Ты спрашиваешь, будет ли в новом, более высоконравственном обществе упразднена семья как институт? Отвечу. Семья в ее допотопном понимании, где жена это секс-наложница, бесплатный обслуживающий персонал и объект самоутверждения морально несостоятельных мужей, будет изжита вместе с иными институтами насилия и принуждения. Семья как добровольный творческий союз равноправных, самодостаточных и независимых личностей будет возвеличена и станет основой нового общества.
Миша сделал паузу. Он больше не отвлекался на приветливые теплые взгляды, которыми периодически одаривали его девушки.
Ставить слово «общность» рядом с таким словом, как «жена» может только низменная, шовинистическая личность с сознанием рабовладельца или дикаря. Наша задача заключается как раз в возвеличивании женщины, уравнивании ее во всех правах и свободах, какие только возможны. В том числе в свободе самой выбирать себе мужчину по душе или отказаться от какого-либо выбора вовсе, не будучи при этом поставленной в материальную, моральную или какую-либо иную зависимость. И тогда союзы между мужчинами и женщинами станут создаваться действительно на основе любви и взаимного согласия. А если в более далеком будущем после длительных изменений и трансформаций брак как общественный институт себя изживет естественным путем, то ничего страшного ни для нас сегодняшних, ни для нас будущих в этом не будет.
Последние слова Миша произнес более мягким тоном, что означало, что он закончил свой спич. Эндрю еще пару секунд удивленно смотрел на Мишу, как бы убеждаясь, что тот действительно закончил.
Обалдеть, Майкл! Ты бы видел себя со стороны. Я как будто на спиритическом сеансе побывал. Это вообще ты сейчас говорил или кто-то другой в твоем теле? Если бы в записи такое посмотрел, подумал бы, что это какой-то киношный трюк с переселением душ.
Миша молчал, по его лицу бегала легкая улыбка. Он был доволен произведенным эффектом. И вдруг глаза его стали сосредоточенно-суровыми, кадык дернулся, словно перезарядился затвор помпового ружья.
О нет, Майкл, нет, Эндрю узнал этот взгляд и выражение лица и понял, что сейчас произойдет. Только не это, пожалуйста, по крайней мере меня в это не втягивай. Я русского не знаю.
Но было поздно. Миша уже пел. И не было в мире силы, способной остановить его песню.
*
В тот вечер из клуба ребята уехали в компании трех невероятно привлекательных девушек, которые отдыхали за фиолетовым столиком в другом конце зала. Из всех троих Мише особенно приглянулась стройная брюнетка в салатовом платье с чертами лица египетской богини. Вечер продолжился у Миши на «Сильвии», так называлось его судно. И в этот раз он не выдавал себя за мойщика яхт.
Забегая вперед, сообщим дорогому Читателю, что через два дня Эндрю сделал Джессике официальное предложение, и она согласилась. Миша от души поздравлял ребят. Он был до слез счастлив, что своим суровым, но откровенным разговором подтолкнул друга на этот серьезный и ответственный шаг. Эндрю сердечно благодарил Мишу и с глазу на глаз, чтобы не слышала Джес, твердо пообещал, что больше никогда, никогда-никогда не будет изменять своей избраннице.
Глава 6. Классовое недопонимание
Миша понял, что долго утаивать от родителей свои внутренние изменения не имеет смысла. И решил раскрыться в наиболее выгодном для себя свете. Ему хотелось, чтобы никто из них не смог упрекнуть его в поверхностности, неосознанности или непонимании сути вопроса. Для разговора с отцом он заранее подготовил пакет предложений и довольно неплохо проработанную программу по возвращению и обратной национализации семейных капиталов. Миша несколько раз репетировал свою презентацию перед зеркалом, снимал ее на видео, каждый раз повышая свои навыки публичного выступления. На первых минутах видеосвязи Миша очень волновался, потом представил, что выступает перед рабочими в революционном Петрограде, и дело пошло лучше.
