В центре романа молодой художник Эварист Гамлен. По природе своей душевно тонкий и добрый человек, помогавший обездоленным. Как художник был безвестен. Презирая временные лишения и невзгоды, Гамлен был уверен, что «революция навсегда осчастливит род человеческий», хотя его пыл то и дело охлаждала его матушка, скептически относившаяся к идее социального равенства: «Это невозможно, хотя бы вы все в стране перевернули вверх дном: всегда будут люди знатные и безвестные, жирные и тощие». Но он был патриотом и поборником социальной справедливости, истовым почитателем Марата и Робеспьера. Как-то Гамлен выполнил просьбу своей случайной знакомой, вдовы прокурора, за что мадам, пользуясь своими связями, рекомендовала его кандидатуру членам Комитета общественного спасения в качестве присяжного заседателя в Революционный трибунал. Никогда не помышлявший о столь ответственном посте Гамлен после минутного колебания принял эту должность «только затем, чтобы служить республике и отомстить всем ее врагам». Начав свое служение революции с утверждения, что для того, «чтобы обвинить кого-либо, нужны улики», Гамлен пришел к выводу, что надо карать «грузчиков и служанок так же сурово, как аристократов и финансистов». В глазах Гамлена идея наказания получала религиозно-мистическую окраску, и, если преступление было доказано, он голосовал за смертную казнь. Под влиянием окружающей жизни Гамлен стал подозрителен и тревожен: на каждом шагу он встречал заговорщиков и изменников и все более утверждался в мысли, что отечество спасет только «святая гильотина». Убийство Марата подтолкнуло Конвент принять закон о подозрительных «врагах революции и республики, сочувствующих тирании». После казни бывшей королевы Франции Марии-Антуанетты казни стали массовым явлением. Вскоре Гамлен стал подобием зверя. Он не щадил никого. Он был непреклонен даже тогда, когда от него отвернулись мать, назвав его «чудовищем» и «негодяем». Он больше не принадлежал себе. Вскоре были существенно упрощены процессуальные формы, и сокращенное судопроизводство только ускорило общую развязку. Допрос каждого подсудимого продолжался не больше трех-четырех минут. Обвинитель требовал смертной казни для всех. Присяжные высказались заранее единогласно, односложной репликой или просто кивком головы. Герой, предчувствуя скорую гибель, думал: «Мы говорили: победить или умереть. Мы ошиблись. Надо было сказать: победить и умереть». Незадолго до этого Эварист сказал своей возлюбленной, что не может больше принимать ее любовь. «Я принес в жертву родине и жизнь, и честь. Я умру опозоренным и ничего не смогу завещать тебе, кроме ненавистного имени». В июле 1794 года произошел термидорианский переворот, в результате которого были казнены Робеспьер и его сторонники, в том числе и Гамлен. Последней мыслью Эвариста было сожаление о том, что республиканцы «проявили слабость, грешили снисходительностью, предали Республику».
Для чего я вам рассказал все это? Я увидел сходство. Сходство с тем, что происходит в нашей молодой Советской республике. Герой французской революции жирондист Верньо когда-то сказал: «революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей». А затем его отправили на гильотину. Дантон сказал: «Мы будем отправлять на гильотину священников и аристократов не потому, что они не виновны, а потому что им не место в новом обществе». И тоже был казнен. А все потому, что на свет рождаются вот такие «душевно тонкие и добрые» Эваристы Гамлены. Сначала он безжалостно отправлял на эшафот, затем его. И я не удивлюсь, что в скором времени появятся дети нашей революции, принесенные в жертву богу Сатурну. Хотя я обманываю они уже есть. И их много. Только большевики их не считают жертвами. Они враги те, кто не принял захват власти большевиками и устранение временного правительства. А врагов надо уничтожать. Но что будет, когда большевики начнут пожирать сами себя, как Робеспьер Дантона. В этом письме я увидел первые признаки. Я понял, насколько легко он поддается влиянию, хотя в его возрасте это сделать легко. Возможно старшие офицеры «раскачивали эту революционную лодку». Я написал ему ответ. Мой первый ответ не был столь убедительным. Я просто предостерегал его от ненужных связей и верно служить, выполнять присягу. Позже Егор написал уже более грозное письмо мне. В нем звучали более радикальные нотки. И тут во мне воцарился ужас.
Дело в том, что я совсем забыл о новости, которая будоражила Петроград в начале марта. Некоторые газеты об этой новости умолчали, но в немногих газетах об этом сообщили. Моя соседка Зинаида Кирилловна рассказала мне, что 4 марта 1917 года был убит командующий Императорским Балтийским флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин. По ее версии он был заколот штыками матросами Кронштадта. Я об этом не знал. Но я знал уже тогда, что Егора перевели в Кронштадт на линкор «Петропавловск». Честно говоря, мне нет смысла не доверять ей. Она всегда была искренна ко мне. Сначала я насторожился, узнав об этом. Но почему-то быстро потерял интерес к этому сообщению. Я подумал, что Егор никогда и ни за что не будет вступать хотя бы в малейшие авантюры. Но и масштабы авантюры разные. Одно дело это напиться и устроить погром в собственной каюте, другое убить командующего флота. Но все-таки мои сомнения взяли вверх. Опьяненные революцией солдаты и матросы стали неуправляемыми. Думаю, что Непенина действительно закололи штыками матросы Кронштадта. А еще, после событий конца февраля прошлого года, некий Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов выпускает приказ 1. О чем этот приказ? Весь зачитывать не буду. Но сообщу основные пункты.
Во всех ротах, батальонах, полках, эскадронах и на судах военного флота выбираются комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных частей. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам. Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям. Во внеслужебное время отмена знаков почтения к старшему по званию. Приказ офицера исполняется только после одобрения созданного комитета.
Из этого приказа я понял, что в армии начинается анархия. Теперь солдаты и матросы, назначая своих выборных представителей в частях, могут не выполнять приказы старших офицеров. То есть, они вполне вольны будут делать все, что вздумается. Случай с Непениным просто вопиющий.
Из всех близких мне людей, в Петербурге осталась лишь младшая сестра жены Маргарита и ее муж Владимир, который был служащим в Государственном дворянском земельном банке. Они иногда навещали меня. Как и я их. Были еще и бывшие сослуживцы, с которыми почти не виделись.
На этом, пожалуй, я сегодня закончу. Что происходило прошлым годом, я еще вкратце вам расскажу. Это был жуткий год. Это был настоящий ад.
Глава 9. Гость из Польши
Санкт-Петербург. 10 июня 2012 года.
С момента гибели Олега Налимова прошло почти двое суток. Сергей Пименов неоднократно пытался дозвониться до вдовы Олега, но она из раза в раз отключала связь. И вдруг на мобильный телефон Сергея приходит сообщение от Татьяны вдовы Олега: «Мне пишет в фейсбуке (прим. Экстремистская организация, запрещенная в РФ) какой-то поляк. Представился журналистом. Некто Рафал Богун. Кто он такой? Что ему от меня нужно»? Сергей не имел ни малейшего представления об этом загадочном поляке. Решив, что настал нужный момент, он набрал ее номер телефона. Она ответила, хотя не сразу. Она явно была не в состоянии говорить.