Я не настолько голодна.
О, улыбка сходит с лица тети, но быстро возвращается. Как и мое чувство вины. Деньги нужны?
У меня есть, отвечаю я. Это еще одно, что я не позволяю ей делать.
Ладно. Вернешься не слишком поздно? спрашивает она, но в этом «не слишком поздно» нет никакого смысла. Я ни разу не приходила позже десяти, после того как переехала к ней.
Такер продолжает набирать сообщения в телефоне, и мне становится интересно, с кем он переписывается. Я подавляю любопытство, потому что оно слишком напоминает надежду.
Эй! Я толкаю его бедром, и он поднимает взгляд, на мгновение смутившись.
Прости, он извиняется и сует телефон в карман, я просто писал
Мне так хочется задать вопрос, он уже вертится на кончике языка. Это могли быть просто слова. Но я боюсь, что в них проявится нечто большее, чем вопрос.
Своей маме? Своей семье? Истону?
Глаза Такера меняются. В них появляется жалость, и я сглатываю досаду. Я всегда вызываю сочувствие, но получать его от Такера это невыносимо. Он должен видеть меня иначе. Он должен понимать.
Пляж?
Я глубоко вздыхаю.
Да.
Это всего в двух кварталах отсюда, потому что в пляжном городке Сан-Диего все неподалеку. Тетя Кортни машет нам на прощание и уходит на парковку, а я игнорирую собственное чувство облегчения. Как же паршиво испытывать его по отношению к человеку, который всегда так добр ко мне.
Я шагаю навстречу волнам, а Такер подходит к фургончику, где продают буррито. Тихий океан так шумит, что вокруг почти тихо. Тишина, в которой ты оказываешься, подобна туману, в какой-то момент ты перестаешь в нее вслушиваться и начинаешь чувствовать. Я зарываю ноги в песок и смотрю, как солнце погружается в черную воду.
Такер бросает на песок между нами коричневый пакет с чипсами, и я опускаюсь рядом с ним. Он протягивает мне буррито.
Аль пастор[1], без риса, без бобов, потому что ты невыносима.
Я обшариваю пакет.
А где зеленый соус? спрашиваю я.
Сказали, закончился.
Я смотрю на него.
Ты знаешь, что у тебя голос становится выше, когда ты врешь?
Он насмешливым тоном подражает моему голосу:
Спасибо за буррито, Такер. Ты лучше всех. Спасибо, что бросил все, чтобы погулять. Схожу за зеленым соусом сама, я же не трусиха.
У меня вырывается стон. Как будто соус это сейчас самое важное и я без него умру.
Ты знаешь, что продавщица меня ненавидит. А тебе всегда дает зеленый соус с добавкой.
Как драматично, бормочет он, разворачивая фольгу, ничего не могу поделать с тем, что Марии нравится все красивое.
Мы поднимаем буррито, и Такер делает снимок на фоне волн. Он подписывает его как «Праздничные буррито с моей девочкой». Я откусываю край лепешки и смотрю на горизонт. До нас доносятся крики людей, играющих в воде. Море уже начало выползать на берег.
Доев, Такер откидывается назад, опираясь на локти, и смотрит на закат.
Ну, что дальше?
Он спрашивает не про сегодняшний вечер и не про завтрашний день. Он спрашивает о том, чем я собираюсь заняться теперь, когда я окончила школу. Теперь, когда мне восемнадцать. Теперь, когда я свободна.
Я провела весь последний год жизни в ожидании. Ожидании, когда наконец сделаю выдох, что сдерживала с последнего лета. Ожидании, когда забуду обо всем том, чего у меня нет. Ожидании, когда забуду о нем.
Мы с Истоном собирались попутешествовать, закончив старшую школу. И только после того как мир проникнет в нас до самых костей, а мы разбросаем по нему частички себя, мы пошли бы в колледж. Вместе.
Но вместо участия в празднике полной луны в Таиланде и планирования лучших способов потеряться в Праге я провела выпускной год, пытаясь разобраться, кто я, когда все это исчезло.
Без Истона.
Калифорнийский университет в Сан-Диего. Мой ответ звучит как набор слов, но мне хочется, чтобы в нем слышался оптимизм. В колледже я могу решить, кем хочу быть. Летом буду работать, а осенью пойду учиться.
И это все? спрашивает он.
