Жизнь это не распускание листка на дереве, и не полет бабочки к цветку, это скорее похоже на упавший инжир, или выброшенную на берег рыбу, которая бьется, извивается и просится обратно, но по факту лишь высыхает на солнце, как перезревший сухофрукт. Упавшие яблоки перестает казаться съедобными.
Когда тело сдавливает холод, то все сжимается внутри и наступает диалог с самим собой. В такие дни мне кажется, что все мне по плечу, и богатства мира где-то ждут уже. Тогда я чувствую себя единственным ростком среди сухих деревьев и пустынь. И я пошел туда, откуда разбегались даже победители.
Когда припоминаешь свое детство, кажется что время стоит на месте, а мы как ослы бегаем по кругу на месте. Что все это значит? Стоим мы или убегаем? Вот оно крушение надежд! Когда уже не узнаешь себя в зеркале. Только тогда ты начинаешь подводить черту, и оглядываться в прошлое, считая дни, а не деньги.
Первый палец я отрезал, когда перестал благодарить людей за то, что они рядом. Второй палец отрезал за то, что перестал верить людям. Третий палец отрезал за то, перестал жалеть отстающих. Четвертый за то, что перестал просить у них прощения. И вот иду я теперь с перебинтованной рукою искать объяснения.
Каждый знает, что если за окном буран, надо лечь спать и на утро все проходит. Но на душе не так, если там поднялась метель, то это уже надолго. Потому что нас знобит не от мороза, а от собственного морального кодекса, который был нарушен. Совесть это нечто большее, чем просто непогода за окном.
Я шел уже три недели по острым камням, и узким горным тропам, которые виляли передо мной, как зовущая за собой рука молодой девушки. Сначала скрипели иголки под ногами, и поднимался запах хвои от шишек перед глазами, потом они сменились грубыми камнями и щекочущим ступни песком.
На ногах появились ушибы, мозоли и ссадины. Но они были ничтожными, по сравнению с теми ранами внутри, которые заставили меня покинуть родной дом и встать на этот тернистый и проторенный путь. Говорят, что даже кошки стесняются своей смерти, поэтому уходят из дома умирать в горы.
Должны ли видеть наши слезы близкие нам люди, вероятно нет. Но, только в том случае, если не они являются их причинами. Их языки острей мечей, не потому что точат их они, а потому что мы их сами, им в руки вкладываем. В любви мы все наги и беззащитны, снимая все доспехи.
Кому же ты веришь: глазам или сердцу, да глаза не обманут, но скопируют то, что сердце отвергнет. Мы видим, что злом люди живут, и не видим как их сердца черствеют, покрывая плесенью их дела. Так неужели, все что мы видим не правда? Так неужели правду видят только наши сердца?
А тот, кто держит против нас свой меч, и видит что без доспехов мы, кто он тогда? Нам говорят: «в любви мы все равны», но видимо не все. Любовь ли это во-о-обще, бить безоружного. И раны наши их не тревожат вовсе, а запах крови нашей их бодрит еще сильней.
Обещали одно, говорили другое, а делают третье, меняют лица, имена, оставляя только свои тени на моей стене. Все пустота вокруг, все дым везде, все утекает мимо наших уст, и оседает пылью где-то там внутри. Ведь опереться, как ни странно, можно только на то, что греет руки изнутри.
Снова передо мною встали длинные и высокие горы, за которыми пряталось солнце. Оно прыгало по их вершинам, как спущенный мячик желтого цвета. Только когда поднимаешься вверх, становится видно, где расположены тропки, по которым эти горы можно было обойти. Но спускаться и начинать сначала уже лень.
Когда взбираешься наверх и от высоты начинает кружиться голова, то лучше представить, что это вершина горы еще не конец, и после нужно еще взбираться по облакам на самый верх. Тогда уже становится не так страшно находится на этой высоте здесь. Чтобы цель не пугала своей важностью, ее нужно сделать средством, которых у тебя множество. Камешек сорвался с горы.
