Большее чувство твоей осторожности,
Греет судьбы преисподние мины,
Стонет, над частным забралом сужено,
И обличает характер системы,
Видимой слову твоей теоремы,
Паводком ложной угрозы души,
Скупостью большего ханжества рожи,
Ты проявляешь свою дилемму,
Снова закрыв обывательский подступ.
Жало убрать никогда уж не сможешь,
Пусть и войной безысходности видно,
Всю неопрятную времени рожу,
Солнца могилу и паперти время,
Ты никогда не устанешь от боли,
Страха решать за свои искупления,
Почерка роли скупого мотива,
Замертво вниз уготованной маской
Падаешь близко на том видимой
Истины, что за безбрежностью ходит,
Вовремя тыл закрывая ладонью,
Лжи и потери, сегодня для мира,
Ты никогда не оставишь мотива,
Зеркалом формы своей обращённой души.
За краем обывательской причины
Падая волей над ложью причины,
Камень души обывательский ляжет,
Вдоль искушения видеть картину,
Подлого ужаса чёрной истории,
Где никогда не заполнит миром,
Существование права в толках,
Должной судьбы иллюзорности милой,
Центром вопроса, что ждали мы.
Думали жить обывательской правдой,
Щерились по кратковременной сумме,
За обнищанием слова на право,
Логики формы обиды и существования лично,
Падали, чтоб облекаться приличием,
Жалкого мира, на том вымерли,
Как исторический ужас привычки,
Холодом терпит и страхом радует,
Над предварительной ложью большего,
Стен иллюзорности роли магической,
На человеческом поле оправданном,
Вновь возведя их истории вымысел.
Каждому страхом над именем сказано,
Высмеять почерк мотива за нужное,
Чтоб никогда не терять им плаху,
Большего чуда изнеженной маски,
За обещанием жить по подсказке,
Верить тем чувствами лжи неприкаянной,
Ценности формы любви обаяния,
На обнищании времени даже,
Стихли лекала под мнимое толка,
Ты изумляешь внутри обывательским,
Долгом и жаждой учить понемногу
Страхи ручного стремления жалить,
Ждать и уметь испытанию чести
Знать своё имя направленных зорей,
Через заядлое подлости горе,
Над неприкаянной формой души.
Стелет то время сереющей маской,
Каменный век и упорство имени,
Чтобы забыть обывательский почерк,
Став преисподним, как ветер вопроса,
Сколько им нужно над правом помнить,
Вечность причины и чалого ужаса,
Завтра не станет подобием миру,
Звать обывательской роли правду.
Только закрыв и оставив мирный
Света приток, как последнее утро
Заново всходит над именем смирный
Смерти приток иллюзорной причины,
Он уготован и станет видимой
Ложью, откуда ты снова робой,
Будешь для собственной истины мира,
За неприкаянный свет идеала над нами.
Конечный расчёт безумия
Если Вам когда то, в мыслях
Верность утомляет право,
Обстоятельством, над нравом
Вод другого смысла речи,
Запрокинь искусству встречи,
Ножны идеалов скромно,
Чтоб под ними тени ровно,
Разложили право чести,
Обстоятельства быть вместе,
Философским ходом мира,
Им конечный повод встретить,
Разбудил свой опыт и покой,
Счёта мерного безумия летать,
Достоянием внутри искусства,
Априори час за нравом предлагать,
Жить тому обличию и чувству,
Как любовь восходит первым,
Злом желания, как явный
Монолог растраты знания,
Правом смысла от предания,
Думать ли в оковах дружбы
Миллионами, что стали
Нам опять расчётом службы
Видимой тоски безумия,
Славой почести на ярком
Сне, от уготованной причины,
Ты опять расчёт безумия,
Расставляешь в мире сумрачном.
