Истон! закричала Сэндри, когда Такер упал,
Истон вырвал из рук брата тетрадь и захлопнул ее.
Проклятье! продолжила миссис Олбри, наклоняясь к Такеру. И какого черта ты это сделал?
Он прочитал мои стихи, ответил Истон, едва сдерживая свою ярость.
Его стихи. Я не знала, почему это так важно, но поняла, что его мать знает, потому что с ее лица исчез гнев.
Это не дает тебе права бить других, вздохнула Сэндри, переводя взгляд с Такера на нас. Ступайте отсюда. Идите в другую комнату и ждите там, когда я за вами приду.
Через час ни у кого не останется и следа от гнева, но пока он еще ярко горел, Такер держался за живот и стонал.
Дятел.
Почему именно я должен уходить? возмутился Истон.
Потому что Такер лежит на полу. Уйди, пока я не уложила тебя рядом с ним.
На кухне Диксон выливал темное тесто в смазанную маслом форму.
Если из-за вашей ссоры у меня не получатся брауни
Истон поднял палец и провел им по поверхности теста. Диксон замер от шока. Тесто выглядело аппетитно, и я, улыбнувшись, сделала то же самое, а потом сунула палец в рот.
По лицу Диксона было отчетливо видно, что он считает нас предателями.
Вы заразитесь сальмонеллой и умрете, а я прочитаю на ваших похоронах все эти стихи! Он застонал, пытаясь пригладить следы, оставленные в его творении нашими пальцами. Просто уйдите домой к Элвис.
К Эллис, поправила я, больше по привычке.
Эллис не нравится, когда к ней кто-то приходит, сказал Истон, глядя на злополучную тетрадь. Пойдем ко мне в комнату! Пока мы поднимались по лестнице, он громко топал от досады.
Я тем временем прокручивала в голове слова Истона. Оказавшись в тишине его комнаты, я спросила:
С чего ты это взял?
Что взял? переспросил Истон, слушая меня вполуха. Он сунул тетрадь в шкаф.
Обо мне.
Что о тебе?
О моем доме. Почему ты так сказал Диксону?
Истон, кажется, понял: что-то не так. Он смущенно прикусил губу.
Что случилось?
Почему ты сказал, что мне не нравится, когда ко мне домой кто-то приходит?
Он посмотрел на дверной проем, вероятно, ожидая помощи от матери, а потом повернулся ко мне:
Потому что тебе не нравится. Его тон подразумевал, что это очевидно. Точно так же люди говорили с моей матерью, когда она вела себя неразумно и невежливо.
Я стиснула зубы.
Я никогда такого не говорила.
Ну а еще ты никогда не приглашала меня к себе, ответил Истон, подстраиваясь под мой сердитый тон, но затем сразу же расслабился. Это нормально, если ты не хочешь, чтобы к тебе кто-то приходил.
Но это было не так. Он ошибался.
Сжав руки в кулаки, я пошла вниз по лестнице. Истон последовал за мной. Теперь пришел мой черед сердито топать. В столовой я затолкала учебники в сумку.
Эл, не уходи. Я не начал Истон.
Но я не дала ему договорить.
Пошли! я протянула ему руку.
Куда?
Ко мне домой.
Истон уставился на меня. Заметно было, что в нем борются смущение и любопытство. Я спрашивала себя, разрешит ли ему Сэндри и что скажет моя мать, увидев Истона. Мама научилась принимать нашу дружбу, но это не значило, что она готова принимать его у себя дома.
Истон пожевал губу, а потом вздохнул.
Ладно.
Облегчение от того, что я добилась своего, тут же сменилось тяжелым предчувствием того, что может случиться.
Истон собирался ко мне в гости.
Он собрал учебники и махнул, чтобы я выходила. Мы шли молча, без привычных разговоров о школе и друзьях. Лишь слышались звуки шарканья нашей обуви. Когда показался мой дом, я увидела, что гараж закрыт и маминой машины нет. Неясно, как скоро мама вернется. Она уехала еще вчера, и время ее возвращения непредсказуемо.
На крыльце лежала груда шлакоблоков, местами покрытых черной сажей, о них тушили сигареты. Я открыла дверь, и в нос мне ударил затхлый воздух и застоявшиийся запах «Мальборо Редс». Я спрашивала себя, почувствовал ли это и Истон. Оранжевый диван истерся до грязно-коричневого в том месте, где обычно сидела и курила мать. На приставных столиках стояли пивные бутылки, а на плите бумажная форма с едой для разогрева в микроволновке, которой мы вчера ужинали.