Я набираю пригоршню песка и выпускаю его струйкой.
Наверное.
Такер задумчиво мычит.
Она тобой гордится, я не спрашиваю, кого он имеет в виду. К чему тратить наше время он говорит о своей маме. Она хотела бы быть здесь.
Естественно, она хотела, но у нее нет такого права. Я еще глубже погружаю ноги в песок.
Да мне как-то все равно.
Такер смеется, но невесело.
Ты худшая из всех лгунов.
Я чувствую необходимость оправдаться перед ним, что уже само по себе раздражает.
Я сделала все, как она просила. Переехала в Калифорнию. Окончила старшую школу. Поступила в колледж. Она хотела быть здесь ради нее самой. Потому что все получилось именно так, как хотела она.
Но я не уверена, что все получилось так, как хотела я.
Эллис, я знаю, ты сама в это не веришь, и только поэтому я сейчас не закапываю твое мертвое тело в песок. Моя мама тебя любит. И всегда любила.
Может, когда-то и любила. Вероятно, было время, когда Сэндри Олбри любила меня как свою дочь, но так давно.
Ты сказал ей про Калифорнийский университет в Сан-Диего? спрашиваю я.
Он открывает рот, чтобы ответить. Закрывает. Снова открывает.
Думаю, об этом она должна услышать от тебя, так ведь?
Он прав, и эта мысль меня раздражает. Я хочу рассказать Сэндри. Хочу увидеть, как на ее лице отразится гордость, даже если это лишит меня моей собственной, потому что в глубине души я все время надеялась: мои достижения означают, что я заслужила право вернуться домой. Думала, если я буду достаточно хорошей, достаточно тихой, достаточно послушной, то меня сочтут достойной прощения.
И теперь, пожелав Такеру доброй ночи, умывшись и довольно рано отправившись в постель, я лежу и трачу бессонные мысли на то, как расскажу ей о Калифорнийском университете. Но, если честно, сейчас меня больше беспокоит не она а он.
Меня беспокоит, что Истон узнает. Будет ли ему больно? Или все равно, что я поступила? Неважно! Он больше не является частью моего плана.
Теперь, когда меня ничего не отвлекает, я ощущаю вес пустоты. Она оплетает меня подобно веревке и режет до крови. Я открываю страницу Истона в социальной сети привычка, от которой мне, кажется, никогда не избавиться.
Он. Друзья. Улыбки. Сара. У Истона Олбри все отлично.
Он окончил старшую школу в окружении своей семьи. Дома ему устроили большую вечеринку. Он получил все то, что бывает у учеников, когда они прощаются со старшей школой. Из меня словно прорывается поток, и я делаю то, что не должна: звоню ему.
Пальцы набирают номер, который я запомнила в тот же день, как он у него появился, но свой блокирую. Многие не принимают звонки с незнакомых номеров, но Истон берет трубку каждый раз.
Я задерживаю дыхание и жду, когда мне ответят.
Алло? Голос такой, каким я его помню: глубокий и слегка сиплый, словно Истон подавляет в себе чувства.
Я ничего не говорю.
А потом потом слушаю его дыхание на другом конце линии. На другом конце страны.
Мне так много хочется ему рассказать. О выпускном, об отце, о его маме, о Такере, о пляжах Калифорнии. Мне хочется услышать звуки, которые он станет издавать, притворяясь, будто слушает меня.
Мне хочется узнать, так ли легко ему удалось вырезать меня из жизни, как это выглядело со стороны. Но чего мне хочется больше всего так это услышать, как он произнесет мое имя. Всего один раз! Но он не произносит, он молчит. Он просто там, он дышит. Вдох и выдох тихо и размеренно.
Истон привычка, от которой я не могу избавиться. Чувство, которое не в силах отпустить. Правда, в которой я признаюсь лишь в моменты большой слабости. И именно я первой кладу трубку.
Но лишь после того, как скатывается моя последняя слеза.
2
Одиннадцать лет
Каждый раз, когда я оказывалась на заднем сиденье полицейской машины, рядом был Истон Олбри.
Лето пришло в наш городок довольно рано, лишив ночной воздух весенней мягкости. Такой вид зноя можно изгнать только изнутри. Я накопила достаточно денег с диванных подушек и выскребла мелочь из карманов отца, чтобы купить в магазине «Айси»[2].