Последней в ладонь Ильи из конверта выпала та самая подвеска в форме карандаша, заляпанная засохшим бурым веществом. По логике кровью.
Илья отложил конверт вместе с фотографиями в сторону и внимательно взглянул на подвеску. Да! Это была та самая безделушка, которая ему досталось от как же ее Василисы. Да! Точно! Василисы! Это была та самая подвеска.
Металлическая цепочка была по-прежнему порвана, но теперь связана узелком, словно две части разорвавшейся веревочки. Подвеска, бесспорно, была Василисина, но на фото была определенно не Василиса.
А может быть, это какой-то новый хитрый способ шантажа?
Раньше несовершеннолетние шлюшки укладывались в постель с какими-нибудь мужиками, а потом требовали от них денег, показывая свой паспорт и заявляя о том, что их изнасиловали. И теперь Илье будет звонить какой-нибудь хриплый голос, говорить, что он знает, что это именно Илья лишил чести какое-то невинное создание, и требовать деньги, угрожая отправить фотографии «куда надо».
Но тогда зачем эти люди вернули Илье подвеску с его отпечатками пальцев? Логичнее было бы держать ее у себя.
А может, это все же не та самая подвеска, а та самая находится у шантажистов? Да хотя и без подвески он оставил на этой Василисе достаточно и отпечатков, и других органических следов.
Боже! Да уж, прав был Володька! Не стоило связываться со всякими фриками. Никогда не поймешь, что у них на уме.
С другой стороны, если никакой записки в конверте нет, никаких объяснений тоже не следует, то сейчас самым разумным выходом будет просто ждать. Рано или поздно человек, который оставил конверт в почтовом ящике Ильи, выйдет на связь. Тогда-то Илья и узнает, что это были за фотографии, что за подвеска и какую роль во всем этом играет Василиса.
Илья тщательно упаковал все фотографии обратно в конверт, положил в него подвеску, сам конверт бросил в ящик стола, запер ящик на ключ и открыл ноутбук со статьей.
Последний абзац ему удалось завершить только далеко за полдень.
Глава IX
Эдуард вышел на улицу в районе обеда.
Было жарко, как только может быть жарко в июльский полдень. Если бы не та ситуация, которая заставила его так кардинально изменить планы на сегодня, то можно было бы сказать, что это замечательный день.
Жаркое солнце, голубое небо, бодрящий ветерок, дети играют во дворе, мимо проходят красивые девушки все это Эдуард, конечно же, отметил бы, если бы не
Эдуард нажал на пульт автомобильной сигнализации. Его Hyundai Solaris пискнул и моргнул фарами.
Ехать до клиники, где работал Антон Николаевич, было около часа. Если без пробок, то порядка сорока пяти минут. Навигатор Эдуард почему-то именно сейчас включать не стал. Скорее всего, потому что он не хотел знать точно, во сколько может появиться у дверей клиники. Он не хотел об этом думать. Пытался представить, что просто едет куда-то по своим будничным делам.
Дорога от дома до клиники пролетела словно в забытьи, и Эдуард вновь включился в реальный мир, когда его Hyundai Solaris снова пискнул и моргнул фарами, но теперь уже чтобы показать, что он встал в режим охраны.
Здание клиники было невысокое по сравнению с окружающими его многоэтажными домами. Оно затаилось посреди жилого квартала, отгородившись от всего остального мира высоким забором из бетонных плит, аккуратно выкрашенных светло-зеленой краской как изнутри, так и снаружи.
Сами больничные корпуса были кирпичными, аккуратными и ухоженными. Эта клиника значительно отличалась от того места, где Эдуард и Дима провели безвылазно более года. Там все было иначе. Время тогда было другое, да и они сами тогда были другими.
Тяжесть гнетущих воспоминаний вознамерилась снова упасть на плечи Эдуарда, но он очень удачно споткнулся о ступеньку и чуть не растянулся на крыльце приемного отделения.
Сгруппировавшись и вовремя поймав равновесие, он все же удержался на ногах.
