Конечно, вам должно быть жаль! Вы сумасшедшая.
Пока женщина не отталкивает мою руку, я не осознаю, что она все еще вытянута.
Она же извинилась, звучит у меня из-за спины. Голос сильный и знакомый. Она ошиблась. Может, стоит принять ее извинения и идти туда, куда вы шли?
Я чувствую облегчение, которое разливается по всему телу, когда мне наконец удается повернуться и увидеть свою спасительницу. Кэрол. Слышу, как женщина у меня за спиной еще раз бормочет, что я сумасшедшая, но потом слышны удаляющиеся шаги она ушла.
Спасибо. Я вижу людей, собравшихся вокруг. Они остановились, чтобы посмотреть представление. О боже!
Не обращайте внимания. Кэрол аккуратно берет меня под руку, потом повышает голос и теперь обращается к собравшимся: Им просто нечего делать.
Пара людей выглядит пристыженными, одна женщина пожимает плечами, группа подростков хихикает. Но они все уходят.
С вами все в порядке? мягко спрашивает меня Кэрол.
Со мной совсем не все в порядке, но от ее доброты у меня на глаза наворачиваются слезы. Я шмыгаю носом и киваю.
Все будет нормально, я просто ошиблась. Сморозила глупость. А почему вы пошли за мной?
Кэрол протягивает кусочек бумаги.
Вы это уронили, когда доставали кошелек.
Я не узнаю бумажку, но рука автоматически тянется вперед. Это вырезка из газеты, когда я подношу ее поближе к глазам, то все понимаю. На меня с черно-белой фотографии смотрит мой сын. Эта фотография была сделана через несколько дней после его рождения. Заголовка нет, но даже по прошествии стольких лет я его помню: «Мать получила шесть лет за убийство сына».
Я не могла начинаю я, отрицая, что эта фотография могла лежать у меня в сумке, но обеспокоенный взгляд Кэрол заставляет меня замолчать. «А откуда еще она могла вывалиться?» Да, это мое. Спасибо. Еще раз спасибо.
Вы уверены, что с вами все в порядке?
Я снова киваю, на этот раз увереннее.
Да. Спасибо, Кэрол, но мне нужно идти. Простите.
Судя по виду, женщина хочет сказать что-то еще, но решает этого не делать. Слава богу!
Я живу всего через несколько домов от вашего, если нужно, обращайтесь, Эмма.
Я снова киваю, потом до меня доходит смысл ее слов.
Вы что, простите?
Она смущается.
Простите, я думала, вы знаете. Мы живем на одной улице.
Нет, я не знала. Почему я этого не знала? Я ходила тут четыре недели и не замечала никого и ничего вокруг себя? Но Кэрол меня определенно видела А кто еще за мной наблюдал?
Эмма? Вы уверены, что с вами все в порядке? Выглядите вы не совсем здорово.
Мне никогда раньше так не требовался человек рядом, как в эти минуты, но сейчас не время и не место приглашать незнакомку в мою жизнь. Даже ту, что управляет магазинчиком, в котором продают вино и сыр. Что мне сказать новой подруге? «На самом деле, сегодня утром кто-то узнал, что я убийца, а теперь меня мучают галлюцинации о моем мертвом сыне, и еще я ношу при себе его фотографии, не зная, что они у меня есть. Так что, на самом деле, неплохо было бы выпить чашечку чая или кофе. У вас или у меня?»
Нет, со мной все в порядке, говорю вместо этого. Спасибо вам еще раз.
Глава 5
В библиотеке пусто, даже для субботы. Я бесцельно шаталась по городу, плотно сжимая в руке газетную вырезку так сильно, что пальцы запачкались типографской краской. На одной боковой улочке я набрела на большое каменное здание.
Когда я приближаюсь к стойке, сидящая за ней суровая женщина даже не удосуживается поднять голову. На бейджике у нее написано «Эвелин».
Что желаете? спрашивает она, не отрывая головы от огромного библиотечного каталога, лежащего перед ней, и мне остается только смотреть на копну седых волос.
М-м, мне хотелось бы получить читательский билет.
При звуке моего голоса женщина удивленно поднимает голову.
