрочный отпуск. Явился домой он к какому-то празднику. Угостившись с друзьями самогоном они двинули всей толпою в клуб на танцы. Народу не протолкнуться. В то время на танцы ходили все: как холостые, так и женатые, как молодухи, так и старухи. Те сидя на лавках у стены и поджав губы, строго следили за выходками молодежи. В окружении подруг была и Манька.
Облизнувшись как кот на сметану, молодой солдат бросился приглашать ее на танец. Во время танца, пошептавшись, и после его окончания они куда-то пропали. Вернулись довольно не скоро. К этому времени в клубе объявили польку на выход своеобразное соревнование на танцевальную выносливость. Как красиво смотрелась наша танцующая пара. Он бравый солдат в начищенных до зеркального блеска кирзовых сапогах и увешенный значками отличий всех родов войск, и стройная, длинноногая, с мощными икрами и тазом, высокогрудая, с гривой черных, словно воронье крыло волос, как степная кобылица, Манька. И придя фаворитами к финишу этого танцевального марафона, они под аплодисменты поклонились зрителям. Не зря пот проливали. А пота пролилось много, особенно было видно у солдата. Гимнастерка прилипла к лопаткам и по лицу струился пот. Игнат, встряхнувши мокрыми кудрями, достал из кармана галифе платок какой-то несуразной конфигурации и начал им утираться. Как вдруг клуб пронзил старческий вопль:
Да это же Манькины трусы, бесстыдница!
И наша триумфальная пара, смущенно хихикая, под рев и хохот толпы рванула на выход.
Березки, будьте свидетелями
В одном местечке Западной Белоруссии жили по соседству два брата, старший Иван и младший Кузьма. Жили по тому времени крепко. Оба занимались торговлей. Держали на двоих магазин, в котором хозяйничала жена старшего брата Авдотья.
За товаром ездили туда, где можно купить подешевле, а здесь продать подороже. Не брезговали они и контрабандой, благо местечко находилось в приграничной зоне. Переплыви мелководную речушку, и ты уже в Советской России. Пограничники, как со своей стороны, так и с той, были прикормлены, и братьям ничего не стоило тёмной ночью перевезти тюки с товаром на ту сторону, где их по договорённости ожидали местные подельники, а оттуда, на свою.
Польские власти «местечка», имея «на лапу», сквозь пальцы смотрели на все художества братьев.
Старший брат Иван по сравнению с Кузьмой был более домовитым и более жадным. У него и «понюшку табаку» мужик в долг не выпросит. Под стать ему была и его жена Авдотья. Может поэтому Господь Бог не дал им детей. Младший брат Кузьма, напротив, был широк душой и весёлый нравом. После почти каждой удачной сделки он по обыкновению приглашал соседей и друзей. И начинался пир горой!
Его ласковая и добрая жена Мария для вида ворчала, глядя на радостные проделки мужа, но с гостями была хлебосольна и приветлива.