Сначала он с позиции марксизма обосновал, что истинным хозяином всех капиталов России является российский народ. Далее объяснил преступность распада СССР и дикой приватизации, в результате которой народная собственность оказалась в руках узкого круга олигархов, в том числе его отца. Потом перешел к обсуждению механизмов возврата вывезенных за рубеж капиталов и национализации украденных активов.
На протяжении всего времени лицо папы было внимательным, слова сына он выслушивал спокойно, не перебивал. Изредка задавал уточняющие вопросы, содержание которых показывало, что Николай Валентинович неплохо владеет технической стороной дела и отлично понимает экономический смысл Мишиных предложений. Например, он поинтересовался, какой конкретно финансовый инструмент, по мнению Миши, следует использовать для обратной национализации акционирование или ваучеризацию? И парень с радостью делился соображениями, взвешивая все за и против по каждому из возможных вариантов.
Миша закончил. По отсутствию критических замечаний, в целом конструктивному тону беседы он чувствовал, что таки сумел произвести впечатление на отца. Николай Валентинович был серьезен, долго сидел молча, иногда потирал нос и виски. Наконец он заговорил:
Я вот думаю и не понимаю, где же я так нагрешил, Миша, чего же я недосмотрел во время зачатия. И кажется, я понял свою ошибку. Нужно было мне в ту злосчастную ночь не расслабляться, а среагировать. Ну да что сделано, то сделано. Семя дало всход. И было бы понятно, если бы оказалось, что у тебя лишняя хромосома или не мой ты сын, подменили тебя в роддоме, или мамка согрешила с каким-нибудь соседом-вахтовиком. Но три независимые экспертизы врать не будут семя мое и с хромосомами все в порядке. Так что не отвертеться мне от этой ноши. Одна надежда на второй помет.
Теперь стало видно, что Николай Валентинович расстроен, но умело это скрывает.
Знаешь, лучше бы ты, сынок, гомосеком стал. Я бы, может быть, тогда тебя понял, все-таки на Западе вырос. Стыдно было бы, конечно, но что поделать: тлетворное влияние чуждой культуры.
Отец вздохнул и покачал головой с аккуратно подстриженными седыми волосами. Потом посмотрел на сына и с горечью в голосе продолжил:
Ты ведь, Мишутка, умом у меня никогда не блистал. И в школе, и в универе тебя за уши тянули. Но я и предположить не мог, насколько все плохо. И требовалось-то от тебя всего ничего: держать активы, расслабляться, девок трахать и желательно не крякнуть от передоза или не утонуть в бассейне по пьяной лавочке. Но ты и здесь облажался. А каково мне теперь жить и знать, что сын у меня, как ты там говоришь, пролетарий-ебанарий. Но это у тебя точно не от меня, это от мамки, которая себя на старости лет графиней возомнила. Я все надеялся, что ты приплод по залету принесешь от какой-нибудь местной шоколадки или латинки, остепенишься. Но и на это ты оказался негодным.
Глаза Николая Валентиновича сузились, и он продолжил более холодно:
То, что ты непутевый и потомства от тебя нет, как от гея это в общем-то полбеды. Но то, что кукухой поехал, это уже проблема, а проблемы мне не нужны. Не хватало еще, чтобы ты все наши капиталы по ветру пустил. На днях позвонят юристы, подпишешь бумаги, перепишешь доли, на кого скажут. Что-то оставлю на жизнь, чтоб не сдох с голоду. Так что пошел-ка ты нафиг, сынуля.
На последних словах Николай Валентинович отключился.
*
С мамой, Татьяной Григорьевной оказалось несколько легче. Она была одинокой состоятельной леди, перенесла в жизни не одну пластическую операцию, следила за своей внешностью и по мере возможности за физической формой. Она давно жила независимой творческой и духовной жизнью за счет обеспечения, которое оставил ей муж после развода. Всю себя она посвящала благотворительности, искусству, поиску света и истины.