Я взглянула на Истона, осматривавшего комнату.
Хочешь воды? Больше мне нечего предложить.
Нет, спасибо! Он держал руки в карманах, словно боялся к чему-нибудь прикоснуться, окидывая взглядом мой дом.
Мы были не просто бедными, но еще и нечистоплотными.
А где твоя мама? спросил он.
Уехала.
А когда вернется?
Я не ответила.
Кажется, она уехала очень давно, добавил он.
Я пожала плечами, и мы пошли в мою комнату. Выцветшая желтая мебель и незаправленная постель теперь казались мне какими-то другими, но взгляд Истон даже не остановился на них он рассматривал стены.
Они были плотно заклеены фотографиями разных мест со всего мира. Я вырезала их из путеводителей. Фото висели на прозрачных гвоздиках из долларового магазина, делая стены почти текстурированными. Рядом с каждым снимком я написала по два слова на языках, соответствующих местности на фотографи.
«Ола. Грасиас», Истон провел пальцем по краю бумаги, вслух читая слова.
«Привет и спасибо», перевела я, нервно переступая по ковру.
Истон стоял посреди комнаты и переводил взгляд с одной фотографии на другую.
Я ногой запихнула под кровать кучку одежды в надежде, что Итон не увидит лежавшее сверху нижнее белье. По-прежнему держа руки в карманах, он наклонился к вырезке с подчеркнутыми словами.
Пляжи Таиланда, громко произнес он. Саваддии ка.
Ты бы сказал «саваддии кхрап», потому что ты мальчик. Я пыталась не ежиться от неловкости, пока он рассматривал стены. О чем ты думаешь? спросила я.
«Гутен таг», прочитал он, а потом тихо рассмеялся и наклонился к книгам, сложенным у стены. Что это?
Мне нравятся путеводители, ответила я, теребя вылезшую из блузки нитку.
Это заметно! Итон глубоко вздохнул и поискал глазами место, куда можно присесть. А почему?
Мне нравится думать, что есть места, где все не так, как здесь. Я опустилась на пол и открыла учебник. Истон сделал то же и наконец посмотрел на меня. Я достала тетради. Мне нравится представлять людей, которые живут в этих местах, как они говорят.
Например, «здравствуйте» и «спасибо»?
Мне нравятся слова. Я поскребла по обложке тетради, прежде чем добавить: Если не считать Тэнни, ты первый человек, кому я это показала.
А почему здесь больше никого не было? спросил он.
Наверное, потому же, почему не было тебя. Я смотрела на свое домашнее задание, пытаясь сосредоточиться на математике, а не Истоне Олбри. Я не хотела быть честной. Я стеснялась: своего дома, своих родителей, того, кем была я.
Но Итон давил на меня, вытесняя из головы цифры и призывая обратить на него внимание.
О чем ты думаешь? снова спросила я.
Он продолжал рассматривать мою комнату.
Мысли не бесплатны.
Что? спросила я.
Ты не делишься ими просто так с тем, кто ничего не заплатил, сказал он и прокашлялся. Думаю, мы с тобой похожи.
О, ответила я, как будто поняла, о чем он говорит, хотя это было не так.
Нам обоим нравятся слова.
Его стихи. Я спросила себя, являлись ли они тем же для него, давали ли слова ему свободу.
Ты разрешишь мне почитать твои стихи?
Возможно, когда-нибудь.
Я вжала кончики пальцев в пол, пока они не побелели, чтобы не дать Истону увидеть, как много для меня значило то, что он сказал.
А ты знал, что в Древнем Китае те, кто хотел получить работу в правительстве, обязаны были сдавать экзамен по поэзии?
Чтобы получить работу?
Я кивнула и снова посмотрела в тетрадь.
Поэзия важна.
Мы слушали скрип ручек по бумаге, позволяя развиваться нашим мыслям.
Мне нравится твоя комната, вдруг сказал Истон.
Ему понравилось то, что я ему показала. Он знал, что это важно, хоть я и притворялась, будто все не так. И это пугало в Истоне: он всегда знал, что я имею в виду.
7
Я ожидала, что Индиана покажется мне другой. Год может изменить место, человека, город. Мы едем по улицам, знакомым мне всю жизнь, и я вижу, что все по-прежнему. Те же кирпичные здания вдоль главной улицы. Та же заправка с двумя насосами под провисшим знаком с надписью «Квикстоп». Вокруг все так же простираются кукурузные поля. Все ждало меня.