Она не цветок.
Откуда тебе, на хрен, знать, кто она? Ты не говорил с ней уже год! Эти слова просачиваются сквозь мою кожу и ложатся правдой на кости. Просто уладь все. Убедись, что ты не станешь причиной, по которой она не приедет. Хорошо?
Звонок завершен, и я смотрю на Такера с одинаковой долей гнева и благодарности.
Я об этом не просила.
Знаю, отвечает он, допивая кофе, но пожалуйста.
Как бы мне хотелось не ждать вестей от Истона целых шесть дней и чтобы для меня не значили так много два слова, что появились на экране моего телефона, чтобы они не были подобны привязи, что тянет меня домой: «Просто приезжай».
4
Одиннадцать лет
Ты проблема, цыкнула мать, прежде чем прикурить сигарету, свисавшую из сжатых губ. Зеленый лак облупился, и под ним виднелись желтые ногти заядлой курильщицы.
«Проблема» добавила я к списку слов, которыми меня называли за мои одиннадцать лет.
На выдохе у нее изо рта вырвалось облачко, окрасив воздух в комнате пыльно-серой дымкой в фильтрованном солнечном свете. И я поняла, что это то же самое, что и ее слова: яд.
Я уже собиралась открыть книгу, чтобы избежать нотаций матери, как в гостиную вошел отец.
Да ладно тебе, Анна! Что ты на нее накинулась? Она же не банк ограбила.
Папа подмигнул мне, взглянул на книгу у меня в руках, читая название: «Япония». Потом одобрительно кивнул. Отец дал мне эту стопку всего месяц назад книги с голубыми корешками, на которых написано название какой-нибудь страны.
Пока нет. Но именно с этого все и начинается ложь и воровство, и снова разочарованный выдох облаком дыма.
Я ничего не крала, ведь комикс принадлежал Истону. Я перевернула страницу книги, открыв картинку с цветущими ветками вишни рядом с заметками для путешественников, изучающих горы.
Мне не нравится, что она общается с этими людьми, добавила мама.
Папа расправил плечи и широко распахнул глаза.
Но моя мать только начала.
Уверена, ты просто в восторге от того, что она спуталась с этим пацаненком Олбри.
Взгляд папы отчетливо говорил, что ему хочется прекратить эту ссору, и я не удивилась, когда он ответил ей:
Я уже запретил ей туда ходить, Анна.
Я поджала губы, чтобы ничего не сказать. Отец не говорил ничего подобного, когда брал из руки Сэндри пирог и справлялся о матери Сэндри. Он обещал ей, что мы непременно вернемся и искупаемся в озере.
Я и до этого говорил Эллис, но ты же знаешь, она никогда не слушается, продолжил он.
Вот только он ничего не говорил.
Когда мама ему улыбнулась, я поняла, почему он так сказал ее счастье было важнее правды, и он использовал меня в качестве дешевого полироля, чтобы скрыть пятна своей лжи.
Я прочитала слова на странице передо мной.
«Есть две вещи, которые обязан знать каждый путешественник, ступающий на землю новой страны: как сказать Здравствуйте и Спасибо на местном языке».
Мне стало интересно, как будет по-японски «проблема» и называют ли японцы так своих детей. Приносят ли они их в жертву на алтарь собственной лжи?
Я решила провести остаток дня, читая старые путеводители, и именно за этим занятием нашел меня Истон днем в воскресенье.
Я сидела на складном стуле на крыльце с путеводителем по Коста-Рике. То и дело ерзала, когда пластиковые полоски сиденья слишком глубоко впивались в меня, и читала о самом длинном в мире зиплайне, проходящем мимо водопада.
Мама ушла, не потрудившись сообщить, когда вернется, а отец уехал по делам. Я как раз дошла до рассказа о хостеле, где можно спать в гамаках на пляже, когда услышала, как кто-то говорит:
Серьезно?
В грязи, что должна быть лужайкой, стоял Истон Олбри в своем лучшем воскресном костюме. Его галстук развязался, а ботинки покрылись пылью после прогулки по нашей подъездной дорожке.
Что? спросила я, опуская ноги на землю, и положила книгу рядом со стеклянной банкой с фиолетовым «Кулэйд»[4].
Ты просто сидишь на крыльце и ничего не делаешь и это в воскресенье? В его вопросе помимо неприятного удивления слышалось и обвинение, сути которого я не поняла.
