На желтой нитке болтались сухие, свернувшиеся трубочками ивовые листья: под ними виднелись, вместо рубинов, крупные кровяные пятна, окаймлявшие всю белоснежную шею Прокриды. Но ей было не до ожерелья: вне себя от ужаса, она не сводила глаз с Кефала и все повторяла:
Кефал это был ты?
Прокрида да за кого же ты меня принимала?
Тут только он вспомнил о пророчестве Зари.
Прокрида ты приняла меня за другого и все-таки могла после нашей клятвы?..
Она опустила глаза, но вскоре опять их подняла; робкая надежда светилась в них.
Кефал мой, друг мой ведь если это был ты то, значит, я не нарушила клятвы. Ведь никто же, кроме тебя, меня не касался. Как же я после этого не чиста?
Но он не ответил ей. Грустно понурив голову, он направился к срединной двери к главной двери к горе.
VII
Прокрида не пыталась удержать его: она чувствовала, что это безнадежно.
Она позвала старушку Полимелу, свою няню, последовавшую за ней из дома Эрехфея и теперь служившую ключницей.
Няня, родная, исполни мою просьбу только так, чтобы никто об этом не узнал. Помоги мне омыться и одеться во все черное.
Старушка всплеснула руками:
Ради богов, дитятко! К чему это?
Не спрашивай, родная, если любишь меня; сделай то, о чем я тебя прошу.
Полимела понизила голос:
Не правда ли, дитятко, таинственно шепнула она, этот высокий и сильный гость это был сам Гермес? И он принес тебе весть, что твой муж умер?
Да, няня, он умер для меня.
Но почему же, дитятко, он был похож на него самого?
Боги уподобляются кому хотят, няня, не давая нам отчета в своих поступках. Но сделай то, о чем я прошу тебя: я должна исполнить один заупокойный обряд, которого он Гермес от меня требует.
Старушка послушалась; омывшись и одевшись, Прокрида поцеловала ее на прощанье и пошла тоже по направлению к Гиметту. Она дошла до того места, где Харадра, сбежав с горы, водопадом низвергается в пропасть. Эта пропасть считалась входом в царство мертвых.
Но теперь солнечные лучи играли в пене водопада, радуга стояла над ней и наяда сидела под ее сводом и пела, грея в полуденной жаре свое серебристое тело. Завидя Прокриду, она окликнула ее:
Неподобное дело задумала ты, царевна; не так спускаются в поддонное царство, да и рано тебе туда. Постой, дай вспомнить: есть у меня песня и про тебя.
Она опустила свои взоры в волны своего потока; мало-помалу ее глаза загорелись пророческим блеском, и она мерно и протяжно пропела:
Едва отзвучали последние слова песни, как радуга потухла и наяда опустилась в свой поток.
Спасибо, нимфа! крикнула ей вслед Прокрида и бодро, с новой надеждой в груди, направилась по дороге, ведущей в афинскую гавань Фалер.
VIII
Уже смеркалось, когда она достигла взморья; но ночь обещала быть тихой, лунной, и гавань жила полной жизнью. Прокрида увидела тридцативесельное судно, готовое к отплытию; якорь был поднят, как раз отвязывали кормовую. Судовщик показался ей знакомым.
Откуда и куда, Евагор? спросила она.
Из Кносса критского, царевна Прокрида; привез груз кипарисовых бревен, теперь еду обратно с грузом гончарных изделий, заказанных Миносом. Но почему я вижу тебя в трауре?
Евагор, возьми меня с собой.
Что ты, царевна! Ведь после этого все гавани царя Эрехфея были бы мне недоступны на веки вечные.
Прокрида сняла с пальца перстень из массивного золота с большим алмазом предсвадебный дар отца и протянула его судовщику. Радость сверкнула в его глазах.
Скорее на сходни, царевна, пока никто тебя не узнал! А ты, «Кимофоя», прибавил он, обращаясь к своему судну, сослужи мне еще эту последнюю службу; а затем я уже не буду тебя доверять обманчивой Амфитрите. Твой руль будет повешен над очагом, и ты мирно состаришься в ограде Диоскуров.
IX
Прошло два дня. Царь Минос сидел в тронной зале своего кносского дворца на высоком каменном престоле; по обе стороны от него вельможи, члены его совета. Заседание, видимо, близилось к концу.