О, простите, дорогая. Она улыбается, и ее суровое выражение сменяется добродушием. Разительная перемена! Она понижает голос: Я решила, это опять тот тип, который сидит в углу. Женщина кивает на подозрительного мужчину в зеленой вощеной куртке и мягкой фетровой шляпе, который устроился в углу и с решительным видом уставился в один из мониторов. Он уже достал меня своими жалобами на интернет-ограничения из соображений безопасности. Я боюсь к нему подходить и смотреть, что он пытается найти. Ради всего святого, это библиотека, а не слет деятелей порноиндустрии.
Я не могу сдержаться, и у меня с губ слетает короткий смешок. Эта пожилая женщина, которая должна быть сдержанной, вслух произнесла в библиотеке слово «порноиндустрия», и это кажется нелепым и смешным. Она снова улыбается.
Простите, дорогая. Как я могу вам помочь? Только читательский билет?
Через десять минут я сижу перед компьютером как можно дальше от мужчины в фетровой шляпе, а мои пальцы печатают слова «Дилан Вебстер».
Я всегда полагалась на поиск информации. Та маленькая комнатка, которую в «Окдейле» называли библиотекой, не идет ни в какое сравнение с этим заведением. Первые пару месяцев в «Окдейле» я даже не знала о ее существовании. Несколько недель тупо смотрела в стену нашей камеры, а Кэсси делала все возможное, чтобы вовлечь в разговор этот чистый холст, с которым она оказалась в одном замкнутом пространстве. Однажды она вернулась с рабочей смены в столовой во второй половине дня и взяла меня за запястье. «Вот оно, подумала я. Ее терпение лопнуло. Наконец она начнет меня бить. Может, я не выживу. Я снова воссоединюсь с Диланом».
Это тебе, объявила она, разжимая мои пальцы. Возьми их и пошли со мной.
Я посмотрела на свою открытую ладонь. Три блестящих кружка серебристого цвета, которые в мире за этими стенами принесут не больше пользы, чем фишки, которые дети используют в играх в виде денег. Но эти кружочки ценились в «Окдейле» выше, чем золотые слитки. Мы называли их жетонами, это был наш вид денег, которые можно было заработать упорным трудом, еще их выдавали за хорошее поведение. За жетоны в нашем заведении можно было купить разные нужные вещи сигареты, новое нижнее белье, журналы и доступ в элитные зоны, например, в спортивный зал. Или библиотеку. Кэсси подняла меня на ноги, и я позволила ей вывести меня из камеры. Мы отправились по коридорам со стальным полом в общее крыло. На двери слева от зала, где проходили общие встречи и собрания, висела табличка «Библиотека». Я никогда раньше не обращала на нее внимания. С одной стороны двери находилось прямоугольное отверстие, над которым было написано: «Три жетона за полдня», там же виднелась щель для карточки-пропуска. Кэсси достала из кармана мою карточку (бог знает, когда она ее украла это показывает, как я относилась к своим вещам в первые дни), вставила ее в щель и опустила жетоны.
Иди, у тебя полдня. Она толкнула дверь, затем слегка подтолкнула меня. Иди и поищи все, что только можно про эту хрень, о которой доктор Шейки все время треплется на сеансах психотерапии. Пуэр-что-то-там.
Пуэрперальный, пробормотала я, не в силах произнести то, что на самом деле хотела. Пуэрперальный психоз [5].
Да, я про него и говорила. Когда выйдешь, может, меня просветишь. Расскажешь все, что узнала.
И именно в той темной тихой комнатке, напоминающей пещеру, я узнала все о своем состоянии. Там было всего тридцать три полки, два компьютера и такие серьезные ограничения, что можно было считать везением, если удавалось добраться до чего-то более серьезного, чем картинки пушистых кроликов. Чем больше я говорила с Кэсси о том, что мне удалось узнать, тем понятнее становилось произошедшее. На мое душевное состояние повлияло ЭКО, а потом кесарево сечение, которое бывает таким травмирующим, что у женщины начинается глубокая послеродовая депрессия. А я списывала усталость, забывчивость и раздражительность на недостаток сна.