Я посмотрела на дорогу, словно к дому в любой момент могла подъехать мама. Может, я что-то пропустила?
Ну да, а что?
Лицо Истона скривилось, словно я ляпнула что-то неприличное, а потом он громко рассмеялся.
Больше не будешь. Меня за тобой отправила моя мама.
У меня в животе нервы свились в тугой комок.
За мной? А зачем?
Чтобы я привел тебя на воскресную трапезу. Она не помнит, ходила ли ты на причастие, но пастор уверен, что ты не была на таинстве с тех пор, как Ну, ты знаешь.
Я знала. Все знали. Моя мама могла быть моей мамой.
Мы больше не ходили в церковь, но никто не спрашивал почему. Очевидно, всех вполне устраивало, что Трумэны оставались дома.
Может, мы атеисты, ответила я.
Он простонал. У нас в городе в церковь ходили даже атеисты.
Ну сегодня ты пойдешь на трапезу.
Да все нормально, я подняла стакан и сделала несколько больших глотков.
Он наморщил нос, глядя на меня.
Фиолетовый это не вкус.
Виноградный.
Я никогда не ел винограда, который так выглядел бы. Истон переступил с ноги на ногу. Ну так ты идешь?
Мне как-то не хочется идти.
Ты думаешь, это я прошу тебя прийти на обед?
Мои ребра охватило болезненное чувство неловкости. Может, я ошиблась и он не хотел, чтобы я пошла с ним.
Я не могу вернуться без тебя.
Я не хочу никуда идти! Уверена, ему не удастся меня заставить, более чем уверена.
Он глубоко вздохнул.
Я тоже не хотел идти сюда, пока пироги не выставят на стол, и все же я здесь. И теперь мои братья съедят самые вкусные, а мне останется только отвратительный ванильный, который испекла миссис Уоллмонт.
Я решила с ним не спорить, чтобы он поскорее ушел. Велика вероятность, что домой вернется отец и увидит, кто здесь.
Истон подошел ближе, смахнул пыль с крыльца и сел.
Выбирай: либо ты пойдешь со мной, либо я останусь здесь и проведу с тобой весь день.
Меня передернуло от мысли, что Истон так и будет сидеть у меня на крыльце. У отца, когда он появится дома, явно возникнут вопросы. Да и неизвестно, что скажет мать, вернувшись.
У тебя есть другие книги? Истон прислонился спиной к старым доскам.
Я встала.
Ладно.
Тебе, наверное, лучше переодеться. Истон вроде бы не пытался меня обидеть, но по тому, как изменилось его лицо после этой реплики, я поняла, что он знает: обидел. От этого мне стало еще хуже.
Я вошла в дом. В моей комнате был бардак: одежда, листы бумаги, игрушки, что уже мне не по возрасту, чашки и тарелки, которые я не унесла на кухню, незаправленная постель и картинка с лошадью в дешевой рамке. Я поискала свою единственную юбку и негрязную кофту. Они лежали в углу моего шкафа рядом со старой парой туфель, которые мне принесла мама и которые мне нещадно жали. Переодевшись, я оставила короткую записку на конверте для папы, а потом вышла на крыльцо, расставив руки в стороны.
Вот так отлично, ответил Истон на мой молчаливый вопрос.
Мы вышли на дорогу.
Тебе не нужно подождать и спросить у кого-нибудь, можно ли тебе уйти? Истон оглянулся на мой дом.
Нет.
Мы молчали, пока шли по дороге, ведущей к его дому. У нас под ногами скрипел гравий.
По воскресеньям время будто останавливалось. На дороге ни единой машины, никто не работал во дворе, потому что все были в церкви на воскресной трапезе.
Мы срезали путь через пустырь и вышли к маленькому коричневому дому, что был мне незнаком.
Куда мы идем? спросила я, следуя за Истоном.
Он не обернулся, отвечая:
Мне нужно кое-что забрать.
Мы подошли к заднему крыльцу. В доме явно никого не было, царила странная тишина. Над деревянным крыльцом нависала оцинкованная крыша, а под закоптившимся окном стоял белый морозильник. Истон поднял крышку и порылся внутри.
Что ты делаешь?
Вместо ответа он вытащил два фруктовых мороженых на палочке, покрытых ледяным налетом от морозильника.