У дверей залы показался стражник.
У входа стоит женщина невиданной красоты не знаем: богиня или смертная вся в черном: хочет наедине поговорить с тобой. Прикажешь впустить?
Минос был мудр, но в то же время и очень чувствителен к чарам женской красоты.
Наша беседа кончилась, друзья, но я прошу вас не расходиться, а ждать меня во дворе, у алтаря. Зевсу будет жертвоприношение, а после него пир горой.
Когда вельможи очистили тронную залу, он приказал стражнику призвать незнакомку. Она пришла.
Мое имя Антифила; я дочь Полифила из Форика аттического. Твоя мать, славная Европа, избранница Зевса, завещала тебе дрот-прямолет, без промаха поражающий всякого зверя; пророчество велит мне выслужить его у тебя, чтобы искупить мой грех. Прошу тебя уважить божью волю и обещать мне этот дрот; взамен предлагаю тебе себя на один год в рабыни.
Во время ее речи Минос пожирал ее своими взорами; недобрым блеском горели его глаза. Встав, он подошел к ней и властно положил ей руку на плечо.
За милость милость; так ведь, Антифила?
Она скромно, но твердо подалась назад и, отдернув верхнюю кайму своего хитона, показала Миносу кровяные пятна, окружающие ее шею.
Меня опалила молния Зевса; мое тело живой «энелисий», священный для всех, более же прочих для тебя, Зевсов сын!
Минос испуганно отступил, сорвал висевшую над его сиденьем лабрию серебряный топор о двух медных лезвиях, символ критского Зевса, и, поцеловав его, поднес ко лбу и к груди. Прокрида, довольная, продолжала:
Не бойся: я буду тебе полезной рабыней. Я умею жать, сушить, молоть; я знаю все заговоры, спасающие и колос от ржи, и зерно от перегара, и помол от засоренья пылью жерновов. Итак, ты принимаешь условие?
Минос кивнул ей головой и крикнул, чтобы позвали управляющего.
Это Антифила, новая раба, которую мне Евагор привез из Аттики.
Затем, видя, что грубые черты управляющего расплылись улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, он прибавил, внушительно поднимая лабрию:
Она перунница отца моего Зевса: горе тебе и всем, кто хоть мизинцем коснется края ее ризы.
X
Исполнился год.
К некогда богатому двору Кефала под Гиметтом приближалась женщина; выступала она с трудом, то и дело опираясь на посох странного вида, издали сверкавший своим медным острием. Действительно, это был не посох, а дрот дрот-прямолет; но в усталой женщине нелегко было узнать Прокриду.
Во дворце все было пусто; лишь в самом внутреннем покое, где хранились сокровища дома, она нашла старушку, которая, увидев ее, с громким плачем бросилась ей на шею. Это была ее няня Полимела. Она тотчас принялась рассказывать, как после ее ухода вся челядь разбежалась, как все расхитили, что кто мог, и ей с трудом удалось отстоять господскую сокровищницу.
Прокрида рассеянно ее слушала.
Ты лучше вот что скажи, няня: есть у тебя что поесть? Я два дня ничего не ела.
Из остатков наскребем, дитятко; как мы ни обеднели, а на двоих хватит.
Надо, чтобы на троих, няня.
На троих? А кто же третий?..
Она гордо подняла голову:
Мой муж. Его еще нет, но он придет. Откуда придет, не знаю, но он придет, придет сегодня же, и все будет по-старому.
Старушка засуетилась. Скоро стол был уставлен чем следует: три блюда, три кубка, в каждом искрилось вино. Прокрида не прикасалась ни к хлебу, ни к вину; она все смотрела на срединную дверь. Наконец она открылась и Кефал вошел.
Садись, сказала она ему нежно и просто, как будто они расстались час тому назад.
XI
Трапеза кончилась; няня ушла к себе. Тогда только Прокрида прильнула головой к груди мужа, обвила его шею руками и тихо сказала ему:
А теперь ты можешь мне сказать, где ты был весь этот год.
Я был в терему Зари.
Продолжай.
В райском блаженстве и роскоши протекло это время. И богиня все делила со мной все
Продолжай.
Оставалось одно бессмертие. Кубок с нектаром уже стоял передо мной; но вечные законы богов ставят смертным одно непреложное условие надо забыть все земное.