Если доволен собой, то тебе чуждо все что снаружи. Если ты доволен собой, то ты закрываешь дверь для других. Чем меньше мир внутри, тем большие миры он стремиться уничтожить, а чем больше мир внутри, тем больше он хочет объединить меньшие миры. И в этой борьбе добра со злом погибают миллионы.
Тут, под высоким и скалистым небом мы все равны, и птицы, и деревья, и мои мысли и сомнения. Здесь, среди равных друг другу, быстрее раны заживают, ведь все едины мы в порывы быть свободными и быть любимыми. И ветер всех ласкает нас за гривы.
Что можем мы сделать в одиночку, да можем перетаскать по камню гору, но после этого мы станем одним из них. Поэтому только нам выбирать, кто мы камень, который мешается под ногами, или гора, которой все восхищаются. Я видел, как стая маленьких птиц вместе утащили падшего волка к себе в гнездо.
Снова кровоточат мои раны, я к ним прикладываю сострадание и радость, при чем не ту, где солнце светит, а ту где нету тени. Радость за других, когда от счастья соседа, мне самому становится светлее. Я стар и перепробовал лекарства разные, но помогают только эти два. Огромный океан открывается.
Иногда мне кажется, что я живу только для того чтобы еще раз увидеть елки в снегу. Все прекрасное скоротечно: цветок увядающий в вазе, ребенок доверяющий взрослым и мысли облаченные в слово. Всему свое время и даже по воде может пройти каждый, но только когда она замерзнет.
Зачем мы просыпаемся утром, зачем мы трудимся каждый день, куда мы все идем? Чего мы ищем во всем этом хаусе вперемешку с красотой. Мы бродим по чужим следам и слишком часто сворачиваем себе ноги или падаем в пропасти. И чтобы мы не делали, мы ищем только смыслы, которые бы нас успокоили.
Всю жизнь я бегал от себя, от своих страхов, от своих желаний, от своих страданий. И теперь они все завели меня в тупик, я оказался абсолютно один, зато без страхов и мечт, но с полным пониманием, что я пришел туда, откуда всю жизнь убегал. Суета даже огромную землю заставляет крутиться по кругу.
Единственный способ ничего не боятся, это начинать дела, больше чем мы сможем осилить. Единственный способ не иметь слабостей, это выходить за пределы жизни. Чем меньше мы думаем о себе, тем становимся значимее. Истинный смысл можно найти только в том, что больше нас, но меньше окружающих.
Тишина
Вчера я проснулся слишком рано, солнце еще не поднялось над полосой, но уже осветило звезды голубым покрывалом. С какой бы стороны я не смотрел на небо, оно казалось мне как огромная плоскость, наклоненная или перевернутая как стол сверху вниз, с которой скатывались облака.
Вокруг тишина, лишь в ушах шипел рой насекомых, который приветствовал подъем своего божества. Они шептали «Вставай!», но шептали это торжественно и хором. Может и мне научиться шептать как они, как вся та природа, в которой я живу, и частью которой я являюсь.
Мысли, как табун буйволов неслись с горы, поднимая за собой клубами пыль в тучи. «Тише!», шепчу я им, «Подождите! Все успеется!», но шепчу как насекомые слишком тихо. И они останавливаются один за другим, и веер пыли за ними низко стелется под их копытами к земле вниз.
Сердце билось, как рыба, пойманная в сеть, отчаянно и во все стороны. «Тсс!», шепчу я, «Тише! Я тебя слышу! Говори тише!», и оно успокаивается и проскальзывает как рыба сквозь сеть, в глубины мутного океана. Тишина и шепот открывают перед нами двери, которые закрывают лжецы и сплетники.
Если бы мы научились не повышать голос друг на друга, когда нас перестают понимать, а напротив, пытались говорить тише и мягче, то не было бы между людьми столько конфликтов, которые тянутся за ними скопом, как сухие листья за ветром, через долгие тысячелетия.
Зачем кричать так громко, когда люди стоят совсем близко. Или может быть, им кажется, что из-за не понимания они так далеки, что нужно повышать на них свой голос. Но понимают ли они, что чем сильнее повышают голос, тем еще дальше от них отдаляются их собеседники.