Подруги скрылись. Их шаги затихли. Ничто больше не нарушало тишины коридора. И вот в этой тишине я услышала:
— Я тебя убью!
Я вздрогнула и подняла глаза.
Никого.
Фу! Значит, убьют не меня. Уже хорошо. А то после осенних событий, когда я чуть не погибла от рук сумасшедшего гения, мне постоянно мерещатся душегубы, меня преследующие. Этот, видимо, преследовал кого-то другого.
Тут возглас повторился.
— Убью!
Я вновь вздрогнула. Нет, это слишком. Почему неизвестный выкрикивает угрозы именно в тот момент, когда Я зашнуриваю ботинки. Подождать что ли не может?
Я перевела дух и припала ухом к двери. Как ни хотелось мне слинять, чтобы хоть на сей раз не впутаться в сомнительное расследование — гражданская моя совесть не позволила, гаркнула на ухо: сиди, внимай, вдруг от твоего любопытства будет зависеть чья-то жизнь. Мне ничего не осталось, как превратиться в слух. Но… За дверью восторжествовала гробовая, нет, могильная тишина. Неужто уже укокошили?
— Не смеши! — как гром среди ясного неба прозвучало из-за двери.
Я испуганно взвилась и брякнулась от неожиданности на задницу. А между тем в комнате продолжал звучать веселый баритон:
— Убьет видите ли… Надо же придумать такое… — Дальше последовало шуршание и чей-то тихий возглас. Потом вновь вступил баритон. — Не обижайся, ладно? На друзей ведь не обижаются. А мы-то с тобой друзья… — И что-то в том же духе и той же тональности.
Я радостно хрюкнула. Слава тебе господи! — возопила я мысленно. — Даже если ты не существуешь, ты молодец! Я поднялась с пола, отряхнулась и заспешила в фойе. Мое присутствие тут, спасибо господи еще раз, не требуется. Обычная ссора двух приятелей, между мной и моими драгоценными подружками такие приключаются раз по восемь за неделю. А уж сколько раз я грозилась убить Соньку и не сосчитаешь.
Короче говоря, не прошло и минуты, как я в припрыжку неслась по аллейке к ярко освещенной столовой. Тогда я еще не знала, что обрывок подслушанного мной разговора мог бы стать ключом к разгадке тайны. И не догадывалась о том, что не пройдет и суток, как я горячо пожалею о том, что не задержалась тогда, чтобы понять, кто же именно ссорился в инструкторской комнате.
* * *
ЧЕЛОВЕК сидел в углу и плакал. Тихо, скупо, по-мужски. От обиды и жалости к себе. Ему было обидно, потому, что никто не принимает его всерьез. А жаль, потому что очень скоро он из просто ЧЕЛОВЕКА превратиться в убийцу…В преступника…В грешника.
Но ведь могло бы быть все по-другому! ЧЕЛОВЕК специально пришел к приговоренному. Хотел дать ему последний шанс. И если бы приговоренный повел себя иначе — не врал, не издевался, ни смеялся над его угрозами — остался бы жив.
Но он свой шанс упустил. Так что пусть готовится к смерти.
4.
На следующий день мы проснулись довольно рано — около 7-30. Не слишком солнечное, но обещающее быть довольно ясным утро заглядывала в окно вместе с луноликим Зориным. Последний в отличие от утра был лучезарно, искрометно, ослепительно ясен и весел. Все его тридцать два зуба сверкали между кустами бороды и усов, а щеки алели, лоснились, почти лопались, как перезрелые томаты, нависая над черной волосяной каемкой.
— Пора-а-а, девочки, пора! Заснеженные склоны вас заждались! — грохотал он своим оперным басом в нашу неплотно прикрытую форточку. — Подъем! Труба зовет! — но этого ему показалось мало, по этому он затянул. — Утро кра-а-а-асит нежным светом… — и сопроводил серенаду аккомпанементом — постукиванием кулака по стеклу.
— Что за гад там горланит? — прохрипела в подушку Сонька.
— Твой, — доложила Ксюша, приподнявшись на кровати.
— Господи, и зачем я только сюда приехала!? — обратилась к своей подушке Сонька, видимо спросонья перепутав ее с всевышним.
— Уйди, Юра, мы не одеты, — строго прикрикнула я на «Казанову», но он только фыркнул:
— Ничего, я не из стеснительных, — после чего впился глазами в заголившееся Сонькино плечо. Плечо, как видно, произвело на Зорина шокирующе-неизгладимое впечатление, потому что он перестал петь, а ни с того ни, с сего ляпнул. — А на завтрак каша.
— Это в голове у тебя каша, идиот! — рыкнула я. — Сказано, иди.
— Мы уже уходим, — пропищал некто из-за необъятной спины Зорина.
— Мы? — сразу же проснулась Сонька. — Кто это мы?
— Мы! — отрапортовал Серега, вынырнув из-за своего спино-дзота. — Мы! — подтвердил Лева Блохин отделяясь от стены, с которой он слился благодаря своему потрепанному спортивному костюму, цвета «обшарпанная штукатурка».