Ждёшь тот эпилог и время,
За людской причиной права им
Миллионы разложили дух безумия,
И сочли на достоянии быть с ним,
Только ли надеждой права мира,
Демократии, что указала жить другим,
Словно сон от почести во внутренней,
Расстановки ублажать судьбу скупым,
Ветрам и любви по мнениям,
Жить ли на конечных снах вокруг,
Уготованного гения безумными,
Или волю собирать ему пустым,
Сном готовой рамки созданной,
Скорби мира расстояния любви,
Что сложили зло осознанно,
Стали вереницей счастья впереди,
Как прошли и высмеяли россказням,
Мирные глаголы смерти в ряд,
То одни стоят и думают те статуи,
Различая человеческий наряд,
Жизни для конечных благ расчёта мудрости,
Воли переменной формы зла ума,
Что одни вставали на единстве мудрости,
Те благие формы нрава времена.
От конечного расчёта мира судьбами,
Линия окончена, что нрав,
Показал и взгляд другого оборотня судьбами,
От которого иллюзии горят,
На аду спокойной песни после истины,
Нравов постоянства черт души,
За конечный счёт у поворота времени,
Ты её на вечности взыщи.
Созданное время жалости
Нет ничего укромнее взгляда,
На посторонней могиле ума,
Кажется рядом благому соседу,
Тот обывательский род диалекта,
Снова упрямым и истинным сном,
На пережитках глагола которого,
Ты осторожностью видишь умы,
Схожими чувствами новой войны,
Жалкой наградой и вольностью права,
Ждёшь обещания нового утра,
После любви неприкаянной взглядам,
Рода вопросов и имени над собой.
В том обещании, словно опрошенный
Ходит слепой соучастник причуды,
Жалостью всходит обратному чувству,
Твой посторонний мотив обещания,
Нового времени, на параллелях,
Стать ли тому оправданию слова,
Снова народом, иль правом познания,
Черт безысходности нового утра,
Завтра поймём и оправданно встанем,
Временем мира и собственным знанием,
За долговременной формой ранимого,
Имени права любить с оправданием,
Мира судьбы и предчувствия полного,
Времени толка обратного знания,
Что обещает любить за преданием,
Скованной ролью болезненной жалости.
Быть ли умом на показанном времени,
Сил обстоятельства нового имени,
Что уходя забирает и слово,
Нужного опыта мира другого,
Власть оставляя и время на пройденном,
Сне аллегории, словно ты видел,
Дух безысходности рока на созданной,
Памяти формы любви обещания,
Ей за создание правила ужаса,
Пишет вопрос обещания мирному,
Поводу жалости снова упрятать,
Свой обязательства скромный урок.
Над человеческим сном выбирать,
Правое чувство и мести источники,
Словом ходили они за сознанием,
Зная то правило мерной тоски,
Чёрного ужаса внутренней точности,
Зла обстоятельства долгой утраты,
Воли судьбы обещания платы,
И иллюзорности новой угрозы,
На социальном устройстве мира,
Формы обратного логоса смысла,
Черт преисподнего ужаса толики,
Где то в душе и истории ходим мы,
Тем же пропавшим восторгом сознания,
Выжженной сном обещания мудрости,
Что за собой покрывает то правило,
Жить без причины от правила жалости,
Верить на том иллюзорном безумии,
Новому чувству и мерному страху,
Вольности боли забытого мира,
Что не вернул те забытые правила,
Созданной формы и рока сомнения,
От обстоятельства нового времени,
Сна упрощения силы безумия,
Речи последнего сна философии.
Безвременье как аналогия цены
Спускался цвет земной преграды мира,
На тёмный холод близости цены,
Её строптивой глубины могилы,
Что ожидали сердцем здесь сыны,
Происходящих форм у аналогий жизни,
Забыв про праздник каждого ума,
Им тёмный день последняя вина,
Что холодом покоит сердце мило,
В твоём безвременье и парадокс вещей,
Создаст кривое зеркало возмездия,
Сопровождает юностью людей,
Плохой игрок, у скульптора причин,
Чтобы опять он смог,
Поговорить в аду безвременья,
За частым сожалением строк,
Спустившихся единожды на мнение.
Огни ему потёмки без лица,
Над Небом производного веселия,
Куда уходит частая волна,
Твоих надежд и собственного гения,
Летает мимо сумеречных стен,
Ложась и закрывая свой покой,
Такой печальный миру неземной,
Полёт утопии другого до ума,
Твоих иллюзий права глубина,
Служила собственному счастью до предела,
Видна приличием, что многого хотела,