Потянув ручку двери на себя, Эдуард вошел в хорошо знакомое ему помещение. Он столько раз приходил сюда для разговора с Антоном Николаевичем. Он столько раз приходил сюда навестить Диму и столько раз забирал своего брата отсюда домой, чтобы потом снова вернуть его в лапы этого жадного до человеческих душ здания.
В большой комнате было светло и чисто. Это совсем не было похоже на то, как показывают психиатрические клиники в различного рода триллерах.
Там на входе у грязной заржавленной двери с маленьким окошечком сидит толстый санитар в засаленном халате, измазанном кровью. Там стены изуродованы выбоинами, а на полу царапины и вытертости, оставленные ногами и ногтями сопротивляющихся пациентов, силой утаскиваемых в темную утробу психбольницы.
Ничего подобного здесь не было. За аккуратной стойкой, как на ресепшене отеля, сидела молодая симпатичная медсестра в светло-розовой униформе, состоящей из шапочки и халатика чуть выше колен.
Она усердно стучала по клавиатуре компьютера, плечом поддерживая телефонную трубку у уха. Над ней висел ЖК-телевизор, по которому шел какой-то новостной канал. Огромное окно было заставлено всякого рода зеленью, на стене висело электронное табло с расписанием приема врачей. Все казалось Эдуарду мирным, светлым и успокаивающим, если бы
Если бы не кафель на полу, идеально ровные светло-зеленые стены, вечный запах хлорки и каких-то лекарств, что присущ любому медицинскому учреждению.
У стен на удобных стульях, обтянутых искусственной скрипучей кожей, сидели посетители. Их было немного. Четыре-пять человек, и все они были абсолютно обычными людьми, которые никак не выделяются из общей массы. Все. Кроме одного посетителя.
С самого краю и как можно дальше ото всех сидела девушка. Ее волосы, выкрашенные в иссиня-черный цвет, были зачесаны на правую сторону так, словно она пыталась таким образом скрыть правый висок и вообще всю правую сторону лица. Глаза были подведены черным карандашом, но все равно выглядели припухшими, словно от больших порций жидкости, выпитой накануне.
На девушке красовались камуфляжного цвета шорты, черная футболка с названием неизвестной для Эдуарда музыкальной группы. Скорее всего, панк- или хеви-металл-группы, судя по агрессивному шрифту, крестам и черепам. Это, конечно же, не совсем подходящая одежда для посещения больницы.
На плече девушки был рюкзачок для фотоаппарата с надписью Cannon, а на шее висел сам фотоаппарат с довольно дорогим объективом, насколько Эдуард мог в этом разбираться.
Необычная посетительница клиники была совсем не похожа на девушек, что нравятся Эдуарду. Она была совершенно не в его вкусе, но где-то глубоко, в самом темном уголке его сознания, проснулось какое-то старое и совсем позабытое чувство, которое кольнуло в сердце Эдуарда тонкой ржавой булавкой, а потом спряталось вновь.
Девушка смерила Эдуарда быстрым взглядом и тут же потеряла к нему всякий интерес, видимо, не впечатлившись его классической белой рубашкой с коротким рукавом, серым галстуком, серыми отглаженными брюками, черными начищенными остроносыми туфлями и коричневым кожаным портфелем, который висел на плече на длинном ремне.
Медсестра в розовом халатике вдруг перестала стучать по клавишам, положила трубку телефона, громко произнесла «Эдуард Владимирович» и стала ждать реакции на свою фразу, пристально рассматривая посетителей.
Это я, сказал Эдуард, снимая портфель с плеча и перехватывая его за ручку.
Антон Николаевич ждет вас, произнесла медсестра, приподнимаясь из-за своего столика.
Вот она-то, в отличие от девушки с фотоаппаратом, была очень симпатичная, а ее розовая форма делала ее еще более притягательной. Эдуард быстро и жадно пробежался глазами по розовому халатику вверх и вниз несколько раз. И все-таки эта девушка с фотоаппаратом